Все, что она хочет — часть 5

1.
— Уютное у тебя бунгало – одинокий островок посреди многолюдного мегаполиса. Готовься с ним расстаться. Переедешь в Пасадену.
— Ого!
— Запоминай адрес: Перпл Роуд 1238.
— Восьмерка у китайцев – символ вечности.
— Вот. Поселишься у меня навечно.
— И что мы там вечно будем делать?
— Днем как все: ты будешь учиться, я работать…
— Кстати, про работу. У тебя секретарша есть?
— Есть.
— Молодая?
Марк уже догадался, к чему она клонит. И решил для себя – не врать, что бы Тиффани ни спросила.
— Молодая.
— Ненавижу секретарш.
— Завтра ее уволю. Нет, сначала найду замену и уволю. Не хочешь поступить на ее место?
— Нет. Я слишком хороша для него. Секретарская работа не привлекает. Она для исполнителей. Не дает простора творчеству и стимула развиваться.
— На кого учишься? На дизайнера интерьеров? Судя по оформлению дома, у теб хороший вкус. Или хочешь стать менеджером?
— Нет, учусь на адвоката. Буду твоей коллегой.
— Здорово! По какому направлению хочешь работать?
— Хочу защищать права детей и подростков. Девочек в особенности.
— Отлично! Обращайся ко мне за помощью, если потребуется.
— Спасибо.
— Значит, днем будем работать, а вечером…
— Смотреть телевизор.
— Естественно. Только не реалити-шоу про семейку толстозадых, у которых интеллект на уровне пустой пепельницы.
— Ой, нет. Я люблю познавательное. Например, документальные фильмы, про людей, которые не как все. Не трансгендеров имею в виду, а тех, которые чего-то желали, трудились и достигли. Еще передачи про животных. И про страны, о которых мало что известно. Недавно была передача о Бутане. Там никто не охотится на животных. Потому что согласно их религии, это — живые божества.
— Значит, они все вегетарианцы?
— Да. Представляешь, какое самосознание! Хочу съездить туда. И вообще посетить самые бедные и некомфортабельные страны мира. Посмотреть – как там люди живут, что едят, чем развлекаются, как решают проблемы. Познакомиться с обычаями, философией, религией. Это книга жизни.
— Да, в развитых странах мало чему научишься. Здесь жизнь проста, предсказуема и скучна. Жители толстые, ленивые и нелюбопытные.
— Потому что им все просто дается, нет стимула развивать тело и мозг. Бедняки трудолюбивы, по-житейски сообразительны. Они не жалуются. Просто живут и ценят каждую минуту. Парадокс: бедные люди часто гостеприимнее и веселее богатых. Моя приятельница ездила на Кубу. Говорит – там жуткая нищета, а люди улыбаются.
— Мне родители то же самое говорили. Они много ездят по свету. В этом году в Перу собираются.
— Вон тот ковер – оттуда. Ручная работа.
— Красиво, хоть полоски неровные. Вещи, сделанные человеком, отличаются от фабричных. Не всегда идеально выполнены, зато передается им нечто от создателей. Тепло, что ли. Настроение. Или шутка. В Париже есть дом, где жил будущий король Генрих Анжуйский, наш гид его Генкой называл. Окна на первом этаже кривые. Их делал пьяный мастер. Пьяный не потому, что любитель выпить. Просто в средние века   люди вместо воды пили вино. Что интересно — кривизну никто не заметил, и окна сохранились до наших дней как шутка из далекого прошлого.
— Был в Париже?
— Один раз. Обязательно съездим туда вместе.
— Да, это из тех мест, которые стоит посетить хотя бы раз в жизни.
— Это будет твое первое посещение Европы. Потом куда захочешь. Хоть в Перу. Ковер на стене –  понятно. А почему седло?
— Мечтаю научиться ездить на лошади. Знаешь, как потомки индейцев диких мустангов объезжают?
— Ну, наверное, как ковбои. Накинул седло, вскочил и старается не выпасть, когда конь брыкается.
— Нет, они их приручают постепенно и без стресса. Человек подходит к мустангу и дает понюхать руку. Тот нервничает, отворачивается. Человек терпелив. Через два часа конь привыкает к его запаху, еще немного – и дает себя оседлать. Секрет приручения – в терпении.
— Ха, меня ты за пару секунд приручила. Только показала розовые пятки.
— Ах, ты мой милый, дикий, раненый мустанг… — чмокнула в подбородок, провела по его завязанной руке – осторожно, будто боялась, что даже от прикосновения к бинту Марк пострадает. – Больно?
— Нет, не беспокойся, — ответил беспечным тоном. — Меня накачали обезболивающими на сутки вперед. К счастью, переломов или разрывов связок нет.
Его беспечность ее не успокоила. В любящей девушке просыпается заботливый материнский инстинкт – это от природы. Тиффани подняла глаза и, прищурившись как близорукая, обвела ими лицо Марка.
— У тебя раны! – воскликнула. — Я и не заметила. Хочешь обработаю антисептиком? Я умею. Окончила курсы первой помощи, сертификат получила. Могу  искусственный массаж сердца сделать.
— Сделай лучше искусственное дыхание «изо рта в рот», — со смехом предложил Марк. – Это поможет мне выздороветь. Гарантированно.
— Шутник. – Улыбнулась и тут же посерьезнела. –  Расскажи, как с тобой обошлись в больнице?
— Нормально обошлись. Профессионально. Укололи, перебинтовали. Сказали пару дней посидеть дома, в покое и не показываться на работе. Иначе клиенты испугаются моего бандитского вида и убегут к конкурентам.
— Не обижаешься, что я не дождалась амбуланса и не поехала с тобой? Я же объясняла про полицию и остальное… – Тиффани сдвинула брови. Между ними образовались две вертикальные морщинки, и лицо приняло извиняющееся выражение. – Я звонила в больницу. Четыре раза. Там ответили — твое состояние стабильно и опасности для жизни не представляет. Позвать отказались. Противные, правда? Я боялась, что ты почувствуешь себя брошенным и разозлишься…
— Ну, что ты! Разве я могу на тебя обижаться или злиться? Теперь, когда, наконец-то, нашел… Ты мне здорово помогла, позвала Дагласа. Ты моя героиня. Ни о чем не беспокойся, малыш, я люблю тебя, — тихонько прошептал он. Тихонько, потому что его слова предназначались только ее ушам. Еще губам и глазам – удовлетворенным и бестревожным.
— Кстати…
— Да?
— Как ты догадалась, что я сегодня приеду? Свечи зажгла, вино приготовила. Шпионская дедукция подсказала?  Признавайся.
— Ну, моей дедукции далеко до твоей! А кто чип в сумку подложил?
— Ха-ха! Признаюсь, не доверял тебе. Боялся, опять исчезнешь. Принял превентивные меры. Знаешь, о чем больше всего беспокоился во время драки? Чтоб ты не слишком сумкой размахивала, охаживая тех бандитов. Значит, она осталась цела?
— Цела, и твой чип в ней. Я сразу догадалась, чей он. Ты так заботился, чтобы я не забыла забрать сумку, когда уходила… Дома полезла за  телефоном посмотреть, в каком он состоянии. Пошарила на дне, вытащила ключи от машины. А чип к ним прилип магнитиком. Он там на столе лежит.
— Он мне помог найти твой адрес.
— Я сама собиралась его дать. Поздно вечером снова звонила в больницу. Думала, если ты еще там, приеду навестить. Рецепционистка сказала — уехал домой. Звонила на твой мобильный, он почему-то не отвечал. Не потерял его, случайно?
— Его украли. Те самые, что дрались. Так что мы оба остались без средств связи. Странно, да? В наше время и без трубки, чего-то жизненно-необходимого не хватает. Ничего, дорогая, не огорчайся. – Марк наклонился к ушку Тиффани, вроде собрался сообщить секрет, который даже стенам и маскам знать не положено. Говорил и между словами целовал ее в щечку. – Завтра… – Поцелуй. — Купим… – Поцелуй. — Новые… —
На «третий» раз Тиффани шустро повернула голову и поймала его губы своими. Они слились в желании  выразить взаимную симпатию.
Языки соприкоснулись — надоело разговаривать, лучше заняться чем-нибудь приятным…
Такие спонтанные акции не проходят даром для участников. Кто в них вовлечен, стоит на пороге взлета.
Почему акт любви начинается со страстного соприкосновения губ?
Неизвестно.
Происходит инстинктивно.
Это ритуал.
Тела придвинулись ближе, буквально – втиснулись друг в друга. Мышцы напряглись. Руки отправились бродить по спинам и ягодицам. Кожа превратилась в сплошную эрогенную зону, вздрагивала от малейшего прикосновения. От макушек и ступней покатились навстречу друг другу волны волнения и столкнулись в промежности – колыбели практической любви.
Кровь потекла шустрее, торопясь разнести любовные стероиды — эстрогены-тестостероны в органы и клетки. Любовь – химия? Да. Но невозможно описать ее формулами и не стоит задаваться вопросом, зачем человек стремится ее научно познать. Все равно, что спрашивать у альпиниста: зачем тебе покорять Эверест?
Чтобы ощутить «ЭТО»…
Ощутить способны лишь избранные — с живой, романтичной, тонко устроенной, трепетной душой. И не надо ее устремления раскладывать по полочкам. Разве можно заглянуть в глубины бездонного? Разве можно   измерить бесконечность? Объяснить, почему ласковый взгляд помогает поверить в себя,  а неосторожное слово заставляет опустить плечи?
Почему мы попадаем в зависимость от любимых, от их настроения, самочувствия и капризов? Почему добровольно становимся рабами, забывая о себе? Почему позволяем распоряжаться судьбой и даже жизнью?
Трудно любить. А не любить – тоска.
Что выбрать?
Вечная дилемма…
Которая не стояла перед Марком и Тиффани. Они забыли обо всем на свете. Они не знали – какой сейчас день недели или сезон года. Они сливались и разъединялись бесконечное количество раз. Они целовали друг друга до головокружения. Наслаждались моментами близости и желали, чтобы они длились подольше.
— Люблю тебя… – говорил Марк, касаясь ее губ.
— Люблю тебя… – жарко шептала девушка.
2.
В полнейшем изнеможении лежали они, раскинув руки и тяжело дыша.
— Потрясающий секс, спасибо, — прошептал Марк, когда дыхание восстановилось, и он пришел в себя. Частично. Грубое нарушение рекомендаций доктора Халида не прошло бесследно – в голове начиналось кружение.
Тиффани отдыхала на его руке.
— Спасибо — тебе.
Она пошевелилась, легла на бок, приподнялась на локте. Долго смотрела в его зрачки, вроде что-то собиралась сказать и не знала, с чего начать.
– Знаешь, я сейчас осознала, что раньше никогда не была счастлива. С тобой в первый раз. Да. Странно. Многие люди не знают, что это такое. Сидят, ждут счастья. Думают, оно должно прийти извне. Это или дорогая машина, или жена — «Мисс Мира», или муж – киногерой. Ошибка. Счастье приобрести невозможно. Можно только испытать, потому что оно внутри нас. Когда наступает подходящий момент, вырывается наружу. Счастье в любви. Она — самый сильный инстинкт, сильнее чувства голода и желания спать. В Японии есть бабочка Атлас — самая большая в мире и очень красивая. У нее нет рта. Рождается только для любви. Находит партнера, оставляет потомство и умирает. Романтично, правда?
— Очень. Ха-ха! Хорошо, что мы не бабочки.
— Да, их образ жизни нам не подошел бы. А идея неплохая — родиться, чтобы любить…
— Мне больше нравится принцип обезьян бонобо. Они каждую свободную минуту занимаются сексом. В том числе в позиции «лицом к лицу» — как люди. У них не бывает войн и вообще вражды. Это самый миролюбивый обезьяний народ. Вот с кого человечеству надо пример брать. Все эти террористы и смертники… Агрессия появляется у тех, кому недостает любви. Если есть, ради кого жить, умирать не захочешь.
— Захочешь жить и наслаждаться. Плакать и смеяться одновременно. От счастья. Которого столько, что переливается через край.
— Не надо плакать. Лучше смейся.
— В детстве я часто плакала. Скучала по родителям. С тобой мне так хорошо, что примирилась с их потерей. Хочу познакомить тебя с бабушкой Мелани. У нее замечательная энергетика – добрая, душевная. Когда с ней познакомишься, тоже полюбишь.
— Она твоя единственная родственница?
— Да. Если не считать…
— Он не в счет.
Подняв руку, Марк пальцами провел по ее щеке — отодвинул назад   волосы, которые поодиночке и прядками прилипли к влажной коже.  Спустил руку ниже  по шее, погладил Тиффани по плечу.
Она права, счастье не купишь. И откуда мудрость в ее возрасте? Ментально она старше Марка. Наверное, потому что многое пережила.
Какая же она красавица – умиротворенная и немножко утомленная.
Что в ней особенного? Обычная девушка на первый взгляд…
Только на первый.
Она не обычная. Единственная. И без недостатков.
Нравится в ней все. Прикасаться. Лежать, тесно прижавшись. Разговаривать на разные темы — про глупости и про мудрости. Ощущать ее тепло. Дышать ее ароматом. И знать, что это восхитительное, сексапильное тело принадлежит только ему.
– Познакомиться с бабушкой Мелани для меня большая честь. Значит, имеешь серьезные намерения и не собираешься убегать, не оставив координаты?
— Разве от счастья разумно убегать?
— А! Наконец-то моя девочка поняла, где ее счастье. Лучше поздно, чем…
— Лучше вовремя, чем слишком поздно, — перебила Тиффани. – Марк, дорогой, знаешь что. Хочу выпить. Мне хорошо и хочу, чтобы было еще лучше. Полоностью расслабиться. Повеселиться, ощутить себя пьяной и безрассудной. Любишь пьяных девушек?
Марку вспомнилась сценка в баре «Лучшее капучино Калифорнии». Когда они с Заком разговаривали, а молодые британки, куражась, подняли майки и заржали от собственной смелости. Вообще-то их можно понять: когда надоедает следовать правилам и традициям, хочется сойти с ума и наделать глупостей.
— Вообще-то, не очень, — менторским тоном произнес Марк и иронично приподнял бровь – так частенько делал Роджер Мур в роли Джеймса Бонда.  — Пьяные девушки хуже пьяных парней. Ведут себя неадекватно. Начинают показывать интимные места, когда их не просят…
— Ха, ко мне это не относится. Я и так голая!
— Ты замечательная. И голая, и одетая. Нет, голая замечательнее.
— Как тебе моя интимная прическа?
— Где?
— Вот. – Тиффани показала на промежность – она была гладно выбрита, лишь от верхнего уголка вверх шла узкая полоска аккуратно подстриженных волос. – «Бразильская дорожка» называется.
— Прости, второпях не заметил. Красивая дорожка. Ведет в самое сладкое место…
— Знаю, на что намекаешь. Подожди, сначала выпьем.
— Давай. Только много пить не буду, я за рулем.
— Ладно. Я выпью за двоих. Настроение подходящее.
Тиффани сделала попытку подняться. Попытка не удалась – уставшие ноги не держали, к тому же она все еще была в босоножках.
Марк ухмыльнулся. Встал, взял ее за руки и буквально вытянул в вертикальное положение.
— Ты всегда занимаешься любовью на каблуках?
— Вообще-то, нет. Только когда очень тороплюсь, — без улыбки объяснила Тиффани, не отпуская его руку, увлекая за собой.
Только Марк сделал шаг – коленки дрогнули, голова закружилась и потянула его в сторону. Тошнота подступила, будто только что не сексом занимался, а накачивался коктейлями с двойной дозой алкоголя. Усилием воли удалось удержать сознание и устоять на месте. Потер виски, чтобы  сконцентрироваться и избавиться от плывущей головы.
— Что такое? – вопросила Тиффани с испугом. – Еще не пил, а уже шатаешься. Тебе плохо?
— Нет. То есть – да. Забыл совсем. Мне доктор не велел напрягаться. Рекомендовал больше отдыхать. Из-за сотрясения мозга.
— Господи! У тебя сотрясение, и молчишь! Тебе же лежать надо. Пойдем на диван. Немедленно. – Опять проснулась мамочка. — Ложись и отдыхай. Ни о чем не думай. Постарайся заснуть.
— Соглашусь, если устроишься рядом. – Старался говорить твердым голосом, сохраняя мужественность.
— Ты мой любимый сексуальный маньяк… – Тиффани обняла его, поддерживая, сочно и  коротко поцеловала в губы. – Конечно, лягу рядом. Невинно. Как сестра.
— Согласен. Пять минут побудем братом и сестрой, а потом — не гарантирую. Наоборот. Предупреждаю: тебя ждет расплата за то, что впускаешь в дом  мужчин, не спросив удостоверения личности. – Марк слегка стукнул ее по кончику носа. — Не бойся. Расплата тебе понравится.
Подняв сиденье, Тиффани разложила диван, и он превратился в   двухместное ложе квадратной формы: ложись хоть вдоль, хоть поперек. Ей захотелось поперек, то есть головами к стене, туда бросила подушки. Расправила плед – он был совсем не лишний, Марка лихорадило. Стараясь не делать резких движений, он улегся на спину, подложил подушку под шею и плечи. От перемены положения голова снова закружилась, потом успокоилась. Тошнота не ощущалась, лишь усталость и озноб, несмотря на жаркий воздух.
Он раньше мозги не сотрясал и не имел представления, как долго длится возвращение их на место. Понадеялся, что много времени не займет. Ни в коем случае нельзя терять мобильность — задерживаться в этом бунгало опасно, о чем в любовной спешке как-то позабылось.
Рассказывать ли Тиффани, что подозрения ее подтвердились: киллер Левша и ее дядя – один человек? Или не стоит ее тревожить, пусть остается в неведении? Невозможно предвидеть ее реакцию. Наверняка расстроится. Если чуть-чуть — не беда, а если глубоко и  неадекватно? Марк не знает, как она ведет себя в стрессовых ситуациях. Вдруг впадет в депрессию из-за связи с убийцей родителей и задумается о самоубийстве? Или обратит на Марка агрессию, предназначенную Левше?
Мозги отказывались работать в нездоровом состоянии, пришлось оставить их в покое и бездумно наблюдать за Тиффани, которая вошла в роль заботливой хозяйки: накрыла Марка пледом и, сбросив, наконец, босоножки, легла – тоже на спину, стараясь не слишком прижиматься. Несколько минут они одинаково глядели в потолок и, наверное, в одну точку. Лишь перешепот горящих свечей нарушал покой в гостиной, музыка как-то незаметно закончилась.
Марк пошевелился. Девушка повернула голову, увидела его открытые глаза.
— А я думала, ты спишь, — тихо сказала.
3.
Он отреагировал не сразу. Все еще сомневался, но надо поторопиться. Если рассказывать, то сейчас. Или никогда.
Сейчас. Тиффани имеет право знать правду.
Да, он поделится тем, что знает, и они немедленно уедут отсюда — если голова позволит, которая пьяная без вина. Если не позволит, машину поведет Тиффани. Таков план. На ближайшие… Посмотрел на «Ролекс» – двадцать минут пятого… На ближайшие полчаса. После пяти начнет светать, надо убраться отсюда раньше. Вдруг Левша вздумает явиться? Ночью не поедет – опасно на горной дороге, а когда рассветет…
— Нет, я не сплю. Малышка, придвинься ко мне. Обними. Хочу тебе кое-что  сказать. Но прежде спросить. Вчера ночью, в баре, ты обмолвилась о вашем семейном проклятии. Это ее итальянцы называют  вендетта?
— Нет. Вендетта – кровная месть. То есть убийство за убийство. Старуха Винчи не имела ни родственников, ни денег, чтобы организовать вендетту. Призвала на помощь черную магию и прокляла род Ди Люка, чтобы с нами произошло то же, что с ней. После смерти сыновей и мужа, она осталась последней из рода Винчи. На ней он прервался.
— От кого ты слышала эту историю?
— Точно не помню. Кажется, я всегда ее знала, без подробностей, в общих чертах. Значения не придавала, думала – сказка, семейная легенда и все. Подозреваю, что именно из-за нее Мелани дала мне вторую фамилию, которой пользуюсь чаще — Вильямс, ну ты знаешь. Это девичья фамилия мамы. Хотя уловка не помогла. Такое ощущение, что проклятие Винчи хочет сбыться.
Озабоченность в ее голосе насторожила Марка.
— Почему так думаешь?
— Опять не имею доказательств. Выводы на основе наблюдений. Все из-за Роберта. Последнее время он ведет себя странно. Стал несдержан. Зол, раздражителен. Вспыхивает из-за ничего. Раньше он этого себе не позволял, во всяком случае при мне. Началось еще до нашего с тобой знакомства. Я заметила, он часто не в себе. По ночам стонет, то ли от боли, то ли от воспоминаний, которые беспокоят совесть.
Ему стало трудно управлять эмоциями. Хватается за пистолет. Угрожает, кричит — чтобы не вздумала его бросить. Не верю, что он способен меня убить, но иногда становится страшно — взгляд безумный, руки дрожат. Он никогда не заговаривал со мной о старухе Винчи, но знает о ней точно.
— Почему так думаешь? – повторил вопрос Марк.
Разговор приобретал слишком личную тональность, и Тиффани захотелось видеть его глаза. Приподнялась, поставила локоть на подушку, подперла голову. Она никогда ни с кем о себе не откровенничала. С самой первой встречи с Робертом, ощущала, что он не тот человек, отношениями с которым стоит гордиться. На вопросы подружек отвечала односложно или отделывалась шутками. Бабушку оставила в неведении о судьбе младшего сына, пусть думает, что он тоже умер – так ей спокойнее жить.
Когда привыкаешь тайны и мысли держать в себе, трудно начинать ими делиться. Марку она расскажет все – он из тех, на кого можно опереться, один из немногих в ее жизни. Вернее сказать единственный.
— Однажды он спросил, знаю ли я о проклятии, которое преследует нашу семью. Ответила – нет, потому что не хотела забивать голову глупостями.    О степени родства с Робертом я до недавнего времени не догадывалась, полагала – дальний родственник, может, вообще некровная родня. Думала, я единственная носительница фамилии Ди Люка. И  ошибалась.
Роберт сказал буквально следующее.«Мы с тобой исторические фигуры, потому что последние представители рода Ди Люка. Если проклятье все еще действует, на нас он должен закончиться. И я позабочусь, чтобы именно так произошло». Я не поняла, что он имел в виду, но слушать было страшно. И странно.
У меня к нему много вопросов, но я никогда не решусь их задать. Например, что знает об убийстве моих родителей? Если он действительно сын Мелани, почему не приходит ее проведать? Для итальянцев мать – святой человек. Что же такого ужасного должно было между ними произойти, что отношения нарушились? Сейчас бабушка многого не помнит, была бы рада увидеть сына, часто про него спрашивает. Но Роберт настолько обижен, что вычеркнул ее из жизни раз и навсегда. И почему он так серьезно воспринимает старую легенду? Я лично в нее не верю…
— А он верит. Потому что психопат. – Марк сдвинул брови. – И боюсь, неизлечимый. Это отклонение усугубляется возрастом и  болезнями, которые он наверняка имеет, явно или скрыто.
Подходящий момент. Сейчас он расскажет Тиффани, в какую изощренную ловушку заманил ее родной дядя. Сообщение не из приятных, но она должна знать. Марк сделал паузу, погладил девушку по руке, несильно сжал.
– Дорогая. Мне нужно тебе кое-что рассказать. Правду об этом Роберте. Только не волнуйся, ладно? Твой родственник и…
— Подожди, —  перебила она и пальцами прикрыла его губы, будто запечатала.
4.
Соскочив с дивана, Тиффани подошла к камину, взяла с полки черный пульт, нажала пару кнопок. Экран моргнул и переменил картинку. Вместо    виртуального огня появилась девушка со строгим и печальным взглядом, как у директрисы, которую не слушают ученики. Марк ее узнал – солистка «Ace of Bace». Покачивая головой в такт, она исполняла любимую песенку Тиффани «Все, что она хочет». Видимо, пульт был запрограммирован все программы начинать именно с нее.
Музыка – качественное стерео, сюжет клипа – разговор в баре, и       создавался эффект присутствия там. Марк обвел глазами комнату, колонок не нашел. Вероятно, они хорошо спрятаны в интерьере —  в масках или предметах мебели. Но почему Тиффани завела музыку именно сейчас, когда он собрался открыть кое-какую информацию?
Разве их подслушивают?
Все может быть, имеем дело с мафией…
Спрашивать не стал – ей виднее.
Приподнялся на локтях, подтянулся, сел спиной к стене, подсунув подушку   для удобства. Стена приятно холодила, и Марк почувствовал — голова проясняется. Когда девушка вернулась, показал ей место рядом.
— Нет, — возразила. – У нас серьезный разговор. Хочу, чтоб мы смотрели   друг на друга.
Интересно – как она собирается сесть?
А вот как: раздвинула его ноги, положила между голенями подушку и  уселась с вытянутыми ногами поверх его — почти Кама Сутра получилась. Но не до того сейчас. Чтобы голые тела не отвлекали, прикрыла пледом себя и Марка, спрятав руки внизу.
— Вот, теперь можем разговаривать. На чем мы остановились?
— Тиффани, можно задать личный вопрос?
— Можешь спрашивать все, что угодно. Секретов от тебя нет.
— Только не обижайся, ладно? Я не из праздного любопытства, а по делу.
— Задавай, не бойся. Имеешь право знать все, что знаю я.
— Откуда у тебя этот дом? Он стоит около миллиона, если не ошибаюсь. Когда нашел твой адрес по чипу, не поверил.
— Понимаю. И объясняю. Живу здесь временно и бесплатно. Дом принадлежит Роберту, стоит девятьсот восемьдесят тысяч вместе с холмом. Он предлагал оформить его на мое имя, как подарок, но я не согласилась. Мне ничего от него не нужно. Сама заработаю. И себе и бабушке.
Мы раньше в Комптоне жили. Потом Мелани захворала. Потребовался постоянный присмотр и медицинская помощь. Я оформила ее в «Подсолнечник» — комплекс для ветеранов и членов их семей, она имеет право как вдова. Получает субсидию на лечение, но ее не хватает, я доплачиваю. Кстати, вон тот закат, — показала на фотографию в рамке на столе, — я сделала, когда бабушка туда переехала. Это был мой первый одинокий вечер…
— Маленькая моя. – Марк провел ладонью по ее щеке. – Ты больше никогда не будешь одна. А закат очень красивый.
— Да. Одинокий закат на одиноком берегу… Он был моим лучшим другом, и я не хотела, чтобы он заканчивался. Домой в тот вечер не пошла, ночевала у подруги. Одной жить в комптонском доме было страшно. Он в неблагополучном районе.
Постоянные разборки между бандами латинос и африканцев.     Перестрелки каждую ночь. Я с работы поздно возвращаюсь. Вернее – рано. Ну, в общем, когда темно. Один раз меня ограбили и чуть не убили. Правда, денег мало было, телефон взяли, дешевый браслет. Вещей не жалко. Я перепугалась до смерти, когда нож к горлу приставили.
Рассказала Роберту. Не собиралась о помощи просить, только поделилась. Он предложил в это бунгало переехать. Давно купил его  — не для житья, а в качестве вложения капитала. Домик мне понравился. Выглядит как сказочная избушка, построен из экологически чистых материалов. Обставила его по своему вкусу, немножко в примитивном стиле, без современных выкрутасов. Конечно, есть необходимые предметы комфорта, но они не бросаются в глаза.
Я зарегистрирована здесь как наниматель – чтобы почту получать и другое. И это правда. Подарки предполагают ответные обязательства, а я не хочу от Роберта зависеть. Свобода дороже. Чтобы в любой момент могла съехать без объяснения причин.
— Возможно, придется сделать это прямо сегодня.
— Сегодня? –  Глаза ее округлились.
— Я обещал рассказать правду о твоем родственнике. Она жестокая.   Готова ли услышать ее или лучше не  ворошить прошлое? Решай сама, только потом не обижайся, что не просветил.
От его слов Тиффани в голос вздохнула, будто всхлипнула, и стала быстро-быстро перебирать руками, высвобождая их из-под пледа. Закрылась ладонями и застыла, Марк подумал — собралась заплакать.
Не успел он растеряться или пожалеть о том, что начал разговор, девушка пошевелилась, растерла щеки, положила слабые руки перед собой на плед. Подняла взгляд – глаза сухие.
— Я в порядке, — дрогнувшим голосом сказала и сама почувствовала, что звучала неубедительно. Громко сглотнула и повторила тверже: — Я в порядке. Рассказывай.
5.
Закончилась композиция все той же поп-группы о таинственном знаке, и комнату наполнила тишина, показавшаяся настороженной. Марк глянул на телевизор, ожидая продолжения, и тот не заставил долго ждать. На экране появилась горящая свеча на черном фоне. Марк подумал — возможно, музыкальная часть программы завершена, и плазма снова перешла на показ пламени.
Ошибся. Буквально через пару секунд из невидимых колонок послышался ритмический звук, типичный для вступления во всех песнях «Ace of Bace». Мужской голос пропел неразборчивую скороговорку, и та же самая блондинка-солистка запела о мифической «Счастливой нации». Голос у нее хороший, а внешность не впечатляющая — слишком холодная, как у Снежной Королевы…
Повернулся к Тиффани.
— Сегодня вечером я искал в компьютере материалы по убийству твоих родителей. На официальных сайтах ничего нового найти не удалось, только то, что ты уже знаешь. Решил проверить по другим каналам. У меня есть код доступа к закрытому полицейскому сайту…
— Здорово! Хотела бы я там покопаться. Как тебе удалось его заполучить?
— Через знакомого детектива. Мне по профессии необходимо быть в курсе имеющейся у них информации по делам, которыми занимается наша контора.
Вот что я открыл. В полиции знали, что преступление совершил  профессионал по кличке Левша, бывший на службе у итальянской мафии. К сожалению, доказательств или свидетелей не нашлось, дело спустили на тормозах. Его подозревали,  основываясь лишь на «почерке киллера». Фото я тоже видел…
— Ты видел его фото? – выкрикнула Тиффани и подалась вперед.
— Да. Угадай с одного раза, кто это.
Со всего размаха она стукнула кулаком по собственной коленке.
— Так и знала! Чувствовала…  Подозревала…  Подонок. Ненавижу! – На каждом слове она молотила по колену, ожесточенно и безжалостно, будто заколачивала гвозди в гроб дяди. Потом напряженные плечи ее опустились, руки устало легли на плед. — Эх, была бы моя воля… Как я могла… С убийцей, в постели.. И почему я его тогда в спальне не застрелила? Держала пистолет и нажимала на курок. Жалко, он стоял на предохранителе. — Она подняла глаза, в них безумие и решительность — так называемое «состояние аффекта», в котором самые миролюбивые люди совершают самые кровавые поступки. Состояние, которое в суде считается смягчающим обстоятельством, но от срока не избавляет.
Аффекту не должен поддаваться Марк. Закипание противопоказано его многострадальная голове — должна оставаться холодной, способной работать на благо двоих. Он схватил руки девушки и держал их крепко, чтобы она не вздумала бежать убивать родственника прямо сейчас – голая, босиком, ночью.
Ее расплывчатый, немигающий взгляд блуждал по зарослям бамбука на стене, девушка соображала и прикидывала. Сморгнула, резко выпрямила спину.
– Я совершила ошибку и хочу ее исправить, иначе не смогу дальше жить, — сказала тоном человека, решившегося на крайнюю меру. — Пожалуйста, научи меня обращаться с оружием. Как снимать предохранитель, куда смотреть, прицеливаясь. Не бойся, я не сумасшедшая. Не побегу к Роберту, размахивая пистолетом. Подожду подходящего момента и…
Марк тряхнул ее руки.
— Тиффани, успокойся. Не грызи себя, ты ни в чем не виновата. Была юная, доверчивая и беззащитная. Он воспользовался, обманом приручил. Негодяй  – это его характер. Ты боялась, не знала, с кем посоветоваться, где искать выход. Теперь все по-другому. Теперь мы вместе. Будем сами определять нашу судьбу. Ничего не бойся. Положись на меня. Я знаю, что делать.
В момент нервного срыва для человека важны не столько слова, сколько интонация. Ни в коем случае нельзя орать в ответ на истерику. Негромкий, уверенный голос Марка отрезвляюще подействовал на Тиффани. Напряжение во взгляде и во всей позе ее смягчилось и постепенно уплыло в небытие. Она наклонила голову, а когда подняла – выражение лица было умиротворенным.
— Хочу, чтобы он умер, — проговорила без нажима и совершенно спокойно, вроде выражала невинное желание «хочу, чтобы он уехал в отпуск». — Просто взял и умер. Самостоятельно. Без причины. Внезапно, такое случается. Остановка сердца или закупорка сосуда. Или чтобы он под машину попал. Хотя нет, под машину попасть не удастся, он пешком не ходит. Путь в бассейне утопится! Или ночью заснет и не проснется. От чего – неважно. Человеческий суд его не покарал, пусть покарает суд Божий.    Газеты выйдут с сенсационными заголовками: «Неуловимого киллера настигло небесное возмездие». Полиция в причинах смерти разбираться не будет. Родственники тоже. Кроме меня и Мелани, их нет.
В свидетельстве о смерти я бы написала «умер от угрызений совести». Как убийца, на счету которого десятки жертв, в том числе родной брат и его жена. И их не родившийся ребенок. Двумя выстрелами погубил три жизни. Мама была на шестом месяце, когда погибла…
— Знаю. Не надо, дорогая.
— Вот чего я не понимаю — разве приятно убивать? Природой человек  запрограммирован на хорошее. Если бы мы не имели внутреннего барьера, давно перебили бы друг друга. Киллеры – кто они? Кто угодно, только не люди. Какой-то отдельный сорт. Изгои. Или человеческий брак. У них мозги неправильно вставлены. Разве не приходит по ночам мысль,     что судьба могла бы сложиться по-другому? Разве не мучает раскаяние?  А душа? Есть ли она у них? Неужели ей легче гореть огнем ненависти, чем сиять лучами любви? – вопросила Тиффани и строго посмотрела на Марка.
Он не ответил — все и так ясно. Протянул руки.
— Иди ко мне.
Она послушно сползла с подушки и легла ему на грудь – слушать мерное биение его сердца. Оно успокаивало и убаюкивало ее как колыбельная песня. Но чтобы впадать в сон – о том не могло быть и речи.
— Не бойся за меня, — сказала она вполголоса. — Не собираюсь устраивать истерики или совершать необдуманные шаги. Ты подтвердил мои подозрения, и сейчас мне, как ни странно, легче. Хотелось бы так ненавидеть Роберта, чтобы моя ненависть его испепелила, но это не вернет родителей. – Вздохнула, помолчала. – Мне хорошо с тобой, Марк.
Он крепко обнимал ее, и внутри его рук девушка чувствовала себя уютно и защищенно. Марк наклонился, послушал дыхание – оно было едва ощутимое, ровное, несмотря на недавнюю возмущенную тираду. Он  лизнул ее щеку теплым, влажным языком, поцеловал легонько, одними  губами.
Свечи потрескивали и таяли, превращаясь в лужи воска. Огоньки их дрожали,  пытаясь разогнать  мрак. Кругом так тихо и мирно, что мысли об опасности казались почти смешными.
Но она существует, и нельзя дать себя убаюкать. Когда свечи догорят, наступит рассвет, надо будет спешить. Пусть Тиффани отдохнет — полежит на нем, отогреется, забудется. Подремлет минут пять. Потом он ее разбудит и…
— Давай его убьем, — отчетливо проговорила она в самое его ухо. – Ты купишь  пистолет, передашь мне. Когда он в очередной раз пришлет за мной машину, поеду и пристрелю его. Прямо в спальне. Его никто искать не будет. И в полицию сообщать.
— Охранники?
— Они разбегутся. Зачем защищать мертвого хозяина? Побегут грабить его добро. Я в это время уйду. Ты будешь ждать меня на машине за воротами.
— Не надо, малыш, не думай о насилии. Не будем уподобляться Левше. Его настигнет рука судьбы, я уверен.
— Но живой Роберт не оставит нас в покое. Он жутко подозрительный. И недоверчивый — как зверь. Нутром чует неприятности…
— Мы поедем ко мне. Он не знает адреса и никогда тебя не найдет. Пару недель посидишь дома. Он догадается, что ты его бросила, и смирится.
— Он никогда не смирится. Будет нас искать. И найдет. И убьет. Обоих. Ему терять нечего…
— И приобретать тоже.
Отставной мафиозо не внушил Марку священного ужаса даже после того, как отстрелил боковое зеркало на машине. Роберту-киллеру следует понять — прошли те времена, когда проблемы решались с помощью оружия. Заставить себя любить невозможно. Ситуация изменилась. Тиффани больше не ребенок, которого можно купить подарками. Она взрослый, самостоятельный человек. Хочет сама выбирать судьбу. Вернее, уже выбрала. Здесь и сейчас их пути разойдутся. Навсегда.
— Мы должны уходить отсюда. Сию минуту. Возьми с собой самые необходимые вещи. И поторопись, чтобы он нас утром не застал.
— Не застанет. Он сюда не приезжает. Раз в неделю присылает своих подручных на «Феррари». Сегодня не его день. Сегодня нам никто не помешает. – Точно так, как он недавно, она лизнула его в щеку.
Он не удержался, поймал ее губы, захватил в поцелуй.
Оказывается, ощущение опасности сидело лишь в голове и не коснулось   сердца. Оно не желало беспокоиться на этом островке счастья. Здесь покой, оторванность от мира и его неприятностей. Крыша над головой и любимый человек рядом. Марк ощущал себя везунчиком. Разве существует сила, способная их разъединить?
6.
Нет такой силы. Любовь преодолеет опасности – мнимые и настоящие. Они далеко, а Тиффани рядом. Она единственная реальность, которая важна.
Не отрываясь от ее рта, он провел по ней нескромными, любознательными пальцами. Поймал груди, они были ему знакомы, они все еще идеально помещались в ладонях. Сжал, помассировал — соски набухли и твердыми горошинами воткнулись в его ладони. Ощутил ответную реакцию в собственном паху. Обмен сигналами — это разговор тел.
С того момента Марк сознательно наблюдал за процессом возбуждения — своего и Тиффани.
Молодость тороплива, процесс проходил в ускоренном темпе. Спортивное авто достигает ста километров за четыре с половиной секунды, за те же секунды Марк достиг стропроцентной готовности заняться сексом. Удивился сам – вроде и не дрался накануне с группой афро, не лежал в больнице с сотрясением, не занимался недавно два часа без передышки   любовью с Тиффани.
Она не отставала. Ее возбуждение выдавали окрепшие соски, которые так и норовили проскользнуть между его пальцами, и дыхание, которое становилось чаще и слышнее. Дрожь проходила волнами по телу, движения становились нетерпеливее, глухой стон звучал в горле.
Кажется, она его обгоняла. Оторвалась от его губ, вскочила, отбросила подальше плед — тепло его больше не требовалось. Она сама пылала как камин: глаза сверкали огнем, кожа исходила жаром. Бегло глянула на пенис – готов ли к соитию.
Готов давно, стоит, напряженно покачиваясь. Облизала его головку, подвела под свою нежную кожицу. Провела туда-сюда. Испустила короткий вздох – как предвкушение.
Она медленно впускала его в себя, как посетителя в музей, в котором у самого входа начинаются шедевры, и он должен непременно ими полюбоваться. Прочувствовать восторг. Ощутить себя избранником. Вознестись и увлечь ее за собой. Его вхождение она сопровождала протяженным стоном удовольствия, и не было на свете другого гостя, которого она встретила бы приветливее.
Он вошел глубоко, достиг ее сокровищницы, задержался там и отправился обратно. С того мгновения тела обоих запели в унисон. Внутренние органы, мышцы и конечности перестали отдельно существовать и превратились в единый орган наслаждения.
Секс – это счастье, которое всегда с тобой. Это приступ, который продолжается долго, и впечатления от которого практически не с чем сравнить.
Ну, разве что с поеданием шоколада? Нет, слишком слабое ощущение и только во рту. Тогда золотое колечко на пальце? Нет, это поглаживание гордыни. Дорогой автомобиль? Показуха, не более того. Выигрыш в лотерею? Это удача, которая часто оборачивается проблемой.
Желание было неутолимым и опьяняющим. Марк и Тиффани занимались любовью столь неистово, ожесточенно, будто лет десять не имели секса и точно знали, что еще столько же не будут иметь. Они экспериментировали на ходу, соревновались в изощренности, пробовали разные позы, не размыкаясь, не останавливаясь передохнуть или промочить охрипшее горло.
Крики и шепот, стоны и возгласы – это звуки любви, от них влюбленные заводились сильнее. Даже диван не выдержал — начал попискивать от происходившего на нем энтузиазма. Потом раскачался, отбросил стыдливость и громким скрипом внес свой голос в общий хор.
Они кружились и кувыркались на нем, стонали и охали, потом Марк сбавил темп и улегся горизонтально. Давно и успешно нарушая предписание доктора Халида, в последние минуты ощущал головокружение. О котором не собирался сообщать. Его неуверенное состояние не должно мешать Тиффани – после нервной встряски ей следует расслабиться и получить побольше положительных эмоций. К счастью, сотрясение не сказалось на эрекции. Пока. Но переутомляться нежелательно – надо сохранять силы еще и для побега.
Тиффани переутомиться не боялась. Продолжала потихоньку двигаться на нем, сохраняя лишь поверхностное касание: пусть органы любви не забывают о взаимном существовании и накапливают желание более тесного контакта. Пододвинула груди Марку так, чтоб удобнее было   целовать. Когда он особенно полно их захватывал, одновременно лаская языком соски, она охала и шустрее шевелила бедрами. Так они беспокоили друг друга: он ее вверху, она его внизу – увлекательная и не напрягающая игра, которая могла бы продолжаться бесконечно.
Но неторопливость – удел отягощенных годами.
Едва передохнув, Тиффани выпрямила спину, приподнялась и резко села, приняв мужчину в самую нежную свою глубину – место обитания того самого «безмерного удовольствия и счастья». Гулко выдохнула, и, не захватив нового воздуха, выдохнула еще раз – с криком. Откинула назад голову, закрыла глаза. Замерла, переживая ощущение полета в параллельную реальность.
Возвращалась медленно. Постепенно ускорялась и понеслась, будто объезжала дикого мустанга. Он подпрыгивал и брыкался, она обрушивалась и припечатывала. Она его укротила. Она диктовала темп: то бешеный бег, то размеренный галоп. Руководила погружениями: то быстрые и короткие, то раздумчивые и продолжительные.
Она скулила и попискивала, и победно голосила в ритм скачки. Глядя на нее, Марк заводился и кричал. Он потерял память и осознание окружающего мира. Он погрузился в себя и жил инстинктами — это были прекраснейшие ощущения жизни.
— Тиффани… ты потрясающая… Ты сама не представляешь, как с тобой хорошо…
— Люблю тебя, Марк! Люблю больше всего на свете. И хочу, чтобы все знали об этом. Все! Пусть слушают и завидуют. Они никогда не испытают такого счастья! – выкрикнула девушка, вскинула голову и устремила торжествующий взгляд вперед — туда, где над входной дверью слабо, почти незаметно светилась красная точка и поблескивала линза. Непосвященный ни за что не догадался бы, что там аппарат наблюдения, а Тиффани знала. — Вот тебе! – с ненавистью крикнула она и показала на камеру средний палец.
7.
Роберту не спалось, что происходило часто в последнее время и сказывалось на нервах. Бессонница – первый враг киллера, от нее дрожат руки, опухают и слезятся глаза.  И пусть как профессионалу это сейчас неважно, зато важно здоровье и внешний вид. Он  свято придерживался предпостельного ритуала: не ложился раньше двенадцати, не дремал перед телевизором, не смотрел порно. Соблюдал множество правил – не есть на ночь тяжелой пищи, не заниматься спортом после шести, не засиживаться перед компьютером. Но, кажется, чем точнее он следовал правилам и ритуалам, тем сложнее засыпал и удерживал сон.
Этой ночью Роберт забылся быстро и также быстро очнулся. Поворочался, поругался про себя, принял двойную дозу «стилнокса». Лег в постель и… больше не сомкнул глаз. Все время что-то мешало. То влезет в уши звучащая вдалеке музыка, то станет жарко под тонкой простыней. Включил кондиционер — пересохло горло, и замерзли ноги. Пока ходил за водой, разгулялся окончательно. Выпил еще снотворного и лег в постель в обнимку со слабой надеждой. Через час надежда растаяла, и дальше оставаться в постели пропал всякий смысл. Встал — с мешаниной в голове и тошнотой в настроении. Не накидывая халата, вышел на террасу, зло двинув вбок стеклянную дверь.
Воздух, из которого выветрилась дневная духота, ласково окутал обнаженное тело. Роберт прошлепал босыми ногами по деревянному настилу до ограждения, поставил локти на перила и  уставился перед собой.
Вилла стояла на первой линии – с видом на океан. Вид открывался не слишком живописный. Вдали справа виднелись огни вошедшего в воду пирса и гигантского колеса обозрения, от чего пляж, начинавшийся сразу за его усадьбой казался черным. Море чернильно-фиолетового цвета незаметно переходило в небо, на котором ни звезд, ни облаков. Лишь   грузная, шероховатая луна — уставшая и опухшая, наверное, она тоже страдала бессонницей. Луна холодно смотрела на Роберта и, казалось, говорила: подумай о вечном.
Он не собирался ни думать о вечном, ни любоваться красотами ночного пейзажа. Все эти «волшебные огни» и «лунные дорожки»… Романтическая дребедень.
Не до нее.
Роберт был печален.
Но не сопливо-поэтичная печаль им владела, а смертная тоска. Она поселилась в том месте, где у людей живое и трепетное сердце, а у киллеров перегоревший кусок угля. Тоска грызла тот уголек — со скрипом и хрустом, превращая в черную пыль, которая разлеталась по внутренностям и разъедала Роберта изнутри.
Скоро он сам превратится в пыль, потому что жизнь подходит к концу. Не от старости. Разве шестьдесят пять – преклонный возраст для здорового мужчины? Но то для здорового…
Он вздохнул, глубоко – со всхлипом, будто собирался заплакать. И заплакал бы, если бы умел. Только слезами не поможешь. Он был обречен, но не привык к этой мысли и отчаянно не желал привыкать.
Болезнь поселилась в голове, и узнал о ней совершенно случайно. Полгода назад Роберт выходил из бассейна, поскользнулся на ступеньках и тюкнулся лбом о кафельный пол. Звук получился глухой, вроде что-то треснуло внутри, но открытой раны не образовалось, только шишка вскочила с правой стороны.
Мелочь, посчитал Роберт и отнесся к происшествию философски — упал, с кем не бывает. Обошлось без переломов и сотрясений, на шишку обращать внимания не стоит, сама пройдет.
То ли от шишки, то ли от чего другого — всю ночь ныла голова, и болеутоляющие не помогали. Утром встал, мозги пронзило так, что вскрикнул и упал обратно на постель. Не понял, в чем дело. Для своего возраста он имел отличную кондицию, никогда не болел, даже гриппом – результат тренировок и здорового образа жизни. А также отсутствия стрессов, которых он не испытывал ни сейчас, ни прежде, по причине полнейшей безэмоциональности. Тот уголек-то чем удобен: от стыда не сгорает и от жалости не стирается, с ним до ста лет проживешь.
Если другое не приключится…
Боль – будто в мозгах блуждающая пуля гуляет. Обратиться к доктору?
По докторам ходить Роберт не любил. Унизительное и беспомощное занятие, напоминающее про возраст. Да, старость приходит с недомоганиями, но к нему это не относится. Сил и энергии, в том числе сексуальной, побольше чем у многих молодых.
Нет, в больнице ему делать нечего. И нечего раскисать. Наверное, подхватил какую-то особо тяжелую разновидность гриппа – ерунда, отлежится и выздоровеет сам. Пусть потребуется чуть больше времени, чем раньше, дня три-четыре, максимум неделя. Переждет.
Выдержал до полудня. Боль не прошла, наоборот, усилилась до такой степени, что затошнило. В тридцатиградусную жару Роберта тряс озноб, холодный пот покрывал кожу. Тело слабело и отказывалось подчиняться.    Испугался: на грипп не похоже, ничего другого не приходило в голову. Кое-как поднялся, оделся и приказал охраннику отвезти в больницу.
Хорошо, что лечащий врач — Дон Фалкони находился на работе, другим Роберт себя не доверял. Фалкони был его одногодок, живописно состарившийся итальянский еврей: с белыми волосами и усами, черными бровями и ресницами. Одевался подчеркнуто элегантно – из выреза чистейшего, белого халата выглядывала рубашка с галстуком в тон. На носу очки, которые менял каждый год, придерживаясь требований моды.  Сейчас у него небольшие, со смягченными углами линзы в тонкой, серебристой оправе, они придают ему вид молодящегося профессора. Наверное, он и был профессором, но нигде о том не упоминалось, ни на двери кабинета, ни на бэджике.
Он вколол болеутоляющее, дал пациенту полежать полчаса, потом осмотрел и ощупал его голову, уделив повышенное внимание шишке у основания черепа – сзади слева.
— Эта шишка появилась после падения? – спросил он с нажимом на слове «эта» и провел пальцем чуть выше шеи.
Роберт потрогал – мягкое на ощупь уплотнение, вроде укуса комара.
— Нет. Об этой я не подозревал. Ударился вот здесь. – Потер ушибленное вчера место и вместо шишки нащупал лишь бугорок, который не причинял неудобств.
Доктор Фалкони нахмурился, приставил указательный палец к усам.     Прошелся по кабинету, скользя глазами по предметам. Подошел к окну, но глядел не наружу, а на пустой подоконник. Повернулся к пациенту, и взгляд его Роберту не понравился. Подумал мельком – «если не вылечит, убью».
Фалкони вызвал ассистентов и велел отвезти Роберта на томограф, добавив словечко «срочно». Его доставили в комнату, освещенную рассеянными, боковыми лампами, где стоял гигантский аппарат с дырой посередине и выходящей оттуда полкой. Все это напомнило Роберту вход в жерло крематория – когда гроб едет в дыру, за которой бушует пекло. Ад в миниатюре.
Жутко напрягло. Захотелось бежать отсюда далеко и без оглядки, даже, вроде, дернулся.
Его положили на выдвижную полку, сказали – «лежите спокойно» и оставили одного. Полка поехала в трубу, голос в микрофоне велел закрыть глаза и не шевелиться. В трубе было тесно, темно и пахло неживым. Ощутил себя зажатым, как бы замурованным. Когда колесо над ним с гулом закружилось, подумал некстати – если произойдет авария, и оно упадет, отрежет голову как гильотиной.
Беспомощность и клаустрофобия.
Паника в раненом мозгу.
Если через три секунды его не выпустят, расстреляет всех.
Раз. Два…
Гул стал затихать, колесо затормаживать. Полка дрогнула и повезла Роберта на свободу.
Вовремя.
8.
После процедуры ему дали два часа поспать. Проснулся резко, открыл глаза, увидел   медсестру в белом брючном костюме, которая записывала данные с монотонно гудящего монитора в его досье. Повесила его на спинку кровати, мельком глянула на пациента. Заметила, что тот не спит, подошла ближе.
Невозможно сказать, молодая ли она — лицо без косметики и совершенно бесцветное, как бы выгоревшее на солнце. Фигура в форме пирамиды: маленькая голова, чуть шире плечи, талия еще шире, и самое объемное место – начало ног. Интересно, почему в больницах так много нездорово выглядящего персонала?
Тонким голоском медсестра спросила, как он себя чувствует и не хочет ли поесть.
Прислушавшись к внутренним ощущениям, Роберт отказался. После сна и лекарств ему полегчало. Озноб прошел. От головной боли остались лишь отголоски, как от недавней грозы, ушедшей на соседнюю территорию – она еще слышна, но стрелы ее молний не ранят. Осталась тошнота, делавшая желудок неустойчивым.
Не терпелось узнать — что показал томограф. Решил полюбопытствовать, заранее зная, что медсестра не в курсе лечебного процесса, и даже если в курсе, то не скажет. Но все-таки…
— Что показало обследование, не знаете?
— Нет, сэр, — поспешно и равнодушно ответила она. Подкатила кресло. Достала из шкафа его одежду. — Доктор Фалкони ждет вас в кабинете. Сможете подняться?
Глупый вопрос.
— Смогу.
Роберт приподнял голову, и комната поплыла. Неужели не удастся встать без посторонней помощи?!
Давно сдерживаемая злость распускала иголки. Пока внутри его.
Все здесь раздражало — бесцветная медсестра, гудящие аппараты и собственная слабость. Эта больница действует на нервы и делает его больным, за ее пределами он был в отличном состоянии здоровья. Не зря он не любит ходить по докторам.
Надо поскорее отсюда убираться.
Нет, сначала все-таки поговорить с Фалкони.
И успокоиться. А то и правда схватится за пистолет. Кто его тогда лечить возьмется?
Прикрыл глаза, подышал ровно и глубоко.
Вроде, пришел в себя.
Поднял пультом верхнюю половину кровати, сел. Отбросил одеяло, спустил ноги. Посидел, наклонив голову. Когда она немного укрепилась, сбросил больничный халат-распашонку, стал одеваться.
Руки не слушались, ноги тоже. Не хотели попадать в отверстия трусов и он тыкался и шатался как пьяный. Стоявшая рядом медсестра наклонилась помочь, он ударил ее по рукам и почувствовал, как покрывается горячими   пятнами. Роберт не инвалид! Шишка на голове еще не означает, что сегодня он не может самостоятельно одеться, а завтра собрался помирать. Лучше бы отвернулась, чем нагло выставляться на его достоинство, неудовлетворенная сука!
Хотел крикнуть «пошла прочь!» и покрыть вдогонку отборным, итальянским матом с упоминанием ее родителей, прародителей и всех   предков до пятого колена. Сдержался в последний момент. Оделся, встал. Шатаясь, сделал два шага. Собрался с силами и пнул инвалидское кресло – оно прокатилось по линолеуму и врезалось в столик с препаратами. Пузырьки, инструменты рассыпались по полу со стеклянным и металлическим звоном. Не его проблема. Пусть тупая корова убирает, это ее наказание за неделикатность.
— Позови ассистентов. Мужчин.
Она пулей вылетела и больше на глаза не появилась.
Двое молодых мужчин с закатанными до локтей рукавами халатов, вывели Роберта в коридор – они шли рядом для подстраховки, но не прикасались.  Усадили на новую коляску, повезли к лифту. По пути он заметил название отделения «онкологическое».
В голове помутилось. Он не разобрался, куда ехал — вниз или вверх. Сворачивал от лифта направо или налево. Очнулся, когда увидел Дона Фалкони — с таким сочувствующим выражением на лице, что даже кусок угля внутри его екнул от нехорошего предчувствия.
— Мистер Ди Люка… — сказал доктор и замялся.
— Говорите как есть, — сказал Роберт и не узнал собственного голоса – звучал низко и с хрипом.
— Хорошо. Здесь результаты сканирования.
Фалкони взял со стола стопку фотографий, поднес к экрану, подсвеченному сзади голубым светом. Вставил фотографии в зажимы – по четыре в два ряда. Склонив голову и приложив палец к усам – его любимый жест, доктор молча и придирчиво рассматривал их, как рассматривает шедевры любитель живописи.
— Вот смотрите, мистер Ди Люка, — наконец, проговорил он и сделал округлый жест карандашом перед фотографиями.
Роберт вытянул шею и уставился на шедевры, созданные томографом. На всех изображено одно и то же – мозги с извилинами, и он не понял, зачем развешивать восемь, когда можно обойтись одним. Ничего примечательного не разглядел и даже не разобрался — вертикальный это срез или горизонтальный. Ожидая разъяснений, повернулся к доктору.
— Видите белое пятно между таламусом и промежуточным мозгом? – Фалкони обвел светлое место в форме корявого треугольника в нижней части одной картинки. – Это опухоль, — сказал как можно непринужденным голосом.
Он его натренировал – специально для подобных сообщений, чтобы интонация была не слишком драматичная и не слишком легкомысленная. То и другое может привести к нервному срыву у пациента. Дон Фалкони повидал на своем веку разных: одни скулили как щенки, другие становились философами. Кстати, из последних кое-кто прожил дольше ожидаемого срока.
Этот, вроде, твердый орешек, но посмотрим, как он выдержит следующую новость. Вернее, приговор: то, что доктор сейчас сообщит, не оставит надежде ни малейшего шанса.
На лице Ди Люка не дрогнул ни один мускул. Сработала многолетняя привычка сдерживать эмоции и моментально анализировать ситуацию. Впадать в панику не имеет смысла прежде, чем услышит все, что доктор имеет сказать. Направил на него равнодушный взгляд.
— Продолжайте, пожалу… — Внезапно напала нужда прокашляться, и он закхекал.
— Дать воды? – участливо спросил Дон и потянулся к уже приготовленному полному стакану на столе.
Воды? Он сумасшедший, раз предлагает. Рука Роберта будет дрожать, стакан дребезжать о зубы. Они выдадут его страх. Он скорее умрет, чем покажет себя трусом.
Умрет?
Это он зря подумал. Не накаркать…
— Не надо воды, — сказал и приказал себе: каким бы мрачным диагноз ни оказался, падать духом раньше времени не будет.
Томограф не сказал прямым текстом — опухоль неизлечима. Врачи интерпретируют показания приборов, иногда неправильно. Они тоже люди, а где люди, там ошибки. Он не отдастся слепо в руки эскулапов, будет контролировать каждый их шаг. Требовать объяснения каждой процедуре. Обяжет их отчитываться по каждому анализу и согласовывать методы лечения. Пусть его лечат как президента — лучшие врачи страны. Собирают консилиумы раз в месяц. Нет, два раза в месяц. Он заплатит любые деньги, только бы поправиться…
Дон Фалкони читал его мысли как книгу. Деликатно опустил глаза, чтобы пациент не понял, что он понял. Тяжелый случай — прежде всего для   врача, когда больной настроен критически и думает, что может руководить процессом лечения. Хорошо, он не затянется… Но не будем забегать.
Повернулся к фотографии, на которую только что показывал, и стал рассказывать, обращаясь к ней, как к пациенту.
— Предварительный диагноз – рак мозга, — проговорил он громко и отчетливо, будто выступал перед аудиторией. – Он слишком серьезный, и на основании только собственных выводов я бы озвучить его не решился. Собрал мини-консилиум…
— Кто в него вошел? – быстро спросил Роберт, все еще сидевший в кресле-коляске посреди комнаты. И хорошо, что сидел…
— Нейрохирург профессор Голдвин и онколог доктор Русполи – лучшие специалисты нашей больницы, — ответил Фалкони, не оборачиваясь, и без паузы продолжил: — Мы обсудили ваши сканы и пришли к следующему выводу. Опухоль находится в прогрессирующей стадии. Трудно сказать, когда она образовалась. Уже настолько разрослась, что почти полностью перекрыла поступление крови в левое полушарие. Нарушен «цикл Виллиса» — сети артерий, обеспечивающих кровоснабжение мозга. Вместе с дальнейшим разрастанием опухоли разовьется общемозговая симптоматика, обусловленная внутричерепной гипертензией и нарушением гемодинамики. Когда цикл будет полностью перекрыт, мозг прекратит работу из-за асфиксии.
Доктор замолк на мгновение, ожидая новых вопросов. Их не последовало. Продолжил, показывая карандашом то на одно, то на другое фото и, по-прежнему, разговаривая только с ними.
— К сожалению, опухоль неоперабельна. Я спросил у нашего хирурга, а также связывался с моим коллегой, профессором Ховардом из Медицинского центра Университета Калифорнии. Оба высказались однозначно. Метастазы проникли в соседние области, и полное их удаление практически невозможно. Плюс опасность задеть стволовые окончания, что может привести к парализации соматических функций и неподвижности тела от шеи до пят. Успех подобной операции оценивается в ноль целых девять десятых процента, и никто не решится ее выполнять…
Увлеченность доктора специальными терминами раздражала Роберта, который и без того сидел как на иголках. Ему не интересны подробности   болезни, выраженные словами из медицинского досье. Его волновал только один вопрос.
— Сколько мне осталось?
Фалкони вздрогнул спиной, будто получил пулю между лопаток, и замолк на полуслове. Медленно повернулся к Роберту и уставился, удивленный его присутствием. Собираясь с мыслями, доктор двумя пальцами поправил на носу очки и теми же пальцами провел по усам в разные стороны.
— Простите, мистер Ди Люка, но так сразу ответить на ваш вопрос не могу.   Требуется еще одно обследование, минимум через месяц. Тогда мы проследим динамику развития опухоли и…
— Когда мне приходить?
— Та-а-ак, сегодня тринадцатое. – Доктор заторопился к столу. Не присаживаясь, постучал по клавиатуре компьютера. – Приходите… в пятницу, тринадцатого апреля, в половине одиннадцатого утра. О, пятница тринадцатое… Вы не суеверны? Иначе перенесем дату.
— Не беспокойтесь, доктор. Я не боюсь Фредди Крюгера. Скорее он меня должен бояться.  До встречи через месяц.
Фалкони выписал девять наименований лекарств: болеутоляющие, успокоительные, разжижающие кровь, улучшающие работу желудка и так далее, и отпустил пациента.
Тринадцатого апреля, после новых анализов, сканирования и консилиума, он ответил на вопрос Роберта всего двумя словами:
— Максимум — год.
9.
Это было полгода назад, значит, осталась пара месяцев, и судя по самочувствию, ухудшавшемуся буквально с каждым днем, доктор Фалкони не ошибся. Скорее – дал слишком оптимистический прогноз. Ни тошнота, ни участившиеся обмороки не угнетали Роберта сильнее режущей боли в мозгах. От таблеток она затихала, но никогда не уходила совсем, и это действовало на нервы. Раза два пробовал марихуану, но галлюцинации вкупе с болью давали кошмары, от которых даже во сне хотелось сойти с ума. Отказался.
Побродил бесцельно по террасе, устал, сел в кресло, прикрыл глаза. Кожей век, воспаленных от бессонницы, почувствовал в воздухе движение – это веял предутренний бриз, пахнувший морской травой. Бриз разогнал духоту и все звуки вокруг. Стало так тихо, что он услышал в ушах биение собственного сердца.
Луна отодвинулась к горам и побледнела от обиды, что скоро  придется исчезнуть – до следующей ночи. Роберту обиднее: ему придется исчезнуть навсегда. Мысль, от которой сводило челюсти как от недоспелого граната.
Он всегда стоял над законами, Божескими и человеческими, и думал, что   так будет продолжаться вечно. Не помышлял о смерти — это такая вещь, которая в ближайшей перспективе его жизни не стояла. Когда же образ всемогущего и неуязвимого Левши в сознании пошатнулся, он стал превращаться в психа.
Причиной был страх. Много страхов.
Прежде всего перед болью.
По его просьбе Фалкони выписал самые действенные болеутоляющие, которые существуют, но предупредил норму не превышать. Сильны побочные действия: перепады настроения — от неуправляемой агрессии до полнейшей отрешенности, а также потеря памяти, аппетита и сексуального влечения. Да, жалко терять жизненно важные функции, но терпеть не хватало сил, и он нарушил докторские указания — в последние две недели принимал таблетки без счета, едва ощутив нытье в голове.
Болезнь оказала его слабую сторону, о которой не подозревал — он маниакально боялся боли. Она одолела его, изнасиловала. Роберт подчинился и за слабость возненавидел себя.
Но если физическую боль можно приструнить лекарством, то чем унять беспокойство, которое терзало душу? Ту душу, которую он отдал  дьяволу новенькой и чистой, а получил обратно истершейся и в пятнах чужой крови?
Это был другой страх – перед приближающимся концом.
Когда работал убийцей, страха перед смертью Роберт не ощущал. Ни разу. Странно. Именно в те времена, когда он легко распоряжался чужими жизнями и имел бесчисленное количество врагов, старуха с косой ходила по пятам, но так и не рубанула. Он смеялся над ней, куражился и показывал язык. Неужели теперь время расплачиваться за прошлую браваду?
А не отнестись ли с прежним пренебрежением к той старухе, чтобы одурачить?
Попробовал.
Вернуть легкомыслие не удалось.
Лукавство всё. Нет такого человека, который не боялся бы умереть. Лучше всего, когда это случается неожиданно – в авиакатастрофе, например. Или на улице – от бандитского ножа или пистолета.
Роберта судьба обрекла на длительное ожидание конца. Это пытка – осознавать, что угасаешь в расцвете сил и возможностей. На пике новой, безгрешной жизни. Ну… почти безгрешной. В разгар любви. Его шальной страсти к Тиффани…
Вспомнил, и слезы навернулись. Девушка слишком много значила для него, о чем сама не подозревала. Она заставила его измениться, взглянуть на себя со стороны. Возродила к жизни тот перегоревший уголек, который как думал Роберт, остыл навечно. Это ее подвиг. Заслуга, за которую он ее одарит. По-королевски. Когда уйдет…
Чтобы не забывала его.
Тиффани, любимая…
Единственное существо, которым он дорожит, которое желает и будет желать даже там, на другом свете, если он, конечно, существует.
Только бы она его не бросила! Не совершила глупость именно сейчас, когда он уязвим, от того вспыльчив…
Роберт тряхнул головой: мысли о ней терзали мозг чуть ли не сильнее рака, особенно в тишине и темноте. Днем легче отвлечься на другие вещи — сходить на пляж, в казино или ресторан. Да мало ли чем может занять себя человек, не ограниченный в средствах! А вот по ночам…
Бессонными ночами он размышлял о себе и Тиффани. О несправедливости судьбы. Жалел себя, вспоминал молодые годы. Отца, который вечерами плел корзины для сбора оливок и добродушно бурчал себе под нос. Мать, которая по воскресеньям готовила спагетти с пеперончино – от него они становились красные, и жгло во рту…
Нет, не стоит ворошить прошлое, только рвать душу — она без того в лохмотьях. Роберт вернулся в спальню, подошел к ночному столу. Разгреб кучу флакончиков и упаковок. Нашел нужную, выдавил на ладонь четыре таблетки – дозу, способную усыпить слона. Кинул все в рот, запил минеральной водой из бутылки. Прежде, чем снотворное подействует, пройдет не менее получаса. Ложиться в кровать означает опять думать. Надоело.
Накинул халат, отправился кабинет. Включил компьютер. Просмотрел газетные сайты, не нашел ничего шокирующего или привлекающего внимание — вчерашние события. Новых не произошло, потому что ночь. Посмотреть фильм? Смысла нет: заснет на половине, придется в следующий раз сначала смотреть. Послушать музыку? Не то настроение. Почитать книгу? Неохота.
В уставшей голове – лишь хилые, больные мысли и страх, который никогда не спит. Злейшие враги. Как бы их пересилить? Искупаться в бассейне, где сейчас самая приятная вода — температуры парного молока?  Прокатиться лихо на машине, пока на дорогах пусто?
Нет, лень. Одеваться, идти… Слишком большая и непродуктивная трата энергии.
Тогда проще — повыть на луну?
Неохота голос напрягать.
Застрелиться?
Это мысль. Оставим про в запас.
Уныло усмехнулся.
Поговорить бы с кем… Просто, по-человечески. Не жаловаться, а хотя бы рассказать — как себя чувствует, о чем переживает.
Но нет во всем свете ни одного человека, который бы спросил его: как дела? Который выслушал бы, посочувствовал – молча, качая головой.
Сходить в церковь, исповедаться пастору?
Не выход. Тот начнет читать нравоучения, будто знает жизнь лучше. На самом деле не знает и половины того, что Роберт. Легче исповедаться стене.
Тогда отправиться в круглосуточный Макдоналдс, купить гамбургер и отдать продавцу. Пока тот будет жевать, он расскажет о наболевшем — в прямом смысле.
Что толку! Какое дело продавцу гамбургеров до его, Роберта, боли?
Поделиться с Тиффани?
Ни за что!
Ей он никогда ничего не скажет. Не желает выглядеть старым и беспомощным перед молодой и красивой.
Интересно, чем она сейчас занимается?
Как – чем? Время полпятого, спит, конечно.
Представил ее спящую, накрытую легким белым одеялом, под которым вырисовываются ее плавные очертания. Она любит лежать на левом боку, подложить руку под подушку и выставить ножку наружу — трогательную, розовую ступню, которую он обожает щекотать языком.
Ах, Тиффани, если бы ты знала, как дорога…
Полюбоваться ею на экране.
Набрал код камеры, которую установил в бунгало, когда она туда поселилась. Установил тайно и включал каждый день: к его удовольствию, Тиффани имела две совершенно замечательные вещи: пленительное тело и привычку ходить дома голышом.
10.
То, что он увидел, заставило похолодеть. Порнофильм в прямом эфире, исполняемый не актерами, механически втыкающимися друг в друга, а влюбленными людьми, которые занимались сексом с вдохновением.  Тиффани и ее любовник — тот самый, которого он предупредил к ней не приближаться. Пригрозил пистолетом. Отстрелил боковое зеркало. Разве он не понял, что Роберт не шутил? Как посмел этот идиот к ней еще раз подойти? И не только подойти, но и…
Нет, Слишком нагло с их стороны – в его доме, у него на глазах… Неправдоподобно. Не ошибся ли? Увеличил изображение, напряженно наклонился к экрану.
Не ошибся.
Роберт отказывался верить глазам. Вознес мольбу к Небу совершить чудо. Пусть это будет не Тиффани, а к примеру, ее подруга, которой негде переспать с бой-френдом, и она попросила у нее ключи. Тогда бы все разрешилось само собой, и Роберт не получил новую головную боль вдобавок к уже имеющейся.
Но…
Небеса остались глухи. Чуда не случилось. Пришлось признать — это его Тиффани отдается мужчине, целуя и теряя сознание от экстаза. С Робертом она сознания не теряла, отворачивалась от его губ. Взяло зло. За что она его так ненавидит и наказывает? Разве не исполнял ее капризы по первому требованию? Разве не относился с почтением — как к королеве? Разве не удовлетворял в постели как мужчина?
Больно наблюдать.
И не в силах оторваться.
Его будто парализовало. С тоской смотрел он на счастливую Тиффани и понимал, что никогда ее таковой не сделает, ни в спальне, ни за ее пределами. Его время прошло, в прямом смысле. Так что теперь — смириться и безропотно отдать девушку сопернику? Выдать за него замуж, самолично проводив к алтарю?
Ни за что! Смешно даже думать. Он не представляет ее чужой женой и не отпустит.
Лучше возьмет с собой…
Тут Тиффани громко застонала, подняла голову и, глядя прямо ему в глаза, показала неприличный жест: «пошел на…». Роберт понял. Она знала про камеру и специально ждала момента. Чтобы унизить. Добить.
Он замешкался, соображая. Отдаленная частичка души, в которой не умерла справедливость, подала голос. Если честно рассмотреть, девушка права. Она молода и полна сил. Он стар и болен. Зря он обманывал себя, мечтая любить ее еще лет двадцать. Совместного будущего у них нет. И никогда не было.
Но невыносимо ощущать себя преданным той, которую любил. Во второй раз! В голове вспыхнуло – будто беззвучный взрыв, от которого ударная волна покатилась, нарушая функции организма. Дыхание замерло. Черный уголек в груди треснул и рассыпался. Роберт превратился в зомби — ничего не ощущавшего, кроме мести.
Как она посмела! Глупая девчонка. Кому решилась бросить вызов? Легендарному Левше. Пожалеет. Он не собачка, которой можно поиграть и выкинуть на улицу. Он ее предупреждал. Идти наперекор опасно для жизни. В том убедилась ее мать. И убедится Тиффани.
— Я убью тебя! – крикнул он в ей лицо и костяшками кулака стукнул по экрану.
Бросился в комнату-гардероб, которая рядом со спальней. Когда    ворвался туда – яркий свет вспыхнул, резанул по глазам. Полки с одеждой, подставки для обуви, вешалки, зеркала закружились перед глазами. Зажмурился. Сделал слепо пару шагов, наткнулся на стол с ящиками для аксессуаров и белья. Сверху — флаконы любимого Тиффани горького запаха от Хьюго Босс в черно-золотых упаковках.
Смахнул их одним движением. Рванул верхний ящик, выхватил  первые попавшиеся трусы. Джинсы взял с полки не глядя. Сорвал с вешалки рубашку – влез в рукава, начал застегивать. Руки тряслись. Вставил одну пуговицу в отверстие, наверняка несимметрично, и бросил. Плевать. Что еще? Носки — необязательно. Обувь — да.
Выскочил на лестницу и, шустро перебирая ногами, стал спускаться. В самом конце ее дошло — забыл самое главное. Прыгая через две ступеньки, вернулся в спальню. Взял с ночного столика «Беретту», проверил кассету с патронами — все тринадцать на месте. С щелчком вернул ее на место, поставил пистолет на предохранитель. Сунул спереди за пояс джинсов, побежал вниз.
У ворот гаража замешкался — не разбудить ли телохранителя, чтобы взять шофером? Сам за руль давно не садился…
Нет. Неохота время терять: пока разбудит, пока тот поймет, в чем дело, пока умоется-оденется. Утекут драгоценные минуты. Роберту важно застать любовников на месте преступления — когда они, ни о чем не подозревая, наслаждаются друг другом и не ожидают вмешательства извне.
Будет им сюрприз.
Гофрированная дверь гаража поднималась целую вечность. Не дожидаясь, когда она полностью скроется в потолке, он прыгнул на водительское  сиденье любимой, кроваво-красной «Феррари». Завел мотор, выехал наружу. Нервно скрипя тормозами, объехал пальмовую рощицу, росшую на идеально ухоженном газоне перед виллой. Выбрался на шоссе и нажал газ.
11.
Шевелиться было лень, и одолевала дрема. Тиффани лежала на животе, подложив обе руки под щеку, и глядела сквозь ресницы на Марка. Она зажмуривалась и часто моргала, боялась – если заснет, то проснется одна или, еще хуже, рядом с… А, не вспоминать его! Положила руку на грудь Марка – увериться, что он не сон.
Он лежал на спине, вытянувшись во весь рост, глядя в потолок и ни о чем не думая – бывают такие моменты абсолютного покоя, когда прошлые мысли улетучились, а новые не появились, эдакое междумыслие. Чувствовал здоровую усталость: мышцы расслабились и гудели, наливаясь новой силой. Ни тошноты в голове, ни боли в забинтованной руке. Любовь – лучшее лекарство от недомоганий.
Марк не заметил, как поплыл в небытие, хорошо — рука Тиффани вернула  в действительность. Взял ее, перебрал пальчики, как бы посчитал – все ли на месте, облизнул каждый по очереди. Повернулся на бок, погладил девушку по спине. Наклонился, поцеловал в щечку, в плечи, в косточки позвоночника и выпуклые ягодицы.
— От тебя невозможно оторваться…
— Это хорошо, — сказала и зевнула.
— Устала?
— Немножко.
— Только не засыпай.
— Нет. Поговори со мной.
— Не хочешь еще раз спросить, как я тебя нашел? – прошептал в ушко.
— Как ты меня нашел?
Марк провел теплой рукой по ее татуировке.
— Анаконда навела меня на след.
— А я думала, ты узнал меня, когда танцевала на сцене! – Приподнялась и уставилась на Марка. Утомление и дрема мгновенно испарились.
— Конечно, нет. На сцене артистов узнать невозможно. Так загримированы, что все на одно лицо. На тебе было удачное платье – с открытой спиной. Я татуировку разглядел.
— Как ты вообще в клубе оказался?
— Не поверишь — случайно. За компанию с Заком пришел. Кажется, он страдал от моей депрессии больше, чем я сам. Решил меня развлечь и чуть ли не силком затащил в «Анаконду». Это его любимый ночной клуб.
— Понятно. Расследуем дальше. Как твой телефон попал к официантке?
— Опять же Зак постарался. Только это длинная история. Когда будет время – расскажу. – Марк помолчал. Чувствовал возбуждение. Не в смысле  секса, а по-другому. Невроз одолел, и он догадывался о причинах. – Знаешь что, давай прямо сейчас отсюда уедем. У меня неспокойно на душе.
Да. Любовный хмель улетучился, пришло время мыслить трезво. Тиффани вспомнила недавнюю эскападу со средним пальцем и поняла, что погорячилась. Это вызов Роберту — слишком дерзкий и обидный. Если он утром просмотрит запись, придет в бешенство. Ей с Марком еще повезет, если он не смотрел на них в прямом эфире…
А вдруг смотрел?!
Максимум через полчаса он будет здесь.
Сердце бухнуло в груди. Тиффани рванулась и села на колени.
— Нам нужно срочно убираться отсюда.
— Я же говорил…
— Срочно!
— Почему? – Марк приподнялся на локтях.
Не отвечая, Тиффани соскочила с дивана и побежала к тростниковой занавеске, закрывавшей вход в смежную комнату. Почти тотчас вылетела оттуда с трусиками-стрингами и начала прыгать на одной ноге, просовывая другую в отверстие. Дергалась и не попадала, от того нервничала сильнее. Наконец, справилась с непослушными трусами, подняла с пола платье и принялась крутить, отыскивая вход.
Глядя на нее, Марк тоже занервничал.
— Можешь объяснить, в чем дело? – спросил, одеваясь.
Просунув в платье одну руку и голову, она показала пальцем на темный угол над входной дверью. Марк проследил за пальцем и ничего не разглядел. Уставился на Тиффани, молча спрашивая объяснений.
— Там камера, — пояснила она. — Если нам не повезло, и Роберт все видел, немедленно явится сюда. Если повезло, и он в то время спал, то явится утром. Нужно уходить. Немедленно.
— Ты знала про камеру и не сказала?! – Марк пытался скрыть негодование, но не очень получалось. – Нам следовало уезжать сразу, когда я только прибыл за тобой!
— Прости… – проговорила жалобным голосом. — Не знаю. Не сообразила. Жутко соскучилась по тебе… Еще — хотела досадить Роберту. Чтобы увидел, что я люблю другого и счастлива. Чтобы отпустил нас с миром. Я так давно замышляла отомстить ему, но не знала как… Не обижайся, Марк, ладно?
Натянув подол, она виновато опустила голову и, кажется, собралась заплакать. Марку стало ее жаль.
— Ладно. Иди сюда. – Протянул к Тиффани руки, приглашая обняться и заключить  мир. Не хватало им поссориться — сейчас, когда должны объединиться против общего врага.
Она ткнулась лбом ему в грудь. Он обнял, поцеловал в растрепанные волосы.
— Я не обижаюсь. Люблю тебя…
— И я люблю тебя, — сказала она, прижимаясь покрепче. – И не расстанусь. Никогда. Даже под угрозой…
В тот момент дверь бунгало грохнула и, соскочив с петель, отлетела к стене.
12.
Марк и Тиффани вздрогнули и синхронно обернулись. В проеме, на фоне начинавшего светлеть воздуха обрисовался темный мужской силуэт. Лица  не разобрать, но оба догадались – кто это. Тиффани охнула и отпрянула от Марка. Он напрягся и застыл.
Роберт сделал несколько шагов, остановился, по-хозяйски поставил руки в бока. Ближе подходить не стал, чтобы не смотреть на неприятеля снизу вверх. Он проигрывал ему по всем параметрам, в том числе в росте, что подогревало его ненависть.
— А! Сюрприз, — сказал негромким голосом. — Не ожидал я. Оказывается, у нас гости… Тиффани, это кто?
Спокойная интонация пугала сильнее, чем если бы он заорал. Губы,   улыбались, а глаза смотрели остро, будто прицеливались.
Ясно, что он видел — их занимающимися любовью. На секунду Тиффани     пожалела, что не уехала с Марком сразу, и что сделала в адрес Роберта оскорбляющий жест. Но только на секунду. Теперь поздно о чем-либо жалеть. И глупо. Хищник преследует убегающую жертву, заряжаясь ее страхом. Тиффани не должна показать, что боится. Тогда есть надежда на спасение. Или на чудо.
Она встала вплотную к Марку, расправила плечи и уставилась на Роберта   прямолинейно, будто навела в ответ двойные орудия.
— Познакомься, это Марк, — сказала нарочито громким, деревянным голосом, чтобы не дать ему сорваться. — Мы любим друг друга и собираемся жить вместе.
— Интересно. И давно вы решили?
— Неважно. Решили и все. Мы взрослые люди, не нуждаемся в советчиках.
— Или опекунах, — добавил Марк.
На его реплику гость не обратил внимания. Строго говоря, он был хозяином, а Марк гостем, но сейчас все зависело от Тиффани. Роберту надо перетянуть ее на свою сторону, запугать, уговорить – что угодно, лишь бы она отказалась от любовника. Тогда будет проще: он его убьет, а ее простит. Когда любишь, прощать легче. Даже если приходится порой переступать через себя.
— Так ты решила меня бросить? – вопросил обыденно — вроде разговаривал с женой на кухне. И только он один знал, каким усилием давалась обыденность.  — Разве неверность украшает женщину?
— Извини, но ты должен понять… – начала Тиффани извиняющейся интонацией, которой надеялась его смягчить.
Зря надеялась.
Интонация его разбередила.
Время извинений прошло. Вернее, не наступало. И не наступит. Никогда!
Никогда…
Как долго будет длиться его «никогда»? А, сейчас неважно.
— Нет, дорогая, это ты должна понять! – проговорил Роберт с нажимом на слове «ты». Тон – размеренный и низкий, походил на рычание медведя. И неясно, к чему он готовился – напасть или отступить. – Нет, это ты должна понять. Так неприлично поступать с людьми, которые тебя любят.
— Неприлично?! Странно слышать от человека без принципов и морали. Где были твои приличия, когда соблазнял меня? Когда использовал ради удовлетворения собственной похоти? Когда опутывал ложью? И не надо упоминать о любви. От твоих прикосновений она становится грязной.
— Я не бесплатно использовал. Я давал взамен. Тратил на тебя…
— Ты тратил на себя! Подарками мне ты пытался успокоить свою совесть. Но довольно. Я выросла. Хочу освободиться от пут. Жить с любимым человеком. Иметь семью и детей. Разве это слишком много?
«Это именно то, чего желает каждая девушка», — подумалось Роберту   в закоулках мозга, не тронутых ревностью и эгоизмом. Но он не собирался соглашаться. Или отступать.
— Не ожидал от тебя… Значит, предлагаешь познакомиться с твоим любовником? – Пауза. – Нет, благодарю. Не буду. Знаешь – почему? Потому что нет смысла знакомиться с покойниками! – крикнул и выхватил левой рукой «Беретту». Ее серое, хромированное дуло, в котором пряталась смерть, выглядело чуждо в мирном интерьере бунгало — как ржавый, армейский танк в райском уголке тропического леса.
Подняв пистолет на уровень глаз, Роберт навел его на Марка. Это он виноват. Во всем – в его болезни, боли и предательстве Тиффани…
Она встала впереди Марка.
— Если его убьешь, можешь убить и меня!
— Не говори глупостей. Отойди. Впрочем… если желаешь, могу удовлетворить просьбу. Труда не составит. Наоборот, моя жизнь упростится, некого будет ревновать. Жаль, что ты не поняла и не приняла моей любви. Она была искренней. – Роберт едва заметно вздохнул. — Я очень в тебе разочарован, Тиффани. Но не очень удивлен. Потому что ты такая же шлюха, как твоя мать! – крикнул и потряс пистолетом.
Опасаясь внезапного выстрела, Марк отодвинул Тиффани назад и удерживал ее обеими руками, чтобы не пыталась геройствовать. О себе не думал. Не верил в опасность — и вообще в реальность происходящего. Какой-то макаронный вестерн получается, с участием итальянского мафозо и одной девушки на двоих. Однако, черное дуло глядело прямо на него, и палец стоял на спусковом крючке.
Марк вспомнил, с какой меткостью и быстротой Левша отстрелил зеркало «Мерседеса». А учитывая его «карьеру» в Ндрангете, можно заранее прощаться с жизнью.
— Стреляй в меня, а Тиффани оставь в покое.
— Что, думаешь – не решусь? Ошибаешься, приятель. Хоть я давно убийствами не занимался, но ремесло не забыл. Оно въелось в пальцы, как порох. Хочешь, предскажу тебе будущее? Бесплатно и со стопроцентной точностью? Твой труп найдут далеко отсюда, в овраге у шоссе. Пуля в сердце — моментальная смерть. Гуманно, не находишь? Я так своего брата убил. И его распутную жену. Мою жену… – голос Роберта сорвался, и последние слова он проговорил шепотом.
Вот и мотив, догадался Марк. Но о нем не узнает полиция. Дело двадцатилетней давности о двойном убийстве в Комптоне останется в архивах как нераскрытое.
— Мерзкий негодяй! – крикнула Тиффани и вышла из-за спины Марка. Удерживать ее нет смысла. Дядя и племянница сейчас – главные действующие лица и должны, наконец, разобраться в отношениях. Итог разборок непредсказуем, но пока он имеет желание выговориться, не   выстрелит. Хотя трудно поручиться, он же… –  Убийца!
— Да, убийца, — устало и обреченно проговорил Роберт.
Опустил руку с пистолетом. Посмотрел на Тиффани отстраненным взглядом. Знакомые глаза… Те, которые любил когда-то и которые убил когда-то — ошибка, стоившая жизни родным людям и самому Роберту. Ведь после смерти Лилии он превратился в живой труп. И скоро станет трупом настоящим.
Тяжко уходить не прощенным за то единственное убийство, в котором он раскаялся. За любимое сердце, которое остановил злой рукой. За его  собственное, которое тоже перестало биться и превратилось в черный камень. Это преступление ему не простят ни на земле, ни на небе. А главное – не простит он сам себе. Жестокая правда в том, что самый суровый суд мы вершим над собой, а высшей инстанции, которая отменяет приговоры, не существует.
Печально это…
– Лучше быть убийцей, чем убитым, — глухо проговорил Роберт. — Я выбрал первое, потому что положение такое сложилось. Надо было выживать, а проблемы легче всего решались пулей. Расстрелянным мною людям повезло. Я имел определенный кодекс чести. Не трогал детей. Жертв убивал быстро, в сердце. Чтобы не мучились. Специально изучал анатомию. Для чего? Объясню. Сердце находится за ребрами, которые защищают от случайных повреждений. Между ребрами есть промежутки. Так вот, если знать, где находится межреберье, попадешь прямиком в сердце. Вот сюда.
Он снова поднял оружие и навел на грудь Марка.
— Найти довольно просто, — объяснял, показывая пистолетом. – От левого соска проводим прямую линию к середине груди, но не доходим два сантиметра. Затем чуть вниз, самую малость, и – стреляем. Точное попадание, человек мертв. Когда натренируешься, стреляешь, не думая.
— Стреляй же, — мрачно сказал Марк. Ощущал себя третьим лишним, в прямом смысле. Может, если его не станет, Тиффани выживет…
— Нет, не стреляй! – крикнула она.
13.
— Нет, не стреляй, Роберт. Лучше подумай – зачем брать еще один грех на душу? Чего ты хочешь добиться? Кого ты хочешь убить?  И почему?
— Почему? – переспросил Роберт и замолчал. Почесал дулом пистолета лоб. – Хороший вопрос… Знаешь, Тиффани. Ты будешь смеяться, но мне не дает покоя то старое проклятие. Не верю в предрассудки, но почему-то засело оно в голове. И руководит моими поступками.
Наверное, старуха Винчи была права — нечестно поступили наши предки с ее семьей. И наверное, она обладала даром ворожбы. Потому что ее проклятие исполнилось. Ну, почти. Из рода Ди Люка остались двое: ты и я. Чтобы история завершилась логически, нам с тобой тоже следует умереть. То есть убить друг друга. Я раньше часто думал – как это произойдет. А вот так. Ты меня убить не решишься. А я тебя – легко. Прямо сейчас. И твоего любовника за компанию. Как тебе мой план? – спросил непринужденно, вроде поинтересовался «как тебе мой план на ближайший уик-энд?».
Девушка не пошевелилась и не издала ни звука.
Роберт приложил конец пистолета к подбородку, как делают люди, в задумчивости прилагающие палец к губам. Долгим взглядом посмотрел на Тиффани. Если бы точно знать, что загробный мир существует, он бы убил ее и себя. Их души, чистые и прозрачные, обнялись бы и вознеслись на Небо – для вечной, совместной жизни…
Представил, и взгляд его смягчился. Марк заметил, но не расслабился, зная, что Левша – маньяк. А маньяки убивают, даже находясь в самом благодушном настроении.
— Ты навела меня на раздумья, дорогая, — продолжил Роберт. – Чего я хочу? Только одного. Жить долго и счастливо. С тобой. И чтобы мы умерли в один день — все в соответствии с банальностью…
Поднял правую руку, провел сзади по шее у основания черепа. Раковая шишка была мягкой на ощупь и на данный момент терпимо-болезненной. Пока терпимо — от тех болеутоляющих доз, которые не рекомендованы доктором. Фалкони предсказал: когда шишка достигнет размера грецкого ореха и станет давить на мозг, начнутся боли, от которых люди лезут на стенку. И с удовольствием кончают с собой. Ждать осталось недолго — неделю, от силы две.
– Ты согласилась бы умереть со мной в один день, Тиффани?
— Нет, не согласилась бы.
— Жаль. – Голос Роберта звучал умиротворенно. Казалось, он приехал люда только поговорить. – А я надеялся…
— Почему она должна умирать? – перебил Марк. Излияния души убийцы интересны лишь психиатрам для диссертаций и журналистам для сенсаций. Но не потенциальным жертвам.  – Она молода, здорова, умна. Тиффани должна жить. У нее впереди прекрасное будущее, семья, дети. Какое ты имеешь право отнимать у нее счастье?
— Ты ее любишь?
— Да. И она меня тоже. Почему ты непременно хочешь ее убить?
Логичный вопрос. Роберт не ответил. Мозги, которые в помешательстве, логики не признают, у них свои пути и свои резоны.
Обратился к Тиффани.
— А чего хочешь ты, моя дорогая?
— Чтобы ты умер! – выкрикнула она без задержки.
Ее крик будто разбудил Роберта. Он вздрогнул. Голова вздернулась, глаза загорелись хищным огнем.
Какая же она жестокая! Желать смерти ему, стоящему на пороге смерти…
Роберт сдвинул скобу предохранителя и наставил пистолет на девушку.
— Хорошо. Я исполню твое желание. Только возьму тебя с собой!
— Нет! Умирай один! – снова крикнула Тиффани. И тут же, будто спохватившись, подняла руку — ладонью к Роберту, проговорила тише: — Я тебя прощаю… За все, что ты сделал в жизни неправильно. За моих родителей и за твоих. За всех, кого ты убил и еще, возможно, убьешь. Ты зол, потому что тебя никто не любит. Успокойся, Роберт. Я любила тебя, когда не понимала – что происходит. Теперь жалею. И ты пожалей себя. Нельзя всю жизнь злиться. Надо жить. Испытывать удовольствие. Радоваться. Делать добро. Это приятнее, чем делать зло. Может, когда-нибудь ты поймешь. А сейчас успокойся.
Странно. Ее голос проник в него как голос самого Неба. Ее слова, простые и доходчивые — именно их он ждал и просил. Как она догадалась?
Губы его дрогнули, как перед рыданьем, но он сдержался, и слезы пролились внутрь. Они смыли все, что терзало и не давало покоя. Зло, обида, гнев – все исчезло, не оставив рубца, словно по ранам исцеляющий бальзам пролился. Роберт не поверил. Ощутил легкость и беззаботность. Еще – благодарность. До слез… Разве он был на них способен?
Он послушался. Кивнул и приставил пистолет к виску.
— Я исполню твое желание, — повторил он, глядя прямо на девушку.
Она права, ему пора умереть. И лучше сильным человеком, чем изможденным доходягой. Без разницы — сейчас или через неделю. Сейчас даже предпочтительнее: умрет красиво, на глазах у зрителей.
Но… Он уйдет не бессловесной жертвой, не кроликом, согласным на все. Своим предательством Тиффани нанесла слишком болезненную рану, и он отомстит. Сделает ей так же больно. В последний раз. Пусть она до конца жизни винит себя в его самоубийстве.  Он оставит по себе вечную память. В ее сердце.
— Я умру. На твоих глазах…
— Нет! Только не здесь!
— Ну, тебе не угодишь, – разочарованно произнес Роберт и пожал плечами. Отнял руку от виска. — Тебе повезло, я сегодня сговорчивый…
Не целясь, он выстрелил в сторону два раза. Рюмки, стоявшие на столе,   одна за одной жалобно звякнули и осели, будто подкошенные. Округлые головки их прокатились по ровной столешнице и остановились у краев.
Тиффани вскрикнула и прижалась к Марку, в голове которого пронеслась совершенно дурацкая мысль: как это у него так ловко получается стрелять левой рукой? Неудобно… И вспомнил: он же левша. Марк зажмурился и обнял девушку – умирать, так вместе.
Он ждал новых выстрелов.
14.
Они не последовали, ни через секунду, ни через пять. Открыл глаза.
Роберт исчез.
В ушах звон, в носу едкий запах пороха. На столе убитые рюмки. Непривычно и жалко видеть их стеклянные головы лежащими, а не стоящими вертикально. Жизнь в них еще теплилась – слабыми бликами догоравших свечей.
В дверном проеме рассветала заря, и, прячась от нее, темнота заползала в комнату.
Марк тронул Тиффани. Она подняла голову – оглушенная, растерянная.
— Где мы?
— Не знаю. – Честный ответ.
— На земле или на Небе?
— Вроде, на земле.
— Слава Мадонне! А он?
— Не знаю.
— Мы живы?
— Вроде, да.
Бурно радоваться побоялись – убийца может в любой момент вернуться и закончить дело. Все еще крепко обнимаясь, они стояли молча и неподвижно. Несколько секунд — или минут? в бунгало и за его пределами царила тишина, ожидающая и неопределенная.
Затем с улицы донесся рев мощного, двенадцатицилиндрового мотора и шелест покрышек. За пару мгновений «Феррари» набрала обороты и исчезла из звукового поля Марка и Тиффани. Когда ее звук удалился, они пошевелились.
Только теперь осознали, что спасены. И что находились на волосок от гибели.
— Я… я так боялась, что он тебя убьет… – пробормотала Тиффани, отлепляясь от груди Марка. Ее трясло. Голос прерывался. – Потом боялась, что он себя убьет. Прямо здесь, у нас на глазах. Представляешь зрелище: брызги крови и мозги на стене. Я в кино видела… Я бы умерла от страха…
— А я больше всего боялся, что он тебя убьет. – Марк проглаживал и осматривал ее спину – не задело ли осколком. – Жаль, что он передумал стреляться. Пусть и на наших глазах. Его мозги я бы счистил — с большим удовольствием.
Несмотря на напряженное состояния, он усмехнулся. Вспомнил кадры документального фильма о пользе вегетарианства: коров убивают выстрелом на бойне, и их розовые мозги пополам со сгустками крови сползают по кафельной стене. Фильм жестокий и натуралистичный, наверное именно такой нужен, чтобы затронуть сознание мясоедов. Фильм Марка впечатлил, но сознания не изменил.
Насчет мозгов… Ведро воды и фляжка моющего средства — так приводят в порядок скотобойню. Так он очистил бы бунгало от остатков Роберта. Зато ему и Тиффани была бы гарантирована безопасность. Теперь – неизвестность.
Но на данный момент они спасены.
Тиффани растерла последние нервные слезы и потянулась к губам Марка,   чтобы коротко чмокнуть.
— Что будем делать? – спросила.
— То же, что и собирались. Уезжать. Собери вещи — самые необходимые.     Сюда больше не вернешься. Поторопись, у тебя пять минут. Я пойду проверю – на ходу ли машина.
Тиффани кивнула и скрылась в соседней комнате, сухо прошелестев тростниковыми занавесками.
15.
На выходе Марк бросил мимолетный взгляд на дверь – от удара она соскочила с петель и стояла, криво прислонившись к стене. Подлежит ли ремонту? Возможно. Это не его забота. И не Тиффани, жилье ей не принадлежит. Кто повредил, тот пусть ремонтирует, если желает, чтоб не обворовали. Впрочем, злоумышленников бояться нечего: дом стоит  обособленно, и лишь специально осведомленные персоны явились бы его обчистить. К тому же – внутренности наверняка застрахованы.
Марк поспешил к «Мерседесу». Обошел, оглядел – внешних повреждений не обнаружил. Сел за руль, завел мотор. Внутри не выветрилась вчерашняя духота, или ему просто захотелось свежего воздуха. Включил механизм складывания крыши и наблюдал за трансформацией в зеркало заднего вида с таким интересом, будто видел впервые. Заметил приближающуюся Тиффани. Она нагрузилась так, будто собралась в кругосветное путешествие, как удалось за несколько минут? Подмышкой бутылка вина. В одной руке — фотография заката, в другой  — белая, туго набитая сумка. Сверху из нее торчит конец тонкого шарфика, ярко окрашенного в голубое и желтое. Он мелко трепещет на утреннем ветерке, похожий на крылышко колибри. Через плечо та самая многострадальная сумка с бахромой и леопардовым принтом, видно – с ней девушке тяжко расстаться.
Марк перегнулся, открыл переднюю правую дверь. Принял сумку, поставил на задний диван, туда же положил бутылку. Тиффани тяжело плюхнулась на сиденье, прижала фотографию к груди. Марку понравилась ее оперативность. Не удержался, чтобы не  окинуть ее взглядом. В нежном свете рождающейся зари Тиффани выглядела ее сестрой – розовые щечки, алые губы, ясные глаза. Одета во вчерашнее золотое платье, подол которого подтянулся, оказывая ее волшебные ноги. Это не ноги, а произведения искусства. Их нельзя демонстрировать просто так, за их показ надо брать деньги…
Стоп, не время отвлекаться. Прежде, чем отвернулся, заметил, что обута не в босоножки на каблуках, а удобные шлепанцы на ровной подошве с перемычкой между первым и вторым пальцами, где сверху сидела изящная ромашка. Пляжная обувь. И платье открытое.
— Не холодно будет с откинутой крышей? – спросил.
— Не холодно, — ответила бодро и положила руку ему на плечо. – Поехали!
Марк вырулил на грунтовку и вскоре выбрался на шоссе. Скорость прибавлять не стал, хотя очень хотелось побыстрее оставить позади место, в котором его чуть не убили. Превышение чревато происшествием на этой  типично горной дороге, где скала с правой стороны, пропасть с левой. На крутых поворотах у края шоссе стоят низкие, металлические ограждения — они слабы и неустойчивы, если врезаться на полной скорости, от падения не спасут.
Дорога шла под уклон. На скоростном «Мерседесе» Марк двигался с велосипедной скоростью и лишь временами нажимал на газ. Когда   приблизился к скальному выступу, за которым не было видно следующего отрезка пути, затормозил до скорости пешеходного шага. Пожалуй, самое опасное место — даже при осторожной езде легко выскочить на встречную полосу.
Поглядел в зеркало: сзади машин нет, впереди тоже неслышно. Только собрался объехать выступ, заметил слева дырку в ограждении размером метра три. Концы ограды стесаны и отогнуты в сторону пропасти. На дорожном полотне следов торможения нет. Недостроенный забор или авария?
На всякий случай выйти посмотреть, вдруг людям требуется помощь – это закон дороги.
Прижав «Мерседес»  к горе, Марк остановился. Взглянул на Тиффани — она дремала, положив голову на ремень безопасности. Не стал будить – незачем. Стараясь не сильно раскачивать рессоры, выбрался из машины. Прикрыл дверцу, не захлопывая. Направился к обрыву и с каждым шагом ощущал поднимающееся волнение.
Подошел к дырке, остановился на самом краю. Глянул вниз. Оказывается, это была не пропасть, круто уходящая вниз, а широкий и глубокий овраг, каменистый склон которого вел к руслу высохшей речки. Склон был так же смертелен, как пропасть, разница лишь во времени и способе: или будешь катиться долго и в итоге скончаешься от множества повреждений, или упадешь вертикально, ощутишь один шмяк и — конец. Лишь колючие кактусы погорюют над трупом.
На дне оврага, перевернувшись вверх колесами лежала «Феррари» — беспомощная, как черепаха, упавшая на панцирь. Дверцы отскочили, из мотора валил дым. Рядом неподвижно лежал человек, и Марк догадывался, кто это. Бессознательно полез в карман джинсов за телефоном и тут же вспомнил, что его украли. Новый купить не нашел времени: последние два дня его жизнь походила на триллер — не до телефона было.
Посмотрел на шоссе в обоих направлениях. Пусто и необитаемо, что  естественно в рассветный час. Авария произошла недавно, буквально несколько минут назад, и о ней еще никто не знает. Значит, на Марка ложится ответственность. Должен что-то делать.
Что? Вернуться в бунгало, позвонить с домашнего в полицию?  Или по закону гуманности — сначала помочь водителю «Феррари», кто бы он ни был? Но это означает, что Марку придется  прыгать вниз, рискуя собственной жизнью…
— Ты же не собираешься прыгать его спасать, — жестко проговорила Тиффани, которая неслышно подошла сзади. Тоже встала у края, приобняла Марка за талию.
— Нет. Наша совесть чиста. Единственное, что мы могли бы для него сделать – позвонить «девять-один-один», но у меня нет телефона. У тебя тоже.
— Если бы и был, не позвонила. Пусть молится Мадонне о прощении грехов, если еще жив.
— По-моему, нет. Не шевелится.
— Одно интересно — он сам направил машину в пропасть или слишком разогнался и не удержался на дороге?
— Этого мы никогда не узнаем…
В подтверждение его слов, в овраге раздался взрыв. Пламя, которое зрело и накапливало силу в поврежденном моторе, вырвалось на свободу и разнесло детали машины на десятки метров. Остов загорелся, будто был не из металла, а из картона. Человека накрыло горящими осколками и комьями земли. Теперь он был точно мертв.
— Спасибо, Небо, я свободна, — прошептала Тиффани. Подняла глаза, перекрестилась. – И спасибо, что мы живы. Знаешь, Марк, может, это неуместно – чувствовать себя хорошо, когда человек умирает…
— Он плохой человек, убийца.
— Да. Страшно так. Умер – и ни в одной душе ни капельки печали. Одно облегчение.
— Он заслужил. Честно сказать, я рад. В любом случае — его желание исполнилось. А помнишь, ты предлагала его убить? Тогда мы стали бы похожими на него.
— Ну-у… Я же не серьезно предлагала. В порыве ненависти. А теперь мне все равно. Хочу его скорее забыть и начать жизнь сначала.
— Начнем вместе. Ну, поехали домой. Сегодня на работу не пойду. Сошлюсь на сотрясение мозга и непрезентабельный вид. Мне доктор советовал пару дней на людях не показываться. Будем заниматься приятными вещами. Отдохнем, сходим на пляж…
— Сначала – приобретем телефоны. Ты какую фирму предпочитаешь?
— Я поклонник Эппл. Куплю ай-фон.
— А я Блэк Бэрри.
— Получишь его от меня в качестве предсвадебного подарка. Какого цвета чехол желаешь, розового, конечно? – Марк насмешливо хмыкнул.
— Да, а что смешного? Погоди-погоди. Что ты сказал: в качестве предсвадебного подарка? А ты мне еще ничего не предлагал…
— Ой, прости, поторопился. – Марк обнял Тиффани и поцеловал в губы продолжительно и вкусно. – Как положено делать предложение? Вставать на колено, просить руки и дарить колечко? Потом уже подарок? Ладно, эти церемонии оставим на будущее. Сегодня куплю тебе телефон в честь… –Замолк, поглядел поверх ее головы — вдаль, где кончался мрачный в своей заброшенности овраг, и начиналась оживленная долина, сияющая от рассветных лучей, похожая на солнечный океан. Почему от золотого цвета так легко чувствовать себя счастливым? – По причине нашего первого, совместного рассвета в горах.
— Здорово!
16.
Заморгал красный огонек на офисном телефоне – вызывает секретарша. Марк был занят и разрешил себя беспокоить только в срочных случаях. Наверное, сейчас именно такой. Нажал кнопку микрофона.
— Да.
— Мистер Руттенберг, вам принесли с курьером пакет. Под роспись. – Голос новой секретарши звучал безапеляционно.
— Распишитесь за меня, — буркнул Марк и отвернулся к компьютеру.
Он готовил текст к судебному заседанию, первому в новом году, и строго наказал его не беспокоить. Это как у писателя: отвлечешься — потеряешь мысль, логику  речи. Забудутся мелкие, но важные вещи, которые собирался указать. Потом придется долго сидеть вспоминать – двойная потеря времени.
Которого не так много. Сегодня понедельник двадцать второе декабря. Предрождественская неделя – самая напряженная. Должен хорошенько подготовиться к ближайшим процессам, если хочет без головной боли провести каникулы. Они с Тиффани уже распланировали. Первый день Рождества встречают с Мелани в «Подсолнечнике». Второй – с четой Старки в ресторане. На следующий день улетают в Галифакс.
Марк предлагал в Париж – погулять по романтическим местам, посмотреть на новогодний салют с Эйфелевой башни. Но Тиффани не переносит толпы и шума, выбрала тихий канадский городок.     Оказывается, там тоже полно достопримечательностей. Сходят на самый фотографируемый в мире маяк. На кладбище, где захоронены многие пассажиры «Титаника», в том числе парень, которого в фильме играет Ди Каприо. А Новый год встретят в одном из баров, которых в Галифаксе больше, чем в любом другом городе с таким же населением.
Марк торопился. Обещал Тиффани дольше, чем на час, в конторе не задерживаться и близок к нарушению – без трех минут семь. Ладно, еще минут десять поработает. В принципе, текст готов, кое-какие детали осталось проверить. Потом отдаст секретарше распечатать и разложить по экземплярам, а сам помчится домой.
А, все-таки отвлекся! Кстати, почему пакет принесли так поздно и под роспись. Кто-то знает, что он трудоголик… Но что за срочность?
В кабинет уже входила сменившая Розалину миссис Коннери, дама в неопределенном возрасте «мне долго до пенсии», и это «долго» в ее случае означало полтора года. Именно солидный возраст Марк поставил главным условием в поиске новой секретарши, потом опыт работы в юридической сфере, ну и как обычно – общительность, умение мыслить самостоятельно, пунктуальность…
Пожилую секретаршу найти легче. Молодые нарасхват. На следующий же день менеджер по персоналу Кларк положил перед боссом три анкеты. Миссис Коннери понравилась чисто внешне – седые, мягко уложенные   волосы, аккуратные очки без оправы, острый взгляд. Похожа на «мисс Марпл» из сериала по произведениям Агаты Кристи. Знакомые персонажи вызывают доверие, Марк выбрал ее.
И не ошибся.
Она была женой отставного морского офицера и, видно, он хорошо ее вышколил. Дама содержала рабочее место в порядке – на столе лежали лишь бумаги, необходимые для работы в данный момент, в отличие от Розалины, стол которой был завален. Если задавала вопросы, то четко сформулированные, продуманные заранее. Указания выполняла с фанатичной точностью. Возраст добавил ей мудрости и спокойствия, она относилась к Марку без подобострастия, уважительно и немножко покровительственно – скорее как к коллеге, чем хозяину.
Миссис Коннери положила на стол тонкий, темно-желтый конверт   размером А4 и два формуляра для росписи.
— Простите, мистер Руттенберг, курьеру требуется подпись адресата.  Пожалуйста, распишитесь здесь и здесь.
Не рассматривая конверта, Марк поставил подписи – заковыристые и размашистые, занявшие в два раза больше места, чем предлагалось на строчке. Секретарша поблагодарила и, забрав квитанции, степенно удалилась. Он посмотрел ей вслед – на прямую, светлую юбку до икр и малиновую кофту чуть ниже талии. Давно следовало заменить Розалину на более профессиональную работницу. Держал ее, в основном, из-за  сговорчивости во внеслужебные часы.
Собрался снова заняться текстом и уже поднял руки над клавиатурой. Чисто машинально перевернул пакет, взглянуть на адрес отправителя.   Отправителем был… Закария Старки. Что за ерунда? Насколько знал Марк, его контора не имела деловых связей с Заком. А если бы имела, то приятель прежде позвонил бы, чем отсылать депеши. Да они только вчера вечером разговаривали насчет второго дня Рождества…
Странно. Марк помедлил, подумал. Достал из органайзера миниатюрные ножницы, подцепил нижним лезвием свободный уголок, разрезал до следующего угла. Вытащил два листка.  Прочитал первый.
«Дорогой Марк,
Не удивляйся, что получил данное письмо без моего телефонного уведомления. Хотел сделать тебе сюрприз. Приятный или не очень, решай сам, надеюсь на первое.
Прежде – немного истории.
Лет пять тому назад, когда я только начинал, ко мне обратился один миллионер с просьбой оформить завещание — по-тихому, не оповещая тех, кого касается его воля. Он мне запомнился, потому что имел паспорт гражданина Германии, но на немца не походил. И разговаривал с южным акцентом – таким звучным, как у Денни де Вито. Его бумаги были в порядке. Я оформил и забыл.
Сегодня утром пришел запрос из Центральной нотариальной конторы Калифорнии. Они разыскивают родственников некоего Арнолда Кербера в связи с его кончиной. Семьи он не имел, погиб в автокатастрофе несколько месяцев назад.
Я покопался в интернете. Жуткая кончина. Он сорвался с горной дороги и сгорел в машине. Ты наверняка видел кадры в новостях. Его смерть не расследовали. Списали на самоубийство. Кербер был неизлечимо болен и сильно страдал в последние дни, что подтвердил его лечащий врач, профессор Фалкони. Что бы там ни было, покойный заранее позаботился о том, чтобы миллионное состояние не пропало.
Я нашел его завещание, прочитал еще раз. Оно интересное. Там упоминается имя, известное тебе. Прилагаю копию документа. Оригинал лежит у меня и ждет подтверждающей подписи наследователя.
На этом все. Передавай привет Тиффани.
Желаю удачи.
Твой Зак».
Все еще непонятно. Зачем Старки интригует?
Отложил письмо, начал читать завещание. Оно начиналось стандартно: я, такой-то… Имя завещателя «Арнолд Кербер» ничего Марку не сказало. Имя получателя тоже не скажет, наверное, это один из клиентов конторы «Бернс и Руттенберг». Кто счастливчик? Читаем дальше.
Некая Тиффани Ди Люка — Вильямс…
Тиффани?!
Марк впился в описание состояния. Постарался не дать глазам выползти на лоб. Недвижимость в штатах Калифорния, Майами и в Нью-Йорк-сити. Тринадцать машин, все – стоимостью от четверти миллиона. Акции нефтяных компаний. Круизная яхта «Звезда Калабрии». Содержимое сейфа номер двести двадцать семь в  «Банке Америки». Там наверняка драгоценности…
Но кто этот таинственный даритель — «Арнолд Кербер»?
«Звезда Калабрии»…
Неужели Роберт?
Черные печатные буквы закружились перед глазами. Правильно ли он понял — Тиффани теперь миллионерша?
Невозможно. Марк прикрыл веки, откинулся на спинку стула. Голова тупая и бессмысленная.
Что теперь делать?
Глупый вопрос, радоваться, конечно.
За кого – за себя или за нее?
За обоих.
Невозможно. Невероятно. Это подвох.
Такие вещи в жизни не происходят. Только в голливудских сказках.
А мы где находимся?
В самом сердце «Фабрики грез».
Нет, все-таки смешно…
***
— Марк, это ты? – услышал он, когда хлопнул входной дверью.
Тиффани вышла из кухни и направилась к Марку за поцелуем. На ней был    старомодный, в стиле пятидесятых, длинный фартук с улыбающимся поросенком и удобные, легкие шлепанцы, которые при ходьбе звонко стукали по пяткам. Она приветливо улыбнулась, как всегда, когда встречала Марка. Чмокнула в губы, развернулась и, звеня пятками, потопала обратно. Вкусно пахло овощами и жареным луком.
Поглядев ей вслед, Марк не удержался от ухмылки. Тиффани выглядела комично, хотя и не старалась. Выходило само собой. Спереди мещанский    фартук до колен, сзади – майка на бретельках, открывающая полспины, и мини-юбка, едва прикрывающая попу. Под юбкой наверняка ничего лишнего, но эти фантазии он оставит на сладкое.
Удаляясь, она сообщила:
— Сегодня на ужин спагетти с овощами и болонским соусом,  безглютеновый черничный торт на десерт…
Марк перебил:
— Малыш, иди сюда.
Она остановилась. Оглянулась. Подняла брови в немом вопросе.
— И сними этот фартук, — сказал Марк, подходя ближе. — Он хоть и забавный,   больше никогда тебе не понадобится.
— Почему? Ты выиграл пару тысяч в лотерею и решил нанять кухарку?  Имей ввиду, она должна быть не моложе пятидесяти пяти, иначе я буду против.
Марк снял с ее шеи верхнюю петлю и начал развязывать тесемки на талии.   Руки  дрожали и путались. Он стащил фартук через голову и бросил на пол. Схватил девушку в охапку, покружил, напевая что-то веселое и неразборчивое. С разбегу плюхнулся на диван, посадил Тиффани лицом к себе. Она уставилась на него с подозрением. Марк молчал, улыбался и не спешил приближать торжественный момент.
— Ты какой-то не в себе сегодня, — начала она осторожно. – Что случилось? Ну, рассказывай, не тяни!
— Дорогая, заведи, пожалуйста, свою любимую песню, — попросил Марк и подал пульт от телевизора.
Тиффани нажала пару кнопок, и в гостиной раздались первые ритмические аккорды. Затем флейта и голос певицы, пропевшей-проговорившей: «Все, что она хочет, найти парня на ночь…»
— Милая, а чего бы ты хотела, если бы, например, стала миллионершей? – спросил Марк, прищурившись.
— Ой, не знаю… Никогда о том не думала. Ну… ничего особенного. Вообще, все, чего хочу, уже имею. – Наклонилась к уху Марка, прошептала: — Я   счастлива с тобой. Хочу, чтобы мы любили друг друга, долго, до конца жизни, и умерли бы рука в руке. И верю, что именно так произойдет…
— Все-таки, придется придумать – что делать с миллионами, которые тебе оставил Роберт.
— Миллионы Роберта? Откуда?
— По завещанию.
— Они грязные. Они мне не нужны.
— Ну не отказываться же.
— Нет, конечно. Мы их отдадим. На доброе дело. Например, на поиск лекарства от Алцгеймера. Может, еще успеем Мелани вылечить.
— Хорошо. А все-таки здорово…
— Что?
— Что ты у меня есть.
Поцелуй.
— Ну, пойдем ужинать, а то спагетти остынут, — по-хозяйски проговорила Тиффани.
— Пойдем. А что будем делать после ужина?
— Э-э-э… Ляжем на диван и…
— Будем любить?
— Да. И мечтать — как здорово проведем рождественские каникулы. А ты знаешь, что Галифакс находится ближе к Ирландии, чем к Британской Колумбии – самой западной провинции Канады?

Обсуждение закрыто.