— Все, я нашла убийцу! – заявила Маша, сняла наушники и отодвинулась от компьютера. – Между прочим быстрее, чем ты.
— Потому что я тебе подсказал – где искать нож, — спокойно сказал Витя. Он сидел спиной к Маше и смотрел на экран своего компьютера, где стояла надпись «game over». Отъехал на стуле с колесиками, развернулся, посмотрел на Машин компьютер, где стояла та же надпись. – Хочешь еще раз сыграть? Там множество вариантов развития событий. Например, с девочкой, которая видела убийцу, или свидетелями, которые в тот момент вошли в кафе.
— Нет. Надоело. Кажется, мы уже все варианты испробовали. «Фаренгейт» — отличный квест, но… хочется чего-нибудь такого… — Маша сделала округлый жест рукой в воздухе. Будто желала объять необъятное или не совсем понятное. – Хочется чего-то такого… необыкновенного. И чтобы не в компе, а на самом деле. Поучаствовать в какой-нибудь секретной операции. Акции хочется. Встряски. Бежать, стрелять, прятаться и бояться, что найдут. Да. Хочется испугаться — до глубины души, но не до смерти… А в конце хэппи энд.
— То есть наша свадьба? – с серьезным видом спросил Витя.
Намек на то, что пора бы им с Машей официально пожениться. Все равно они уже давно всё делают вместе: пьют кофе по утрам, воспитывают кота Константина, ходят в университет, играют в компьютер – короче, неразлейвода. Осталось зафиксировать сей статус на бумаге, чтобы, в первую очередь, обрадовать родителей, не заставлять их долго ждать. Сейчас они ждут свадьбы детей, потом будут ждать внуков, потом свадьбы внуков…
Круговорот жизни: свадьба, дети, свадьба, внуки и тд. Конечно, детей можно завести и без официального оформления отношений, но это нарушение последовательности и вызов логике. Вите это претит, потому что он силен в математике, а это наука строго логичная и прямая, как линейка. Там цифра пять идет за цифрой четыре, то есть научно говоря — последующее вытекает из предыдущего. Так должно быть и в жизни: сначала свадьба, потом дети. А не наоборот. Что нелогично, к тому же непрактично. Потом набегаешься с подтверждением отцовства — долгая, нудная и, между прочим, недешевая процедура.
Витя наклонился поцеловать Машу. Она милостиво подставила – не губки, но щечку.
— Погоди со свадьбой. Я, в принципе, не против. Только… Мы с тобой вместе с первого класса. Знаем друг про друга практически все: на каком боку спим, сколько ложек сахара кладем в кофе, какие слова-паразиты используем. Скучновато как-то… Быт засасывает. Интрига отсутствует. Я тебя обожаю… Но. Брак – это большой шаг. Думаю, перед этим нам надо проверить отношения. Узнать, можем ли мы положиться друг на друга во время, например, какой-нибудь экстремальной ситуации.
— Хочешь удостовериться, смогу ли я тебя защитить от грабителя на улице?
— Это банально. Знаю, что сможешь. Занимаешься тхэквондо. Нет. Я имею ввиду что-нибудь необыкновенное. Некаждодневное. Глобальную катастрофу. Нашествие инопланетян. Появление Годзиллы. Чтобы самим увидеть и прочувствовать. Чтобы страх сковал, а потом расковал – и мы бы побежали со всех сил, спотыкаясь и падая… Хочу испугаться по-настоящему. А потом спастись и ощутить неземное счастье – от которого, как говорится, сердце готово выпрыгнуть из груди. Ну-у-у, понимаешь? Чтобы как в кино, но в обычной жизни…
— Кажется, понимаю. Хочешь оказаться по ту сторону экрана. Прыгнуть в компьютер. Пережить квест в реальности.
— Ну что-то вроде того… Тем более скоро Новый год. Было бы очень кстати. Подарок от Деда Мороза. Как в детстве. Помнишь? Когда он отправил нас в Волшебную страну вызволять Снегурочку из лап Кащея…
— Хорошо. Я подумаю. Поищу. Сейчас есть фирмы, которые предлагают подобные вещи. – Витя отъехал к своему столу, постучал кнопками клавиатуры. – Так. Нашел. Фирма «Сюрприз». Темы квестов: «Путешествие с Алисой в Страну Чудес», «Приключения Незнайки», «Дорога с Изумрудный город»…
— Названия какие-то детские. Поищи что-нибудь для взрослых. Прежде всего — оригинальное название фирмы. Если они к своему названию с фантазией подошли, то и квесты придумают интересные.
Витя поискал пять минут.
— Как тебе название «Волшебник Средней Полосы»?
— Оригинальненько. А темы?
— Стоит – «на любой вкус».
— Отлично. А цены?
— Стоит – «каждому по карману». Но насчет цены не беспокойся – я плачу.
— Спасибо, милый… Звони туда.
— Прям сейчас? Два часа ночи.
— Вижу, у него написано: работаю круглосуточно. Проверим – правду ли обещает этот Волшебник среднеполосный.
Витя набрал номер. Ответили через пять звонков. Сначала раздалось зевание, потом ворчание, потом старческий, но еще крепкий голос проговорил:
— Але… Кому не спится в ночь глухую?
Витя немного растерялся. Маши выхватила телефон и сказала:
— Нам. А вы правда Волшебник?
— Конечно правда. Приезжай, проверишь.
— Можно сейчас?
— Почему нет. Вы меня уже разбудили. Дом номер шестьдесят шесть на Патриарших прудах. Прямо напротив трамвайной линии. Только будьте осторожны – Аннушка уже разлила масло… Хе-хе-хе… — Волшебник захмыкал, что означало смех. – Шучу. Пока я рядом, с вами ничего плохого не случится. Впрочем, хорошего тоже… Жду!
Маша нажала на красную кнопку отбоя.
— На чем поедем – на такси или на машине?
Машину «Ладу» не первой свежести Витя недавно купил на гонорар за создание сайта страховой компании. Пользовался ею во времена затишья на дорогах, а в часы «пик» ездил на метро. Сейчас метро спит, такси тройной тариф запрашивает, значит…
— На машине. Доедем за полчаса.
Через полчаса Маша и Витя стояли перед небольшим купеческим домом в стиле девятнадцатого века. По-русски милая картина: навес над крылечком, две ступеньки, колокольчик дверного звонка. Чеховым повеяло…
Нет, скорее Булгаковым: на металлической табличке с номером дома в кольцах шестерок – улыбчивые черепа.
— Весёленько… — сказала Маша и дернула звонок.
Дверь открылась автоматически. За ней на потолке вспыхнула лампочка в виде груши. Такие сто лет назад называли «лампочка Ильича» — одновременно вспомнили Маша и Витя. Вообще пахло здесь столетней давностью… Давно не убирались или так задумано?
Скоро узнаем… Вошли в узкий коридор. Вспыхнула еще одна лампочка – подальше, приглашая следовать за ней. Лампочки вспыхивали, гасли и уводили Машу и Витю в черную глубь дома, как в пасть дракона… Через пару поворотов влево-вправо они оказались в комнате, представлявшей музей и библиотеку одновременно. На стенах – картины, в шкафах – книги. На столе лампа под зеленым абажуром. За столом – человек.
Хорошенько рассмотреть его в полутьме не удалось. В общих чертах: нездорово полный, пожилой, а когда встал, оказалось еще и высокий. Одет в душегрейку, помятые брюки, на ногах валенки. На волшебника не похож, может – из персонала?
Маше показалось его лицо знакомым. Напряглась, вспоминая.
Человек подошел ближе. Остановился на дистанции в полтора метра.
— Ну здравствуйте, — сказал добродушным голосом, в котором слышались иронические нотки. – За руку здороваться не буду – опасно для здоровья, знаете ли. Вирусы гуляют, бактерии летают. Я берегусь. В группе риска нахожусь. С кем имею честь?
— Я Витя.
— Я Маша. А вы, простите, кто? Помощник? Привратник?
— Нет. Волшебник. Просто Волшебник.
— А где ваша волшебная палочка?
— У меня волшебный посох. Вон в углу стоит. Позвольте спросить – по какой нужде явились вы сюда?
Волшебник не производил впечатления человека, идущего в ногу с современностью. Витя засомневался – по адресу ли они явились. Может, не только дом, но и хозяин в прошлом веке завис?
Прямо спрашивать неудобно, окольными путями выяснять – старик вряд ли поймет.
— Мы… по поводу квеста. Это игра такая, виртуальная, — разъяснил Витя на всякий случай.
— Не волнуйтесь, молодой человек. Я знаю – что такое квест. И гаджет. И джойстик. И даже дайджест. Вы садитесь… пока. – Указал на два кожаных кресла в английском стиле, сам присел на стол, руки сложил на груди. – Слушаю внимательно.
Только Витя открыл рот, Маша его опередила:
— Вы мне кого-то напоминаете… Женщину. У вас круглое лицо и большие глаза. Если бы вы решили стать трансгендером, из вас получилась бы симпатичная дама бальзаковского возраста…
— Не знаю – воспринимать ли ваш слова как комплимент или наоборот. Но вот что интересно. Я всегда всем кого-то напоминаю. И еще раз интересно: женщинам – женщину, мужчинам – мужчину. А вам кого? – Волшебник обратился к Вите.
Тот не совсем разобрался – о чем речь и ляпнул невпопад:
— Нет-нет… Вы совсем не похожи на трансгендера, То есть на женщину… или мужчину… То есть… извините. Не могли бы мы перейти к делу?
— С удовольствием. Но поскольку ответа на мой вопрос не прозвучало, задам его еще раз – на какую тему желаете пощекотать нервы? Наша фирма предлагает следующие направления: культура, детектив, инопланетяне, катастрофа, ужасы. Каждая жизненно реалистична и смертельно опасна. Погодите… Вижу – вам ни одна из названных не подойдет.
— Это почему? – довольно дерзко спросила Маша.
— Ну… для детектива у вас напряжёнка с соображалкой. Для катастрофы – отсутствие опыта выживания без гаджетов. До инопланетян вы интеллектом не доросли. Хорор не переживете… причем буквально…
— А культура?
— А для этой темы у вас культуры маловато. Пэтэушники?
— Айтишники.
— Это одно и то же. Ограниченные люди. Кроме своей профессии ничем не интересуетесь…
Маше показалось, что ее обидели. Возмущаться не стала – может, это уже квест начался. Возразила слегка:
— Ну почему не интересуемся… В свободное от компьютера время мы другими делами занимаемся… Мультики смотрим. Кота Константина воспитываем…
— Лучше бы вы себя воспитали. Уровень культуры повысили. Вот назовите мне хотя бы одного художника-импрессиониста.
Вопрос застал врасплох.
— Малевич?.. – назвал Витя художника, про которого что-то где-то слышал.
— Та-а-к… и что же он намалевал по-твоему?
— Что-то квадратное…
— Голова у тебя квадратная… — проворчал Волшебник и обратился к Маше. – А ты?
— Шагал?.. – проговорила неуверенно.
— И в каком направлении он шагал… то есть — что рисовал?
— Что-то летящее… легкое… необыкновенное… — начала было Маша.
— Легкость у тебя в мыслях необыкновенная… Короче. Ни тот, ни другой.
— А какой?
— Третий! – рявкнул Волшебник, снова сел за стол, достал из ящика какие-то бумаги. – Ладно, друзья дорогие. Мое дело не критиковать, а развлекать. Предлагаю упрощенную культурную программу «Ночь в музее». Вы хоть немного в искусстве разбираетесь? На уровне Третьяковской галереи, например.
— Мы галерею вдоль и поперек знаем, регулярно ходим — раз в год, — с обидой и в то же время с гордостью сказала Маша. – К тому же мне в детстве родители путеводитель по шедеврам Третьяковки подарили. Самые выдающиеся картины могу в памяти произвести. Историю их создания припомнить.
— А я умею отделять главное от второстепенного и собирать разрозненное в логическое, — тоже с гордостью сказал Витя.
Волшебник недоверчиво покачал головой.
— Кстати. Где твои очки? Сломал? Потерял?
— Выбросил. Когда вырос, мне операцию на глазах сделали. Зрение – сто процентов.
— А соображение – пятьдесят. Может меньше. Ну неважно. Для данного квеста и того хватит. Русские пословицы-поговорки знаете? – продолжал выпытывать Волшебник.
— Знаем! – уверенно ответила Маша. – Мы с Витей в детстве каждое лето у моей бабушки в деревне гостили. Недомерки…
— Это про вас?
— Нет, про деревню. Название такое. Бабушку звали Арина Никаноровна – почти как няню Пушкина. Она тоже великое множество сказок знала, а также пословиц-приговорок. Например: волосы длинные – ум короткий…
— Это про тебя? – быстро спросил Волшебник.
— Нет… про соседку, — соврала Маша.
— Потому ты и волосы отрезала?
— Да, — сказала Маша и выдала себя.
«Врать умеет – выкрутится», — подумал Волшебник и сказал:
— Ну, вижу: вы люди на язык шустрые, в квесте не пропадете, а пропадете – и черт с ва… то есть, пришлю кого-нибудь на помощь. — В голосе его не звучало особой убедительности. Прищурился, будто присматривался к гостям. Покачал головой. – Ой, не вызываете вы у меня доверия.
— В каком смысле? В финансовом? — спросила Маша. И заверила: — Мы не мошенники. Заплатим вперед.
— Это само собой. Я о другом. Определенности в вас нет. Вкус отсутствует. Стиль одежды скрывает гендерную принадлежность. Одинаковое всё: брюки, куртки, волосы в хвосте. Вечером в подворотне встретишь, не разберешь — мужчина, женщина. То ли испугаться, то ли телефончик попросить… Вот раньше, помню, одевались – женщины в сарафаны расписные, мужчины в косоворотки расшитые.
В Витю закрались сомнения. Какие времена он помнит? Еще до нашествия Чингиз-хана? Волшебник, может, и не волшебник вовсе, а… кто-то другой. Чудак, юморист, пародист? Надо его на ясность ума проверить.
— Простите, а можно вам задать вопрос по поводу возраста?
— Можно. Отвечаю: мне сто лет в обед, а к ужину сто двадцать будет, — сказал Волшебник без улыбки. – На детекторе лжи проверять будешь?
— Не буду. Спасибо, — сказал Витя и решил от дальнейших расспросов воздержаться. Все равно четких ответов не получит. Ясно одно: дед из ума не выжил. Пока. Посмотрим, что он им дальше предложит.
— Предлагаю следующее, — сказал Волшебник, будто прочитал Витины мысли. — Итак. Запоминайте правила. Вы попадаете в картину с определенным сюжетом как действующие лица. Чтобы перейти на следующий уровень, должны угадать… не автора картины – это для вас непосильная задача, а… например, какая пословица или поговорка спрятана в сюжете. Думаю, на это ума хватит. Будете получать подсказки по ходу дела. Цена по прейскуранту. Могу, как студентам, скидку сделать. Платите вы или родители?
— Пополам. – Витя полез в карман за кошельком. – Я недавно делал охранную программу для банка, деньги получил. И родители подкинули ко дню рождения.
— А кто у нас родители – позвольте полюбопытствовать? – Волшебник повернулся к Маше, чтобы вовлечь ее в разговор. А то подумает, что ее недооценивают как женщину, вступит в движение обиженных «#me too», потребует обслужить бесплатно.
— У меня мама певица, — с чисто московской горделивой интонацией сказала Маша. – А папа…
— Еврей, — закончил Волшебник и повернулся к Вите. – А у вас?
— У меня папа русский, а мама пишет детективы. Кстати, очень неплохие. Ее книги четыре раза в год выходят. Раскупаются за считанные дни.
— Ясно. Серийная детективщица. Писательница-маньячка. Читали, читали… Да, друзья мои. С родителями у вас порядок, а с импрессионистами нет…
— Да! – воскликнула вдруг Маша. Она вдруг вспомнила. Когда ее привозили к бабушке, та любила смотреть передачу «Городишко»… Там похожий на этого артист играл — то ли с болгарской, то ли с югославской фамилией. – Я вспомнила. Вы – Юрий Стоянович?
— Нет! Я Мороз Воеводович! – крикнул Волшебник и стукнул посохом об пол. Его стариковская одежда превратилась в дед-морозовскую. – Начинаю волшебство. Станьте ближе друг другу… так, еще ближе… обнимитесь, повторяйте за мной заклинание… Помните его?
— Эники-беники ели вареники… — начала Маша приговорочку, которой пятнадцать лет назад оживила Деда Мороза.
— Нет, эта приговорочка устарела. У нас, волшебников, теперь другая. Но прежде напомню правила игры. Не ждать помощи со стороны. Не теряться в трудную минуту. Не терять друг друга. Вовремя угадать спрятанные в картине выражения, чтобы перейти на следующий круг. Итак, — Волшебник снова поднял посох и произнес:
Эне, бене, лики, факи,
Тюль буль-буль, каляки, драки,
Эне, бене, спать модели,
Рэкс!
Посох снова ударился в пол и произвел землетрясение. Во всяком случае так показалось Маше и Вите. Они крепко обнялись, зажмурились, закружились и полетели куда-то… то ли вверх, то ли вниз, то ли горизонтально по трубе – как протоны в андронном коллайдере.
Стало холодно.
…Маша открыла глаза. Странное ощущение. Она теперь не летит, но едет — в телеге, которую тянет тощая, уставшая от кнута и понуканий кобыла. Вокруг люди в русской народной одежде, вдали виднеется храм с колоколами. Телега едет, снег скрипит, народ вопит, возница матерится, колокола бухают, мысли бьются, вопросы наружу просятся.
Где она?
Когда она??
И главное – кто???
Оглядела себя. Испугалась. Что за превращение? Вернее – переодевание? Куда делась ее стильная, белоснежная курточка с капюшоном из искусственного меха, которую ей родители к зиме подарили? Где новенькие, обтягивающие джинсы, за которые она пол-Витиной зарплаты отдала? И кто ее переодевал в это… странное… старинное…
Маша пошевелила плечами. А вообще-то ничего… Одета как раз по погоде. Черная шуба до пят с красным орнаментом ручной работы и воротником из натурального соболя. Из него же по подолу оторочка. Такая бешеных денег стоит в иностранной валюте, а в отечественной еще больше. Витя ей шубу нескоро купит, может, никогда. А тут пожалуйста – сразу и бесплатно…
Не простая она женщина. Богатая.
Как их называли в древней Руси — дворянка столбовая?
Нет, скорее – боярыня. По фамилии Морозова, если учесть, что в картине находится. Так, быстренько вспомнить историю ее создания. Сюжет относится к событиям четырехсотлетней давности. Раскольники, протопоп Аввакум, приверженцы старой веры. В том числе боярыня.
Царь Алексей Михайлович обиделся на нее, что отказалась присутствовать на его свадьбе с Натальей Нарышкиной. А боярыня обиделась, что он вместе с другим протопопом… как его… ну неважно, ввели новые правила вероисповедания: переписали Священные Тексты, крестный ход направили против солнца, крестное знамение заменили…
Кстати, какое на какое заменили – двуперстное на трехперстное или наоборот?
— Благослови, матушка, — раздаются голоса из толпы. – На пытку везут тебя, в казематы. За веру православную терпеть будешь. Благослови, голубушка…
Народ требует благословить. А как? Двумя пальцами или тремя? Надо подумать. Вспомнить. Ошибка смерти подобна. Сейчас ее за святую мученицу принимают, а если неправильно крестное знамение совершит – посчитают вероотступницей, богохульщицей и вообще самозванкой. Налетят и растерзают – прежде, чем в казематах до смерти запытают…
Холодные иголки пробежали по спине. Маша украдкой огляделась — у кого спросить-то? Где подсмотреть-то? И вообще. Куда Витя запропастился?
Рядом шла женщина в шапке со светлой меховой оторочкой и красной шубе. Голова склонена, руки молитвенно сложены, губы шепчут, глаза в слезах. Это сестра Морозовой.
Как ее зовут?
Кажется… Евдокия.
— Дуся, подскажи… — проговорила Маша шепотом.
— Держись, Феодосия, — тоже тихо сказала сестра. — От веры не отступайся. Мы и на пытки за нее пойдем, и на костер. Господь не оставит своей милостью…
Ясно – она в свои мысли погружена, не до чужих проблем ей. К тому же неудобно разговаривать, когда один едет, другой идет. Надо, чтобы на одном уровне разговор происходил, да чужих ушей чтоб поменьше было.
— Ты садись рядом, отдохни, — предложила Маша. – В ногах правды нет. – Поговорку сказала на всякий случай – может, именно она запрятана в картине. Хотя, подсказок еще не слышала, но кто знает…
— Я уже сидела, — скорбным голосом ответила сестра. — Да меня с возу прогнали. Сказали – кобыле будет легче везти. Она старая, заезженная. А добротной для нас не нашлось у ентих аспидов, безбожников и еретиков. Без вины виноватых нас наказывают… За веру терпим… За Господа стоим… — Она ниже наклонила голову, заплакала.
Все ясно. Здесь помощи ждать нечего. Маша глянула в другую сторону. Там бежал мальчишка в одежке попроще – может, сирота, может, служка. В отличие от большинства присутствующих, он не печалился о судьбе боярыни. Наоборот, бежал, смеялся и кричал:
— Баба, баба, дай копеечку! Сладкий петушок куплю. Как помрешь – тебя добрым словом помяну!
И тут облом, говоря на русском современном.
Ан нет. Не облом.
Наоборот. Кажется, пословица наклевывается… то есть складывается…
Но где же Витя? Волшебник ведь предупреждал – держаться друг за друга…
Витя, одетый в отрепья, сидел на снегу в позе лотоса, то есть скрестив ноги перед собой. Хорошо, он недавно моржеванием занялся, холод легко переносил. Только недолго. Чувствовал – еще минут пять и отморозит все, что находится ниже пояса. Себя без детей оставит. Родителей без внуков. Машу — без возможности испытать счастье материнства….
Последнее допустить никак нельзя! Но где же она?
Да вот же. Сидит в телеге, нервничает – четки перебирает. Озирается по сторонам. Наверняка его ищет. Не узнаёт – худого, синего, одетого в тряпки. Она его помнит упитанным, розовощеким, одетым в приличное, которое по-современному тоже зовется «тряпки».
Надо подать ей знак. Привлечь ее внимание.
Витя поднял два скрюченных от мороза пальца – так он обычно привлекал внимание официанток.
Маша увидела Витю и его два пальца. Так вот как надо креститься и крестить! Подняла правую руку, на которой висели четки в виде лестницы – символа духовного восхождения. Толпа увидела – ахнула. Поверила. Поклонилась. Маша перекрестила толпу двуперстием, провозгласила как можно громче:
— Благословляю вас, люди добрые… Уповайте на Господа… — а дальше что говорить?
Маша стала лихорадочно вспоминать фильмы о далеком прошлом. Вспомнился только один – «Иван Васильевич меняет профессию». Она тоже, в каком-то смысле, поменяла… только не профессию, а время проживания… Надо отсюда выбираться, а то и правда ее на костре сожгут, а Витю на холоде заморозят.
Проговорила несвязно:
— Благо… любо… лепота… — еще вспомнила и добавила: — За веру, царя и Отечество!
Добавила невпопад. Толпа вскинула головы: за какого царя? Она же против царя!
Самозванка.
Самохвалка.
Самодурка.
Бить ее!
Толпа надвинулась. Маша почуяла неладное, крикнула:
— Витя, прыгай!
Витя из последних сил вскочил, догнал телегу, прыгнул. Маша его обняла и крикнула в небо:
— Баба с возу – кобыле легче!
Сработало!
Их опять закружило, завертело и понесло неизвестно куда – то ли в прошлое, то ли в будущее, то ли в мечту, то ли в фантазию… вернее – в следующую картину.
…Маша почувствовала твердь под ногами, открыла глаза. Огляделась, чтобы понять, куда ее нелегкая занесла… то есть Волшебник заслал, на какую тему поговорку придумывать, чтобы себя спасать. И Витю, конечно.
Опять старина, опять Москва, опять толпа. Площадь виселицами утыкана, как фонарными столбами. Над площадью гул: плач, причитания, вздохи. Холод на улице, а мужчины полураздетые, босые, со свечами в руках. Их стерегут другие мужчины – в красных кафтанах, сафьяновых сапогах, с копьями в руках. Одетые уводят раздетых по одному, видимо, на казнь.
На Маше русский народный балахон, расшитый птицами и цветами не существующих в природе сортов. Балахон до пола, рукава до колен. В таком одеянии ни на даче не покопаешься, ни в театр не сходишь…
Ой, не до развлечений сейчас! Горе у нее… Пока еще не знает – какое, но уже ощущает. Стоит, склонив голову в кокошнике на чью-то голую грудь. Подняла глаза – Витя! Белая рубаха висит клочьями, штаны замызганы, сапоги стоптаны. Хорошо, что не босой. Плохо, что окровавленный.
Ужас.
— Тебя пытали? – шепотом спросила Маша.
— Нет, это я во время приземления обо что-то стукнулся, — прошептал Витя в ответ. — То ли о чье-то копье, то ли о раму картины. Ты догадалась – где мы?
— Мы в ужасе, Витя. Тебя повесят…
— Не повесят, — сказал Витя с уверенностью математика, доказавшего гипотезу Пуанкаре раньше Перельмана. — Что-то я ни одного повешенного не вижу. Думаю, пошумят, попугают и отпустят по домам. А мы потом посидим где-нибудь у комелька, придумаем поговорку и улетим отсюда. Не волнуйся, Машенька. Посмотри на проблему с позитивной стороны. Какое замечательное, туманное, осеннее утро…
— Это «Утро стрелецкой казни», — со знанием дела сказала Маша. — А ни одного повешенного – это прием художника Сурикова. Однажды к нему зашел другой художник, посмотрел, говорит: казненных не хватает. Суриков послушался, пририсовал парочку висельников. Утром пришла старая няня, увидела, упала в обморок. Суриков закрасил висящих. Вернулся к своей идее: картина должна показывать не смерть, а ее предчувствие. Которое страшнее самой смерти. Я предчувствую…
— А я нет. Ладно. Давай к делу. Поговорки про стрельцов знаешь?
Маша недолго подумала.
— Только одну. Кажется, раньше говорили: стрелец стрельца видит издалека.
— Нет, это про рыбаков.
— Нет, на рыбаков потом поменяли – чтобы в рифму.
Плохое время для дискуссии. Не успели они прийти к консенсусу, подошел воин с копьем, взял Витю за локоть.
— Пошли, служивый, твой черед.
— Господи, да что ж это деется-то… — сказала Маша на старо-русском. Кажется, она уже стала привыкать к древности… Нет! Нельзя привыкать к их темным временам, надо стремиться к своим, светлым. За счастье надо бороться.
И она будет бороться! Она им Витю не отдаст на растерзание… то есть повешение…
— Не отдам! – крикнула и вцепилась в другой Витин локоть. – Не имеешь права! За что?
Воин с копьем приостановился.
— За то, что бунт устроили. Против царской власти пошли. Боярина Милославского на куски посекли и собакам бросили.
— Он мошенник был! – крикнула Маша. Фамилия «Милославский» напомнила ей пройдоху-проходимца из того же фильма про Ивана Васильевича. — Он народ обманывал. И царя, между прочим, тоже.
— Замолчи, баба! А то и до тебя доберутся, — пригрозил воин. – Ежели не согласна, иди жалуйся, бей челом. Вон енерал наш едет… ой, да это сам царь-батюшка Петр Ляксеич. – Воин сорвал шапку с головы, поклонился в пояс коню с восседавшим на нем человеком в треуголке. Выпрямился, вырвал Витю из рук Маши и повел к ближайшей виселице.
Что делать?
Надо что-то делать. В голове Маши бурлили мысли. Надо спасать Витю, а то его и правда повесят…
Нет, не повесят, они же в картине, это все понарошку…
Нет, не понарошку. Все выглядит слишком по-настоящему…
Ох, и зачем она это все затеяла, встряски пожелала? Дома не сиделось ей рядом с Витей, котом и компьютером… Вот теперь соображай быстрей, спасай себя и любимого.
Бей челом царю. А как бить-то? Лбом — об землю, об коня, об сапоги? Неудобно всё. Об землю – лоб расшибешь, об коня – на копыто нарвешься, об сапоги – чело… то есть лицо испачкаешь ваксой… или чем там раньше обувь мазали… сажей, что ли…
А Маше пачкать лицо нельзя, им надо работать – царя очаровывать. Только не переиграть, а то он известный любитель девушек, настолько очаруется, что в постель позовет для продолжения банкета…
А потом еще, чего доброго, царицей сделает.
А что? Царицей неплохо бы… Хочешь – красную икру ешь, хочешь – кабачковую. А в перерывах с царем разговоры разговариваешь. Вернее – ублажаешь.
А если не ублажишь, в монастырь загремишь. Петр, кстати, туда свою первую жену заслал. А сам отправился на Кукуйскую слободу с Анной Монс развлекаться. Жена, не будь дура, тоже сердечного дружка завела, да Петр узнал и жестоко расправился с обоими. Ее в одиночную келью посадил, а его на кол.
Так что царицей быть – удовольствие сомнительное. Смертельно опасное.
Не надо Маше царя.
Надо Витю.
Ой задумалась она, а его вот-вот повесят.
— Погодите! – закричала и бросилась к царю. Руки молитвенно сложила, а что дальше говорить – не знает. Как там опять в кино про Ивана Васильевича… — Не вели казнить, вели слово молвить…
Петр посмотрел сверху вниз. То, что увидел – понравилось.
— Говори, краса-девица, — разрешил милостиво.
— Не вели казнить мужа моего, не виноватый он. Пока другие бунтовали, он дома сидел, кашу варил. Я подтверждаю. У него алиби, — сказала Маша и осеклась. Современное слово вырвалось, как бы не навредило.
— Чего-чего? – Петр насторожился. – Ерунду толкуешь, или я ослышался? Что за алиби?
— Али было… али не было… ослушался… то есть ослышался ты, государь, не было того, чего ты про Ви… про мужа моего подумал, — быстро проговорила Маша и замолчала. Заварила кашу – расхлебывай. Вспоминай древне-русский лексикон.
Как назло – лексикон не вспоминался. Тогда говори что-нибудь другое, только не молчи. А то подумают – заговор против государя замышляешь, супротив власти идешь. Тут же и вздернут за компанию со стрельцами.
– Клянусь всеми правдами и неправдами… — начала Маша и осеклась. Не то все. Не про то. Надо про это. Надо Витю спасать, а так она его только скорее погубит. – Нету вины на муже моем, клянусь… крест целую…
— Лучше бы ты меня поцеловала, девушка-любавушка, — сказал Петр и улыбнулся. – Баишь сама не знаешь — чего. Ну не боись. Я сегодня добрый. Приходи вечером на Кукуйскую слободу, покумекаем – как от мужа твоего избавиться… вернее – мужа от виселицы избавить. Ха-ха-ха! Ну, не серчай на шутку. Приходи, погляжу – взаправду ли ты мужа так любишь, как говоришь.
Вот! Чего боялась, то и случилось. Машу на прелюбодеяние соблазняют…
Да не какой-нибудь холуй, лакей или околоточный, а сам император всея Руси. Он и молод, и собой хорош, и, как принц, на коне…
Может, соблазниться? На царское предложение согласиться? – мелькнула предательская мыслишка. Но тут же получила оплеуху от чисто практического мышления и вылетела из головы. Петр хоть и великий государь, и в историческом плане заметная фигура, а Маше простой московский студент Витя дороже. С ним не соскучишься. Можно и в квесты поиграть, и чипсами покидаться, и в компании кота Константина у окна посидеть — на огни большого города полюбоваться…
А с Петром чем заниматься?
Только ждать: когда он шведов разобьет, город на болотах построит, из Голландии вернется. Запрут ее в царских хоромах, в светлице как в темнице. Будет одна сидеть-куковать – у резного окошка, в узорном кокошнике, с вязаньем в лукошке…
Нет уж, спасибо. На вечное ожидание она согласия не давала. На измену коту и Вите не подписывалась.
Маша хочет не ждать, а жить — на свободе и с чистой совестью.
Как же выворачиваться-то?
Поговорку подходящую вспоминать.
А как ее вспомнишь, когда ни одной подсказки не слыхать. Обидно до слез. Маша всхлипнула. Слезы обильно потекли из глаз — почти без ее участия.
— Так вечером-то поздно буде-е-е-т… — запричитала.
Петра ее печаль не особо тронула.
— Лучше поздно, чем никогда — так молвила моя матушка Наталья Нарышкина, когда меня родила. Недосуг мне сей момент принимать государственно важные решения. Отдохновение требуется. Потому как цельный день на коне. Поначалу в поте лица новый город строил – «Окно в Европу» будет называться. Потом в старую столицу поспешал – на казнь стрельцов любоваться. Устал я. Умные мысли в башке скисли…
Петр еще раз оглядел Машу. А девица-то ничего. Ладная. Пожалуй, краше Анны Монс будет. С ней неплохо бы постельным забавам предаться. Но. Жаль ее немножко. Если мужа повесят, она и сама на себя, чего доброго, руки наложит. Видно, любит его. Слезами не понарошку заливается. Причитает.
— Его уже на казнь увели-и-и-и…
— Как увели, так и приведут. Ну ладно. За красоту твою, доброту да милоту награжу тебя по-царски. Позволю еще минутку с мужем побыть, горю предаться, слезами умыться. Эй ты, — крикнул Петр воину, сопровождавшему Витю. – Вертай взад энтого… как его кличут-то?
— Федотом, Ваше Величество, — ответил воин.
— Поставь Федота в хвост очереди на виселицу. А сейчас верни жене, пусть еще полюбуются-полобызаются, — сказал Петр, подмигнул Маше и отъехал.
Маша выхватила Витю из цепких рук воина, прижала к себе, зарататорила шепотом в ухо:
— Витя, надо спасаться. Срочно. Что-то придумывать.
— У меня не получается думать. Только дрожать. Холодно. Горячего бы чаю с бабушкиными плюшками…
— Сейчас не до плюшек. А до поговорок с пословицами.
— У тебя есть какие-то догадки в голове?
— У меня в голове полное затмение… Ни одной подходящей поговорки, прибаутки, присказки. Может, у тебя что-то всплывет? Может, стихи какие… Из школьной программы…
— Из школьной я только один стих помню:
Мой дядя самых честных правил
Когда не в шутку занемог…
— Это не по теме. А еще? Давай думай скорей, а то твоя очередь подходит.
Витя замолчал, напрягся, заставил мозг работать в ускоренном режиме. Компьютер, напрягаясь — нагревается. Витя тоже, вроде, согрелся. Мысли растопились, потекли веселей. Но не одним потоком, а все как-то вразнобой. Правильное русло не находилось…
Маша нервно топала ногами:
— О-о-ох… попали мы как кур во щи… из огня да в полымя… — Маша проговорила пословицы и замолчала, проверяя – угадала или нет. Земля не задрожала, значит, не угадала. Продолжила причитать: — Если здесь выживем, больше ни за что и никогда… ни в один квест смертельно опасный… только в развлекательный…
— Но ты же сама хотела встряхнуться.
— Встряхнуться, но не повеситься же… Витя, думай быстрей!
— Давай думать вместе. Твои идеи, моя логика. Только успокойся. Я в спешке теряю идеи.
Маша прекратила топать.
— Хорошо. Давай думать логически. Тебя, значит, Федотом зовут. Вспоминай что-нибудь про…
— Вспомнил! «Про Федота-стрельца, удалого молодца». Любимая сказка моего папы. Он ее часто вслух читал. Я ее раньше всю наизусть знал. Теперь только начало помню.
— Ну давай хоть начало. Только быстрей. Вон твой конвоир уже идет. Если сказка не поможет… — Маша крепко-накрепко обняла Витю, закрыла глаза и решила: всюду вместе – или на виселицу, как стрельцы, или в Сибирь, как декабристы, или в другую картину, как идио…
Витя перебил ее мысли, зашептал скороговоркой:
— Целый день генерал
Ум в кулак собирал,
Все кумекал в поте лица –
Как избавиться от стрельца.
Да в башке мысли
От напряга скисли…
Сработало!
Их опять затрясло, закружило, понесло…
…и поставило на землю. Маша ощутила резкий, зимний ветер, который продувал насквозь. Залезал за пазуху, обещал «быстро и бесплатно» организовать пневмонию. Заползал между ног, гарантировал «качественно и надолго» застудить придатки. Залетал в уши, передавал «привет» от менингита. Замораживал ступни — «здравствуйте, я ваш цистит».
Букет болезней, слишком серьезных для Машиного возраста. А что это на грудь давит? Потрогала задубевшими пальцами — лямка на груди. За эту лямку она тянула что-то тяжелое, неподдающееся.
Она в картине «Бурлаки на Волге»?
Непохоже. Там лето, река и баржа. А тут зима, снег и… бочка – выше ее ростом, обросшая сосульками. Бочку сзади подталкивал кто-то, одетый не по зиме. Рядом, согнувшись в три погибели, тянули лямки еще двое. Справа от Маши незнакомый парень в потрепанном картузе и заношенном пальтишке. Справа от него… Витя! В картузе с дырками и пальтишке с чужого плеча.
Ясно. Они в картине «Тройка». Художник Перов. Маша запомнила, потому что плакала над его картинами — он слишком достоверно изображал детей, тянущих лямку сиротской жизни. Обличитель жестоких нравов. Создатель впечатления безысходности.
Безысходность особенно удалась. Маша погрузилась в пессимизм и безнадегу. Ощущала себя не человеком, но ледяной статуей – если упадет, рассыплется на мелкие кусочки.
А нельзя было Перову одеть детей потеплее, хотя бы незаметно для зрителя?
Нет. Тогда они выглядели бы не измученными, а вполне довольными. Исчезло бы впечатление обличения. К тому же художник давно умер, ему претензии не предъявить. А вот Волшебнику – да. Мог бы предупредить. Мол, несмотря на всеобщее потепление климата, готовься к суровой зиме. Захвати из предыдущей картины шубку, шапочку да сапожки на меху – они наверняка у жены стрельца где-то в сундуке припрятаны.
Опять нет. Тогда Маша не вписалась бы в ЭТУ картину…
Господи, и зачем она во все это вписалась?
Ладно. Нечего вопрошать неизвестно кого, надо вопросить соседа по лямке. Перов писал его с настоящего мальчика. Которого, кажется, звали Васятка.
— Слушай, Васятка, — проговорила Маша невнятно. Язык еле ворочался, к тому же ветер уносил слова в противоположную от адресата сторону. – Давай передохнем, в кафешку сходим, чаю горячего попьем…
Мальчик остановился – так резко, что санки с бочкой едва не наехали на всех троих.
— Какой я тебе Васятка? С дуба рухнула? Я Роман Полянский с Рублевки. Золотая молодежь. Вам нищебродам не чета. И вообще. Рот закрой, а то простудишься.
Маша немного опешила от его высокомерной тирады и начальственных ноток. Быстро пришла в себя и вопросила нагловатым тоном:
— А ты че тут раскомандовался? – Она умела и на грубость, и на вежливость отвечать тем же. – Тебя тут хозяином положения никто не назначал и особыми полномочиями не наделял. Мы здесь все равны. Трое в одной упряжке, как лебедь, рак да щука.
— Это из какой песни?
— Это из басни. А ты, видно, не особо грамотный? – продолжала наезжать Маша.
Тут опешил Роман. Он в интеллектуальных дискуссиях был не силен, зато силен козырять происхождением.
— Да ты знаешь – кто у меня папа?
— Интересно кто: муж кинозвезды, любовник королевы, культовый режиссер, начальник банка?
— Директор кладбища!
— О, это заметная фигура на культурном небосклоне столицы, — продолжала насмехаться Маша.
Ее словесные нападки подрывали уверенность Романа в своей исключительности. Ничего не оставалось, как внести самый веский аргумент в доказательство папиной важности.
— Да ты знаешь – с кем он был знаком?
— Думаю, с величайшими людьми, – ироничным тоном сказала Маша. — Но подозреваю – после их кончины…
— Реб-б-бята, — вмешался в дискуссию Витя. В пальто на «рыбьем» меху он замерз до зубной дроби. – Д-д-давайте…
— …жить дружно, — закончила Маша его предложение и начала свое: – Давайте действовать согласованно. Кстати, ты с нами или сам по себе? – Вопрос Роману.
— Конечно, с вами. Ты, вижу, девушка шустрая… и довольно симпатичная. Когда все это закончится, может, сходим в ночной клуб, вискарика хлопнем, потанцуем интимно…
— Прекрати кадрить Машу, — тихо, но твердо сказал Витя и даже забыл про зубную дробь. – Иначе хук под ребра и кулак по черепушке.
Роман понял, что близок к позору, сник.
— Да ладно… Я же пошутил…
— Шутки в сторону, — строго сказала Маша. — Лучше обсудим повестку дня.
Как-то само собой получилось, что она заняла пост командира, остальным отвела роль рядовых. Рядовые не возражали. Роман боялся перечить, чтобы еще сильнее не опозориться и на хук не напороться. Витя боялся перечить, чтобы не подрывать авторитет Маши перед нижестоящими, не расстраивать ее и не потерять еще до свадьбы.
– Итак, на повестке два варианта спасения из этой мясорубки… вернее – морозилки. Или мы быстренько придумываем подходящую поговорку про тройку и переносимся дальше. Или сначала идем куда-нибудь в теплое местечко погреться-поесть-попить-в туалет сходить. А потом уже займемся придумыванием – на свежую голову. Вернее, на теплые ноги… То есть на сытый желудок.
— Я согласен, — быстро сказал Роман. Он уже понял: возражать – себе дороже, лучше идти на поводу.
— Я тоже согласен, — сказал Витя и на всякий случай спросил: — А что с бочкой? Кто будет ее тянуть-толкать?
— Никто. Она сама поедет. Тут как раз под откос.
Маша сбросила лямку, отошла в сторонку. То же самое сделали Витя и Роман. Сани покатили сами — сначала неохотно, потом быстрей-быстрей. Человек, который толкал бочку сзади, встал на полозья и тоже покатил.
— Не забудь потребовать зарплату в тройном размере! – крикнула Маша вслед. – А мы пойдем другим путем. Вон вывеска виднеется. И огоньки в окнах. Наверное, гостиница.
Пошли на огоньки. По дороге вспоминали поговорки про тройку.
— Наговорить с три короба, — начала Маша. — Заблудиться в трех соснах. Обещанного три года ждут.
— Третий – лишний, — сказал Витя и со значением посмотрел на Романа.
Тот почувствовал себя неуютно. Надо тоже что-то в тему сказать, иначе он действительно будет лишним и ненужным. В голову, как на зло, ничего подходящего не приходило. Обстановка неподходящая: в уши дует, в сапогах хлюпает… Кстати, про сапоги.
— Три сапога – пара! – выпалил Роман и восхитился собственной находчивостью. Выпятил грудь от гордости — вот бы папа его сейчас видел…
— Отлично! – сказала Маша без улыбки. – Если мы так будем угадывать, до следующего Нового года отсюда не выберемся. Эх ты… Рома…
— И кто тебя только в культурный квест отправил? – спросил Витя. — Ты же в картинах разбираешься как дальтоник в цветах радуги.
— А мне облегченный вариант предложили.
— Для дебилов?
— Для мажоров.
— Не вижу разницы. И что же от тебя требовалось угадать?
— Автора картины.
— Но это же для тебя непосильная задача. Все равно что заставить обезьяну выучить стихи. Нам с Машей еще удалось бы назвать кое-кого из художников…
— А мне надо было угадать только первую букву фамилии. Я не дурак. Начинал каждый раз называть буквы по алфавиту, когда-нибудь добирался до нужной. И перескакивал. А в этой картине вы мне помешали. Погоди. Дай проговорю алфавит, может, получится. А, б, в…
— Говори сразу П! – сказала Маша. — Перов.
— Погоди. Мне уже и не хочется так быстро с вами расставаться. Только подружились, общие темы для разговора нашли…
— Пришли! – сказал Витя сквозь зубы. Челюсти едва разжимались. – Постоялый двор…
— Скорее трактир, — сказала Маша и остановилась перед входной дверью. Над ней висела вывеска «На Воскресенской», за ней слышались пьяные голоса и песни под гармошку. — Здесь нас примут с радостью, обласкают, обогреют…
— Отберут последнее и с радостью выставят на улицу, — со знанием дела сказал Рома. – Как в фильме «Трактир на Пятницкой». Мой дедушка там снимался. В роли лакея. Рассказывал — в старые времена трактиры были логовом воров, убийц и пьяниц.
— Да что у нас отбирать? — вопросил Витя. – Золото-брильянты?
— У Маши – честь, у нас – почки на продажу. Да мало ли что у живого человека отнять можно…
— Погоди со своими страшилками, — перебила Маша. — Дай подумать.
Будучи командиром отряда, она ощущала ответственность за этих парней. И за себя, конечно. Задумалась — какой бы жалостливый образ принять, чтобы их не только не выгнали, но покормили бы забесплатно…
Вариант первый. Мать-разведенка с двумя малолетними детьми?
Нет, эти двое похожи не на мальчиков-детсадовцев, скорее на балбесов-переростков.
Вариант второй. Свадебный кортеж, сбившийся в метели с пути: невеста с мужем и кучером?
А где машины, украшенные куклами и лентами… то есть кони с цветочками на оглоблях?
Значит, тоже нет…
— Есть! – воскликнул Рома. – Вспомнил. У меня немного монет есть. От предыдущей картины сохранились. Я мальчика-побирушку изображал. Мне мелочи в шапку накидали. Правда, не знаю – сколько. В старинных монетах не разбираюсь. Но раньше цены были не то что сейчас. Может, на расстегай с кулебякой хватит…
Хватило на три стакана чая и два пончика с яблочным повидлом. Как делить пончики – проблема не возникла. Маша один пончик разломила пополам, отдала товарищам по квесту, второй взяла себе. Никто не возразил: командиру всегда достается львиная доля. Ему, то есть ей нужна энергия для работы мыслей.
Мысли пока отдыхали. Маша жевала пончик, прихлебывала чай. Оттаивала. Согревалась…
— Тепло, как в Турции в бархатный сезон, — сказал Рома и снял картуз.
— Тише ты про Турцию, — прошипела-прошептала Маша. — Крымская война идет. Подумают, что мы шпионы.
Огляделась – не слышал ли кто из посетителей или персонала. Вроде – никто. Посетители были пьяные, разговаривали громче обычного и не слушали не только соседей, но и собутыльников. Персонал был тоже, вроде, не совсем трезвый: носился по трактиру зигзагами и прислушивался только к приказам «подай-принеси».
Успокоившись и согревшись, Маша решила продолжить разговор с Ромой. Кто знает – долго ли его терпеть придется и, если «да», то можно ли на него рассчитывать. В разведку она с ним точно не пошла бы, а в квест… Может, в следующий раз втроем отправились бы. Рома хоть и не умен, зато сообразителен – вон догадался деньжат прихватить…
– Так зачем ты сюда попросился-то? Острых ощущений захотелось?
— Это папе захотелось. Меня перевоспитать. Не нравится ему, что я не учусь, не работаю, одними удовольствиями занимаюсь. Представляешь – они меня избаловали, а я виноват. Вот теперь отдуваюсь, по картинам мыкаюсь.
— Конечно, по ночным клубам-то мыкаться приятнее, — подколол Витя.
— Эх, дружбан ты мой любезный… — проговорил Рома в старо-славянском стиле. – Расслабься. Отвлекись. Глянь – хорошо-то как… Тепло… Светло… И тараканы не кусают… Хочется душу распахнуть… – Роман распахнул пальто. – И песню затянуть… – И вдруг заговорил рэпом, размахивая округло руками, будто пытался обнять арбуз:
— Я знаю –
У тебя есть парень
Но меня
Это не парит…
— Замолчи! – крикнула шепотом Маша и ударила его по рукам. – Забыл – где находишься?
— Где-где… в Москве, — бесшабашно ответил Рома. – И подозреваю, в нашем времени. А обстановочка эта – всего лишь часть игры. Так сказать, для достоверности.
— А промерзать до костей нас тоже для достоверности заставили? Боюсь, придется мне потом лечиться долго и нудно… Нет уж, Рома, давай играть по правилам и песни петь из той эпохи. Если тебе уж так приспичило.
— Да я из той эпохи ни одной песни не знаю. Погоди… Помню, дед, как выпьет, так запоет:
— Тройка мчится, тройка скачет,
Только пыль из-под копыт…
Колокольчик то заплачет,
То хохочет, то звенит…
— Подпевайте!
Еду, еду, еду к ней
Еду к любушке своей!
— Еду, еду, еду к ней,
— Еду к любушке своей! — грянули хором Витя и Маша и вдруг ощутили дрожание земли, как перед стартом космического корабля.
Нет, это старт их тандема, догадался Витя, схватил Машу в охапку – и очень вовремя. В тот же момент их приподняло, завертело…
…и опустило — на что-то неустойчивое. Витя открыл глаза. Он сидел в лодке, которая плыла по реке, движимая гребцами – по четыре с каждой стороны. Гребцы – лохматы и бородаты, в простецкие рубахи и штаны одеты. Повсюду разбросано оружие: одностволки с резными прикладами, мечи в изразцовых ножнах, кривые кинжалы с гравировкой по рукоятке. Сейчас такие не делают. Значит, он опять в прошедшем времени.
А кстати…
Который час?
Неизвестно. Часов у гребцов нет, у Вити и не было – по телефону время определял.
Попробовать определить по солнцу?
Невозможно. Светило закрыто туманом в сиреневых тонах, непонятно – утро или вечер.
Спросить?
Небезопасно. Витя научен опытом посещения древних исторических отрезков. Вот так спросишь невпопад — или на виселицу попадешь, или на дыбу. С прошлым шутки плохи. Один неверный шаг и – прощай настоящее.
Ладно. Время — неопределенное, а географическое местоположение?
Мутное. Опять же из-за тумана. Берегов не видно. Непонятно – плывут по течению или против. Еще непонятно – кто есть Витя в данном сюжете.
Слишком много непонятностей…
Надо рассмотреть людей, с кем оказался в одной лодке – кажется, в те времена они «челнами» назывались.
Витя осторожно огляделся.
В центре, на персидских коврах полулежал здоровенный мужик. Живописный: усы в пол-лица, на голове казачья папаха набок, одет в парадный кафтан, атласные штаны и высокие, до колен сапоги из телячьей кожи. Правая рука на кинжале покоится. Взгляд ничего хорошего не обещает. Ясно – вождь. Атаман по-ихнему.
Поперек челна лежал человек разбойного вида: в порванной рубахе, несвежих штанах и босой — то стонал, то храпел. Видно, отдыхал – то ли после пирушки, то ли после войнушки.
Впереди, спиной к Вите сидел музыкант, в руках держал… нечто вроде гитары — струнный инструмент с длинным грифом… то ли мандолина, то ли домра… Ну неважно.
Музыкант бренчал на струнах и – не пел, но выкрикивал:
— Ой, гоп, гопака!
Полюбила казака,
Рыжего старика, –
Моя доля горька.
Иди, доля, за бедою,
А ты, старый, за водою,
А я – к шинкарю,
Выпью чарку, выпью две я,
Выпью третью, соловея,
Выпью пять, шестую хвать,
Пошла баба танцевать,
А за ней воробей,
Выкрутасом с прибамбасом…
У Вити свербил в голове вопрос: как же все-таки этот инструмент называется? Слушал и составлял логическую цепочку. Судя по песне, он оказался среди казаков. Казаки танцевали гопаки. Играли им кобзари. Значит, эта казацкая гитара «кобза» называется…
Что это дает?
Ничего. Цепочка бесполезна, как аппендикс. Впрочем, не вся, а только последнее утверждение. Выбросить его на помойку памяти – прощай, ты слабое звено!
Здравствуй, новое… слабое звено?.. нет, логическое построение.
Не успел Витя сосредоточиться, как услышал совсем близко:
— Эй!
Сидевший справа пьяненький мужичок протягивал ему деревянную чарку с мутной жидкостью.
— Пей, перс!
Перс? Кто перс?
Витя оглядел себя, ощупал. На голове нерусский тюрбан, на теле халат расписной – в арабском стиле, на ногах мягкие сапожки с длинными, загнутыми кверху носами.
Кто он? Где? Когда?
Ясно, что опять не в современности. В древности. Среди вольнодумно настроенного народа и награбленного добра — кругом золотые кубки, драгоценности, одежда из парчи, меха… Небрежно разбросаны – значит, не для собственного потребления предназначены, а для раздачи нуждающимся.
Благородные разбойники. Народные повстанцы.
Кто в древности восстания организовывал, грабил богатых в пользу бедных?
Кажется, Емельян Пугачев…
Не-е-ет. Этот атаман на того не похож. Тот был в шубе и на коне. А этот в кафтане и в челне.
Тогда Робин Гуд…
Не-е-ет. Тот разбойничал благородно в далекой Англии.
Витю так и подбивало спросить, но приходилось молчать. Нельзя себя выдавать. В персидском одеянии по-русски разговаривать. Иначе примут за подсадную утку… то есть засланного казачка, тут же придушат и – концы в реку…
Широка река моя родная… — почему-то вспомнил Витя.
Вспомнил и расстроился. Если это Волга, то по воде спастись не удастся. Река слишком широка даже для профессионального пловца, не говоря про любителя Витю. Одетый только в плавки, он собачьим стилем метра три еще проплыл бы, а в халате и сапожках — сразу камушком на дно. И никто на помощь не придет, спасательный круг не бросит.
Горько как-то…
— Ой, горько мне, горько… — проговорил атаман и покачал головой. – Кручина одолевает. Душа слезами обливается. Брата моего Федора стрельцы поймали, четвертовали да по всей Москве раскидали…
— Не кручинься, атаман. Лучше думу думай – как за брата отомстить, народ русский от душегубцев ослобонить! – сказал мужик, который только что лежал да храпел, а теперь сидел да глаза протирал.
Вите тоже надо подумать. Что делать и кто виноват…
Что делать – не знает. Кто виноват – тоже.
Значит, надо Машу искать. Без Маши он никуда.
Ни пословицу вспомнить, ни реку переплыть, ни квест пройти. Застрянет здесь – среди разбойников. Если не утопят, то к своим темным делишкам привлекут. А потом его стрельцы поймают, четвертуют, по Москве раскидают…
Перспектива не из лучших.
Лучше бы он не в компании воров и душегубцев в чужой лодке сидел, а в компании кота и Маши на родном диване…
А кстати — куда Маша запропастилась?
У Вити для нее две новости: одна плохая, другая… еще хуже: они опять в старой Руси, к тому же в самом логове врагов государства.
Логично рассуждая – она должна быть где-то поблизости. Витя наклонился вбок, выглянул из-за спины кобзаря.
Вот она! Лежит на подушках подле атамана. Полуодетая, вернее – полуголая. Как танцовщица в кабаре. Вернее – наложница в гареме: интимные места ее атласными трусиками и лифчиком прикрыты, остальное – лишь прозрачной тканью. Позор на Витину молодую голову: его невеста в неглиже перед бандой сексуально неудовлетворенных, моралью не отягощенных мужиков… казаков… короче — разбойников…
Кровь забурлила, кулаки сжались сами собой. Если бы не этот с усами и кинжалом, он бы их всех приемчиками тхэквондо по реке раскидал.
А что это Маша делает?
Приподнялась на локтях, посмотрела на атамана, поднесла руку к его груди… Чтобы схватить кинжал и заколоть? – подумал с надеждой Витя.
Нет — чтобы ласково погладить по кафтану и сладко улыбнуться.
«Коварная!» — подумал Витя. Опять собралась ему изменить. В позапрошлой картине с царем, теперь с атаманом. Надо срочно из квеста выходить, иначе он свою будущую жену окончательно потеряет – во времени и пространстве.
А как выходить? Что-то ни одной подсказки не слышно…
Слышно лишь ропот гребцов за спиной атамана:
— Нас на бабу променял… Только ночь с ней провозжался, сам наутро бабой стал…
Атаман ропот услышал, вскочил резко, схватил Машу-персиянку за талию и крикнул во всю мощь:
— Чтобы не было раздора
Между вольными людьми,
Волга, Волга – как подарок
Ты красавицу прими! – и с размаху выбросил Машу за борт.
«Неожиданно», — подумал Витя. Но может быть и к лучшему. Не будет измены и супружеских скандалов на эту тему. А также дорогого развода и дележа имущества. Интересно – кому по суду кот Константин отойдет…
Ой, не о том думает!
Надо думать – как Машу спасать… но так, чтобы самому первым не утонуть.
Мозги заработали с ускорением в режиме «выживание». Витя действовал на автомате. Сбросил халат, сапожки, тюрбан и прыгнул в реку. Прыгнул красиво: руки над головой, тело вытянуто в струнку – на соревнованиях по прыжкам в воду получил бы высший балл.
Черт, не до баллов сейчас…
И не до Машиного спасения.
Самому бы выжить… на поверхность выбраться…
Витя барахтался под водой, но вместо того, чтобы всплывать или тонуть, оставался на месте. В глазах темно… это потому, что закрыты. Открыл – тоже темно. Темноты Витя с детства боялся пуще Бабая, Кащея или Фредди Крюгера. Ужас обуял, сковал, отнял надежду выплыть. Из носа вырвался последний воздух – и, булькая, поплыл к поверхности. Витя тихо ему завидовал и готовился к смерти через утопление…
…когда кто-то сильной рукой схватил его за волосы и потащил наверх.
Голова Вити всплыла и стала судорожно хватать ртом воздух. Рядом всплыла голова Маши и сказала:
— Не хватайся за меня, а то вместе утонем. Расставь руки и мелко перебирай ногами в воде.
Витя послушался и – получилось! Ни плыть, ни тонуть – просто стоять в воде.
Маша продолжила:
— Туман рассеялся. Вижу невдалеке островок. Поплывем туда.
— Я не умею плавать.
— Сумеешь! Это проще, чем работать с компьютером.
— Да-а-а… там надо работать мозгами…
— …а тут руками и ногами. Поднимай задницу, разгребай воду руками, отталкивайся ногами – и вся наука.
Витя опять послушался – и опять получилось. Сам от себя не ожидал. Даже понравилось плыть. Невесомость – почти как в космосе. В теле легкость, даже несмотря на мокрые персидские штаны.
Но скоро устал. Да… надо было больше внимания уделять физическим нагрузкам, а не только мозговым. Забросил он спортзал, а жаль. Ну ничего. Вот вернется в реал и реально займется телом…
А сейчас – делом. То есть квестом. Про что он был, кстати?
— Что это было? – спросил Витя, когда они с Машей выползли из воды на островок и улеглись под скудными лучами — осеннего? весеннего?… неважно… хорошо, что не зимнего… солнца.
— «Степан Разин» это был.
— А почему он нас в воду бросил?
— Потому что пословицу-поговорку про него не вспомнили. В следующий раз надо быстрее мозгами шевелить. А то окажемся в безвыходной ситуации, например в картине про княжну Тараканову. Вместе с ней и погибнем.
— На костре сгорим?
— В наводнении потонем! – сказала Маша и глянула на реку. – Кстати про наводнение. Кажется, вода прибывает. Островок все меньше становится. До берега — километр, не меньше. – Маша запаниковала. – Ой, боюсь, не выберемся мы отсюда. Ни картину не узнаЮ, ни подсказок не вижу.
— Это потому что туман опять сгущается. И темнота. Вечер наступает. Что делать будем? – спросил Витя, отдав бразды правления Маше. Она уже была однажды командиром, пусть еще раз побудет. Примет решение.
Маше в их тандеме принимать решения не впервой. Коротко подумала и сказала:
— Вариантов два. Или плыть к берегу, или на помощь звать. Оба ненадежные и не гарантируют результата.
— Вернее – оба дают гарантированно отрицательный результат, — сказал Витя и, включив логику, выдал на-гора:
— Оба варианта безвыходные. Даже опасные. Звать на помощь тут некого. Чего доброго, Стенька Разин услышит, вернется, опять нас в воду кинет, да прежде веслом по башке даст – чтобы уж наверняка. Плыть к берегу – гарантированно в воде сгинуть. Или утонуть, или попасть рыбе в пасть. Помнится – раньше в Волге трехметровые стерляди водились. Зубастые, как акулы. Им человека слопать, что раку на горе свистнуть…
— Фиють! – раздался свист позади островка. И голос: — Есть кто живой?
Витя аж присел от неожиданности. Маша подпрыгнула от радости. Закричала:
— Да! Мы! Живые! Помогите!
— Помогу! – ответил мужской, старческий голос и спросил: — Вы кто – зайцы?
— Ну-у-у… в переносном смысле – да, — ответил Витя. – Мы перемещаемся во времени и пространстве без оплаты за проезд.
— Мы вообще-то люди, — поспешила вставить Маша и строго глянула на Витю. В дипломатических переговорах надо быть гибким и подвижным, как водоросль. А Витя твердый и прямой, как рельс. Режет правду-матку без оглядки на последствия. Еще напугает их будущего спасителя, тот спасать раздумает, мимо проедет. Добавила: — Но вы не подумайте плохого. Мы оплачивать не отказываемся.
— Да не в оплате дело. Я вообче-то на людей не рассчитывал…
— А мы на вас очень рассчитывали, — проговорила Маша и добавила слезливости в тональность. — Мы сами не местные… Издалека явились… Три дня не ели, не пили, в туалет не ходили… – Причитала, как профессиональная попрошайка.
Даже противно стало. Однако, чего ни сделаешь ради себя и Вити. Из персидской принцессы в нищенку превратишься… Маша взгрустнула, всхлипнула по-настоящему и продолжила:
— Дороги не знаем… Заблудились… На другой берег перебирались, да на полпути застряли. Помогите, пожалуйста. А то пропадем, в реке захлебнемся…
Маша уже собралась пустить настоящую слезу, но увидела того, с кем общалась через туман, и передумала.
Вряд ли стоит рассчитывать на его помощь.
Из лиловой дымки выплывала небольшая, потрепанная (вероятно – штормами) лодка. На корме сидел дед и греб одним веслом то справа, то слева. Все стоячие и сидячие места в лодке занимали… зайцы. Там не то что двум людям, двум лишним зайцам не поместиться…
«Напрасно унижалась», — подумала Маша и разозлилась.
— Вы кто – паромщик? – спросила нагловато.
— Нет, я дед Мазай, — ответил дед простовато. Посмотрел, прищурившись. – А вы чьих будете? Что-то одежка у вас не по сезону. Да и вообче на нашу не похожа. Шпиёны?
— Да нет, какие мы шпионы… мы русские, — ответила Маша. В голосе снова появились заискивающие нотки. Нельзя на деда злиться, нельзя деда злить: все же он их единственная надежда. Хоть и зыбкая. Но по правилам дипломатии – пока есть надежда, следует продолжать диалог. Когда-нибудь вместе придут к консенсусу… то есть приплывут к берегу.
— Беглые?
— Да! – сказала Маша и строго глянула на Витю. Мол, молчи, я отвечаю за базар… то есть за разговор… то есть за результат переговоров.
— Откудова убежали? От барина?
— Нет, из плена. Татаро-монгольского.
Дед сильнее прищурился, подмигнул.
— Вы кто друг дружке будете – полюбовники?
— Нет, родственники. Брат и сестра. – Маша врала, не моргнув глазом. Витя таких талантов за ней еще не замечал. Надо запомнить на будущее. А пока пусть врет — во спасение их душ.
Дед продолжал допрос.
— Как же вы в плену-то оказались?
— Нас детьми похитили. Вырастили, выкормили. Хотели шпионами сделать, да мы не согласились. Ночью, когда все спали, мы убежали.
— Куда путь держите?
— В костромскую губернию, село Архангельское, — сказала Маша наобум и угадала. Кострома стоит на Волге. Архангельское — такое же распространенное название русского села, как, например, фамилия Иванов, Петров или Сидоров. Ткнешь в толпе пальцем – в одного из них попадешь. Маша попала.
— Знаю такое село, — сказал дед. – А вы чьи дети-то будете?
— Да кузнеца тамошнего, Кузнецовы мы. — Маша врала как по нотам. Сама от себя не ожидала. Когда в свое время вернется, написанием книжек займется. Нон-фикшен. У нее теперь фактического материала на три романа.
— Село Архангельское знаю, а кузнеца тамошнего – нет, я больше с охотниками обчаюсь, — сказал дед и почесал в затылке.
Подумал. Девица сказывает складно. Похоже на правду. Надо помочь.
Подгреб к островку.
— Ну что ж вы стоите, мерзнете. Прыгайте в лодку.
— Как же мы прыгнем, если некуда. Все места зайцы заняли.
— Места найдем! Вы зайчишек за уши приподымите, на их места сядьте, а зайчишек — себе на колени.
Машу и Витю долго уговаривать не пришлось. Так и сделали. Приподняли, сели, посадили, босые ноги среди других зайцев уложили. От них и согрелись… А что – неплохо устроились…
«В тесноте да не в обиде», — подумал Витя с надеждой, что это запрятанная поговорка, и их скоро отсюда вынесет.
Не вынесло.
— Трогай, — сказал Витя. И откуда вдруг взялись барские замашки?
Маша ткнула его в бок – ну никакой деликатности, дипломатичности…
— А ты не командовай, не запряг, — беззлобно сказал дед. – Погодь минутку. Я ей ишшо пинжак свой хочу отдать, срамоту прикрыть.
Дед снял пиджак, набросил Маше на плечи. От пиджака шел густой дух — махорки, самогонки, таранки и еще многого чего совершенно невкусного. Его бы в химчистку отдать… Да и там вряд ли справятся. Машу едва не стошнило. Она кхекнула утробно и зажала рот рукой.
Дед заметил.
— А ты часом не брюхатая? – спросил с детской непосредственностью. – Моя сестра Марфа, когда ребятенка ждала, всю дорогу по утрам рвалась. Может, тебя к дохтуру в Кострому отвезь?
— Ой, не надо в Кострому, — сказала Маша и решила дышать ртом. — Отвезите нас на другой берег.
— Ну, как скажешь… — Дед взял весло. С силой, неожиданной для его худощавого телосложения, оттолкнулся от островка и принялся грести попеременно – то с правой стороны, то с левой.
Пассажиры – люди и зайцы притихли, прижались друг к дружке, с напряжением глядели поверх носа лодки. Что там, за туманом…
— Деревня Рождественка, — ответил дед Мазай на их молчаливый вопрос. – Сестра с сыном – моим племянником Макарушкой там живет. Горе мыкает. В молодости первая красавица была. Многие к ней сватались, а любила она Алешку-кожемяку. Да не досталась никому. Их с Алешкой барин как-то вместе увидал… а барин у нас суро-о-овай… приказал их разлучить. Его в солдаты отправил, а ее обрюхатил да насильно замуж выдал. За егеря Пафнутия. А тот к бабам особого антиресу не питал. Все больше по лесам да лугам шлялся. Его вскорости ведмедь задрал.
— Ой, а у вас что – медведи водятся? — спросила Маша с испугом.
— Водятся, водятся — и ведмеди, и волки, и зайчишки вот… а еще перепела с фазанами, — ответил дед. – Леса у нас на зверье богатые. Да туда без берданки лучше не соваться. Лучше по реке плавать – как я. Или по лугам гулять – как племянник мой. Он пастухом у барина. Хороший парнишка, толковай. Сразу за околицей у нас Бежин луг есть. Трава по пояс и сочная! Сам бы ел… кабы зубы имел. Туда племянник стада гоняет – коровок, теляток. А лес обходит стороной. Задерет волк барскую скотинку — Макарушку розгами запорют. Вы на той стороне по лугам-то не ходите. Не ровен час барские слуги приметют, загребут, в темницу бросют. Пытать будут – кто вы да откуда…
— Дикость какая-то… прошептала Маша, а громче спросила: — У вас своя семья есть? – Спросила не из особого интереса, а чтобы перевести разговор на другую тему. Более позитивную.
Перевести не удалось. Древние времена позитивом не отличались.
— Не успел я семью завести, — ответил дед и вздохнул. — Любил одну девку. Звалась Татьяна. Да померла в расцвете лет. Служила в господском доме. Как-то подала барыне дюже горячий чай. Та ее на скотный двор отправила – под розги. Забили насмерть невестушку мою. – Дед вздохнул, снял картуз, перекрестился. — Вот ведь какую судьбу ей Бог определил. Да на него ведь палкой не замахнешься… Я в солдаты попросился. Смерть искать пошел. Да не нашел. Командир у нас хороший был. Солдат любил и берег. Ляксандр Василич Суворов – может слыхали про такого?
— Конечно, слыхали. И даже видали – в кино… — отозвался Витя, получил тычок от Маши и быстро поправился: — …то есть в окно.
Витя надолго замолчал, обдумывая происходящее. Маша права: нельзя смущать людей из прошлого словечками из будущего. Иначе начнется мешанина, квест зависнет. Возвращение в реал будет заблокирован. Когда еще Волшебник заметит неполадку, придет на помощь…
А может, и не придет. Умрет и не воскреснет. Он же престарелый. Может, он, конечно, и бессмертный, но на это надеяться не стоит. Только на себя. Прислушиваться к каждому слову деда и просчитывать логические варианты. Чтобы вычленить поговорку и побыстрее перенестись из древнего мира куда-нибудь поближе к современному.
— Ну так вот, — продолжал дед. — Во многих боях мы с Ляксандром Василичем плечом к плечу воевали. Ежели побеждали, по чарке водки получали. Весело было… Позабыл я, зачем в солдаты пошел. Когда глядишь смерти в лицо – страсть как жить хочется. Так и оттрубил я на царской службе двадцать пять годков. Даже ранен не был. Много чего повидал. А крепче всего запомнил поход на Европу. Помню, через Альпы переходили…
— Приехали! – сообщил Витя и первым выпрыгнул из лодки. Дед силен байки рассказывать, да их слушать недосуг. Темнота сгущается, а им с Машей еще искать – где переночевать.
Зайцы тоже выпрыгнули и бросились врассыпную, даже «спасибо» не сказали.
— Спасибо, — сказал Маша и сильнее закуталась в дедов пиджак. Хоть и вонючий – а все ж какая-никакая одежка. — Вам пиджак отдать? – спросила из вежливости.
— Носи на здоровье! – великодушно разрешил дед. – Я его всё одно собирался на тряпки сестре отдать. В субботу поеду на базар, куплю другой. Подмогни-ка лодку на сушу вытянуть, — обратился к Вите.
Тот взялся за нос лодки, потянул. Дед тоже тянул и одновременно давал советы:
— Так вы гуляйте сторожко. На глаза стражникам не попадайтесь. В поля да луга не ходите. Идите туда…
— …куда Макар телят не гонял! – выпалил Витя – слишком поспешно. Руки заняты были, не успел Машу схватить.
Земля задрожала, Витю подняло, закружило…
…и опустило.
В незнакомом лесу. В позе Терминатора, прилетевшего из будущего в прошлое – совсем как Витя. Хорошо, что не совсем голый, как тот Терминатор: персидские шаровары хоть и порвались, но самые интересные места прикрывали. Жаль, обувь не сохранилась, придется по лесу босиком бродить. Витя сделал пару шагов с опаской… Колко. Некомфортно. Хоть бы тропинки проложили. А лучше асфальт. Да указателей наставили: супермаркет – направо, библиотека – налево, домой – прямо…
Да… домой он, видимо, нескоро попадет. Босиком шагать непривычен. Надо было раньше потренироваться, по голой земле походить. Да где ее возьмешь в каменных джунглях…
Нет, это в американской столице джунгли, а в российской – ландшафт разнообразный и на каждый вкус. Деловые центры – для деловых, спальные районы – для спящих, парки – для паркующихся…
Стоп. Куда-то не туда Витя забрел в своих рассуждениях…
Куда-то не туда он забрел…
Огляделся. И невольно залюбовался.
Красота-то какая! Деревья кругом, белочки друг за другом по стволам бегают, зайчики на солнечной поляночке прыгают, лисята друг дружку за уши кусают – играют… А главное – тепло, как в июне. И – тишина…
Подумал с надеждой: он в своем времени, в московском парке? В Лужниках? В Сокольниках?
Вдруг раздался рык. Медведь – догадался Витя, хотя раньше живьем его не слыхал. Увидел на влажной земле свежий отпечаток гигантской лапы с когтями. Значит, не ошибся. Сам на себя удивился: скоро следопытом станет, зверье по звукам и следам будет определять…
Среди звериных надо искать Машины.
На земле их не видно.
Тогда определить ее местонахождение по звуку. Позвать?
Нет, в неизвестном времени и месте голос подавать нельзя.
Эх, сейчас бы берданка деда Мазая пригодилась — не как орудие убийства, а как средство устрашения.
Нет, не надо берданку. Надо логику.
Логика подсказала: в парках медведи не водятся. Значит, он опять в картине. Замер, прислушался – откуда рык. По мху на стволах определил стороны света: мох растет с севера, а рык донесся с юга.
Витя спрятался за северную сторону дерева, выглянул.
Трое медвежат резвились на поваленном дереве. Мама-медведиха стояла на стреме… вернее – на страже. Луч солнца пробивался сквозь кроны. Райская безмятежность. Знакомая картина. Вернее – обертка. «Утро в сосновом в лесу», — вспомнил Витя, а вслух не сказал. Вдруг угадает, ищи тогда его — унесенного ветром…
Без Маши уноситься он не собирается. Значит, пойдет дальше в лес, в восточном направлении. Почему именно в восточном? А в каком еще? На севере холодно, на юге медведи, на западе чуждые ценности, на востоке новые перспективы…
Перспектива найти Машу повела Витю в глубь чащи. Шел сторожко – чтобы ни ветка ни шелохнулась, ни сучок не треснул. А то услышит медведиха, прибежит, одним ударом скальп снимет…
Скальп Вите еще пригодится. И мозги под ним тоже. Ему еще думать – как Машу выручать да вместе в реал возвращаться. Да, пора уже этот квест заканчивать. Начинает надоедать по картинам шататься, пословицы-поговорки придумывать. То мерзнуть, то мокнуть. То бояться, то бежать. Лучше забраться с ногами на диван, накрыться пледом да мультик с Машей посмотреть. Вроде, новая серия «Ледового периода» вышла. Там такой забавный лисенок – вечно в истории попадает… совсем как Витя…
Но – не надо о грустном.
— Ой, грустно мне, грустно, — вдруг послышался Машин голос. – Печаль смертная одолела дурочку Аленушку…
«Господи, она что – дурочка в Аленушку превращаться?» — подумал Витя и пошел на голос. Вскоре предстала перед ним картина. Дремучий лес, где наверняка водятся лешие. Мрачное озеро, где наверняка водятся водяные. На поросшем мхом камне, в старом сарафане с чужого плеча сидела Маша: ноги поджала, голову на колени положила. Волосы растрепаны, в глазах тоска самоубийцы.
Витя испугался – вдруг она в воду прыгнет и не выпрыгнет. Подбежал, обнял сзади, удержал от рокового шага.
— Не расстраивайся так, милая. Понимаю – надоело тебе. Мне тоже. Но конец близок…
— Да, мой конец близок.
— Нет, игры конец. Скоро мы вернемся домой, и все опять будет как прежде.
— Нет, больше ничто и никогда не будет как прежде. – Маша всхлипнула, дрогнув плечами, и горько заплакала.
— Да почему?
— Да потому что никогда не будет больше братца моего Иванушки, — сказала Маша и залилась слезами пуще прежнего.
— А что с ним? – не понял Витя.
— В козленочка превратился, — проговорила Маша сквозь слезы. -Попил водицы из копытца и превратился. А потом пошел к озеру и утоп. Ой, горе мне, горе…
Что-то не складывалось в голове у Вити.
— Погоди! У тебя же никогда не было брата.
Маша на секунду прекратила плакать, подняла голову, подумала. Потом опять зарыдала.
— Ой, горе мне горе… Не было у меня братца… — потом вдруг спросила: — А сестрица была?
— Нет, не была, — ответил Витя и пожалел.
— Ой, горе какое – не было у меня сестрицы… — Маша причитала и рыдала.
Витя решил придать разговору оптимистические нотки.
— Зато у тебя есть мама с папой.
— А где они — мои матушка с папенькой? – Маша повертела головой. – Нету! Ой, горе мне, сиротинушке… — зарыдала с новой силой. – Нету у меня никого на всем белом свете… Зачем жить? Лучше утопиться…
Маша собралась соскользнуть с камня в воду, но Витя крепко держал ее за плечи. Горе Маши, хоть и нелогичное, но такое искреннее – тронуло его. Собрался заплакать за компанию и… раздумал. Решил оставаться на позитиве. Иначе расстроятся оба, погрузятся в горе, останется один выход – в омут с головой. Благо озеро рядом.
Нет, озеро — не выход. Выход на суше надо искать. Планы строить и осуществлять: брак заключать, детей рожать, внуков воспитывать. Да в конце концов – на кого они кота оставят?!
Надо срочно отговаривать Машу от суицида, то есть включать психолога.
Витя включил и заговорил тихим тоном врачевателя душ:
— Маша, посмотри на вещи со светлой стороны. У тебя много чего нет, но и много кого есть: мама, папа, кот Константин, соседка тетя Галя, подружка Маринка, парикмахерша Анжелика.
— Да-а-а… они все далеко…
— Зато я близко. А со мной — лес и его жители: белки, лисы, медведи…
— И серый волк – зубами щелк, — сказала Маша и почему-то успокоилась. Подняла голову. Прислушалась.
Витя тоже прислушался.
Топот копыт гулко раздавался по земле, как по асфальту. Приближался, приближался, потом воздух разрезал визг тормозов, и перед Машей с Витей предстал гигантский волк – ростом с двухместный мотоцикл.
— Такси вызывали… то есть Серого Волка звали? – спросил человеческим голосом.
— Я не… — начал Витя.
— Я — да! – перебила его Маша.
В тот же момент ее рваненький, холщовый сарафан превратился в нечто добротное, атласное. Волосы расчесались, уложились вокруг головы и спрятались под нечто матерчатое, расшитое русскими народными узорами.
— Ну и отлично, — сказал Волк и встал на задние лапы. Прошелся туда-сюда, как доцент на лекции. Поправил несуществующие очки. Сказал профессорским тоном: – С самого начала внесу ясность. За проезд…
— У нас денег нет! – внесла Маша свою ясность.
— …денег не беру, — продолжил Волк. – А заплатить придется. Только не в денежном выражении. Мы же здесь в игрушки играем. Грубо говоря – мозговым сексом… то есть квестом занимаемся. Мягко выражаясь — культурную подкованность демонстрируем. Так вот. Вопрос первый. Какое бы вам задание задать – попроще или…
— Попроще и никаких «или»! – решительно заявил Витя.
— Как скажешь, дарагой, — сказал Волк с интонацией кавказской национальности. И опять перешел на академический тон: – Вижу – ваша подкованность в данной области оставляет желать лучшего. Про исторические даты и события спрашивать не буду. А вот кое-что из русской словесности вспомнить придется. Например. Как называлась раньше женская одежда типа вот этой? – Волк лапой показал на Машин новый наряд.
Что-то смутное всплыло в Витиной голове.
— Салон? – проговорил с нерешительностью.
— Салоп, — сказала Маша. – Я это слово недавно в кроссворде встретила. В интернете посмотрела ради любопытства.
— Любопытство – это хорошо… — сказал Волк тоном довольного преподавателя. — А как называется то, что у тебя на голове?
— Э-э-э… — протянула Маша.
— Половник?… – сомневающимся тоном сказал Витя. – Где-то я слышал…
— Слышал звон, да не знаешь – где он. Повойник это. – Волк потер подбородок, будто размышлял о судьбах этих двоих. – Что ж. Со старинным лексиконом у вас полный непорядок. Кстати, анекдот в тему. Разговаривают две блондинки. Одна — другой:
«Мужчины говорят, что со мной общаться неинтересно. Надо пополнить мой силикон.
«Снежана, не силикон, а лексикон!»
— Ха-ха-ха! – захохотал Волк.
Никто его не поддержал.
Отсмеявшись, он оглядел Витю – сверху голого, снизу в разодранных персидских шароварах, Машу – хоть и одетую, но со слезами на глазах. Бедные студенты. Не до смеха им.
— Ну, ладно. Жалко мне вас. Прыгайте на спину. Сначала ты, красавица. Держись за уши. Потом ты, красавец. Держись за ее плечи. Сильно не прижимайся. Чтоб без порнографии! А то выгонят меня из квеста с волчьим билетом. Да пожизненно заблокируют. Куда тогда податься бедному волчишке, где на кусок хлеба… то есть шмат мяса заработать… Ну ладно. Не будем о печальном. Будем о поговорках. Давайте, вспоминайте пословицы про волков. А то мотор не заведется… то есть задание не выполнится.
— Ой, это мы сколько угодно! – Маша повеселела и выдала: — С волками жить, по волчьи выть. Волков бояться, в лес не ходить. Сколько волка ни корми, все в лес смотрит.
— А ты хоть одну знаешь? – спросил Волк у Вити.
Тот только одну и знал:
— Работа не волк, в лес не убежит.
— Это точно.
— Это все или вам еще? – спросила Маша.
— А еще знаете?
— Ну-у-у… надо подумать.
— Не надо думать. Некогда. У меня вы не одни такие – заблудшие. Другие ждут. Вы угадали и – точка!
— А можно спросить, какая пословица была правильная?
— Да все были правильные.
— Что же вы сразу не сказали?
— А мне, признаюсь, приятно о себе поговорки слушать, — сказал Волк с самодовольством в голосе. – Грешен, знаете ли… Самовлюблен… Ну – устроились? Держитесь крепче!
Волк зарычал, изображая мотор, потом взвизгнул и так резко взвился вверх, что у Маши с Витей в глаза померкло…
…потом посветлело. Маша открыла глаза. Яркое зимнее солнце сияло над головой, вернее, над ветровым стеклом Витиной машины — она стояла на парковке задом к Патриаршим прудам, передом к многоэтажному зданию с вывеской «Центр психологической помощи Парнас».
Витя сидел на водительском кресле и, откинувшись на подголовник, спал как ни в чем не бывало.
А может, и не бывало ничего… Все недавно пережитое им только приснилось? Маша тронула Витю за плечо.
— Эй, просыпайся.
Витя открыл глаза, огляделся. Не понял со сна, спросил:
— Где мы? В картине?
— Нет, в машине.
— В каком веке?
— В каком надо.
Витя все еще недопонимал.
— А день какой?
— Зимний.
— А час?
— Утренний. – Маше надоели вопросы, которые в данный момент не были важны. Важно другое: адаптироваться в новую реальность. Вернее — в старую, из которой они ненадолго выпали по собственному желанию. — Давай приходи в себя. Мы вернулись. Надо по-быстрому домой слетать, комп забрать и в универ на занятия. К первой паре мы, думаю, опоздали, должны к следующей успеть.
Витя все еще тормозил, ожидал подвоха. Продолжил выяснять:
— А квест?
— Закончился.
— А Волшебник?
— Испарился. Или в психушку попал. – Маша указала на вывеску многоэтажки.
— Туда ему и дорога. Значит, мы вернулись…
— Да. Вернулись живые и здоровые. Даже не простудились. И главное – в своей одежде.
— А что с нами было?
— Да ничего. Просто квестами увлеклись и заснули. Во сне по другим временам и местам побродили.
— А разве можно вдвоем по одному сну бродить?
— Может, это был какой-то специальный сон. Гипнотический. Или виртуальный в Гугл-очках… — Маше надоело быть авто-ответчиком. — Слушай, что ты пристаешь? Я знаю не больше твоего.
— Последний вопрос. Тебе понравилось?
— Ну-у-у… — Маше вспомнилось свидание с царем и блестящие перспективы, которые открывались, но она не воспользовалась. — Некоторые моменты можно было бы повторить. А тебе хотелось бы еще раз что-то подобное пережить?
— Ни за что и никогда! – сказал Витя и вспомнил, как едва не угодил на виселицу.
Включил радио – послушать легкую музыку, отвлечься от тяжелых воспоминаний. Радиостанция «Россия Плюс» передавала мелодии в стиле «ритм-энд-блюз». Пел саксофон – чувственно, с хрипотцой, захлебываясь в собственной печали…
— Никогда не говори «никогда», — с ноткой печали о несбывшейся мечте сказала Маша. — Это же не по-настоящему…
— А по-какому? Знаешь, когда я сидел в отрепьях на снегу, реально — чуть почки не отморозил.
— Пятки, наверное…
— И пятки тоже. Вообще об этом бесполезно сейчас говорить. — Витя завел мотор. – Надо спешить, а то в пробку попадем, ко второй паре тоже опоздаем. – Вырулил на проезжую часть и влился в поток автомобилей.
Радио внезапно замолчало и сказало:
— Передаем обстановку на дорогах столицы. В некоторых местах пробки и заторы. Стоит конец Тургенева, у Достоевского тупик, у Маяковского движется потихоньку…
— Проскочим через Пушкина, — сказал Витя и свернул в ближайший переулок. – На проспект выезжать нет смысла, поедем в объезд.
Пока он колесил по околицам, Маша бездумно смотрела в окно. Многоэтажки сменились одноэтажками, потом домами в деревенском стиле. Купеческая Москва, воспетая Кустодиевым… А кстати, куда делся тот милый домик – откуда они начинали свое невероятное приключение?
Взгляд наткнулся на рекламный плакат:
«Бюро путешествий «Конец света»
Отпусти фантазию в полет, отправляйся куда подальше.
Туроператор: Просто Волшебник
Запиши телефончик: 66-111-99»
— Запишу телефончик, — самой себе сказал Маша и достала мобильник.
— Зачем? – спросил Витя.
— Может, пригодится еще раз в квест наведаться.
— Ты же сказала – больше никогда.
— Нет, это ты сказал. А я как раз наоборот. Если честно… мне понравилось… Балансировать между жизнью и смертью. Выкарабкиваться из сложностей. Смертельные опасности преодолевать. Короче — душевный трепет испытывать. Кстати, в испытаниях проверяются отношения. Вернее, укрепляются… В следующий раз ты со мной?
Витя вздохнул, подумал и сказал:
— Куда ж ты без меня… Буду сопровождать. Не ради душевного трепета, а исключительно для твоей защиты. Хотя, конечно, опасности те были виртуального свойства и ничего серьезного не представляли. Всего лишь сон.
— Конечно, дорогой, всего лишь сон… — сказала Маша, погладила Витино плечо и незаметно сняла с него клочок серой волчьей шерсти.