Ошибка Синей Бороды — часть 4 — Ирина Лем приглашает

Жюль наклонился к губам Жаннет, охватил их поцелуем, так плотно и надолго, что ей не хватило дыхания. Она здохнулась и оттого… проснулась.

Начала хватать воздух, закашлялась, открыла глаза. И… уперлась взглядом в физиономию с дикими бакенбардами — последнее, что хотелось бы видеть после ночи любви с красавцем-бароном.

— Опять? — нескрываемо-раздраженно спросила девушка.

— Опять, — довольно ответила физиономия.

— Где Жюль… Жиль… Где барон де Лаваль?

— На месте. — Прелати показал рукой на портрет.

— Я не того имею ввиду.

— А я того.

Жаннет поняла: толку от Франческо не добьешься. У него натуральный талант — выглядеть идиотом. Не всегда, только когда самому выгодно — чтобы не приставали. Прирожденный мошенник. Ловчит и увиливает даже если не получает прямой выгоды.

Тоже мне трюкач-самородок. Иностранец-прохиндей. Миграционной полиции на него нету. Заявить бы куда надо, пусть проверят на наличие разрешения на пребывание. Заодно — непросроченного паспорта с фоткой не старше десяти дней… Ой, остановись, Жаннет, ворчать пока окончательно не расстроилась.

С чего, собственно, хандра? Вроде все так хорошо вчера начиналось: замуж удачно вышла, первую брачную ночь с мужем провела. А, понятно! Все из-за этого итальянского шарлатана с шулерскими бакенбардами. Если бы вместо его отвратной морды увидела красавчика-барона, совсем с другим ощущением проснулась бы.

Ну, да ругательствами делу не поможешь, придется соображать — с чего день начинать. Жанет отвела взгляд от морды и уставилась в потолок балдахина, приводя в порядок мысли и настроение. В голове толпились вопросы. Какова программа замковых мероприятий на сегодня? Какая роль в них отводится Жаннет? Какой новый кровавый аттракцион подготовлен в качестве вечернего развлечения?

Не то, что она была против их мелких шалостей. Пожалуйста, пусть занимаются чем хотят: она не моралистка, не пуританка, не критиканка. Понимает — каждый развлекается по интересам. Интересы убийц лежат в сфере, отличной от людей с нормальной психологией и эмоциональной средой. Перевоспитывать или отговаривать их бесполезно. Да ее никто к тому не уполномачивал. Пока.

Главное другое: в их специфической компании Жаннет не должна дать себя в обиду. Видела вчера, что за гости здесь собрались. Отборные нелюди: рекордсмены по убийствам, маньяки первой степени, вампиры в человеческом обличье и так далее. С ними расслабляться – себе дороже. Следует постоянно быть настороже – в соответствии с наставлениями бабки Мартинэ, она же бывшая колдунья Перрина, то есть ее сестра-двойник или кто они там друг другу приходились…

Кстати, о колдунье.

— Где бабка?

— Улетела.

— На самолете?

— На крыльях.

Та-а-к, на первый вопрос ответил достоверно, на втором снова начал впадать в неясности. Придется провести допрос с пристрастием. До тех пор, пока ответы не будут звучать приемлемо-реалистично.

— Улетела — куда?

— К химерам, — ответил Прелати с интонацией – «туда ей и дорога». Махнул в неопределенном направлении. А во взгляде лед образовался.

Все понятно, и между этими двумя нелады. Существует ли здесь вообще дружба между кем-либо? Сомнительно: в компании кровожадно настроенных личностей отсутствует взаимное доверие, а значит, и мотивация заводить дружбу. Как в народе называется вынужденный союз враждебно настроенных субьектов? На ум пришли определения из мира ползучих — отряд чешуйчатых, семейство драконо-образных. Клубок целующихся змей. Серпентарий единомышленников…

Удивилась Жаннет: почему такая бедность лексикона, разве других опасных тварей на земле не существует? Да сколько угодно. Например, логично звучало бы «Логово ядовитых скорпионов». Или «Гнездо паучихи-черной вдовы». «Нора кузнечика-каннибала». Нет, лучше «Пещера морской осы». Морская оса – медуза со щупальцами, самое ядовитое животное на земле, по телевизору как-то передавали.

Или Жаннет ошибается насчет замковых внутриколлективных отношений? Посмотрела испытующе на колдуна. Его страхолюдное лицо ничего глубокомысленного не выражало. Как бы то ни было, Прелати давно пора переодеться в ногу с модой. Например: в ковбойские джинсы и пуловер с элегантным шарфиком на шее. Подстричься коротко в стиле «преуспевающий бизнесмен», привести свои криворастущие, дикообразные бакенбарды в Божеский вид.

В Божеский? Не-е-т, тут Жаннет поторопилась. С библейскими определениями местные обитатели не в ладу, они из противоположного лагеря. Ну, пусть понимает, как хочет, а свою невоспитанную привычку по утрам без спроса нависать над головой пусть оставит в прошлом. И учится подчиняться, потому что расклад сил здесь скоро изменится в жаннетину пользу.

Когда она станет полноправной и легитимной хозяйкой Тиффожа, первым делом примется приучать к порядку персонал. Пока в единственном лице — Франческо Прелати, других слуг она не заметила. Начнет с дресс-кода для одежды и прически. Отошлет его вместе с бакенбардами к парикмахеру, а то распустился тут без строгого хозяйского надзора, даже бриться перестал.

Этот лакей… алхимик… итальянец… короче – ловкач и очковтиратель давно раздражал Жаннет простоватой мужиковатостью до моветона. В чем они очень похожи с Капоне. Их национальная черта? Жаннет раньше по-другому представляла итальянских мужчин: чувствительными, артистичными, обольстительными, тонко разбирающимися в неразгаданной женской душе…

Взять того же всемирно известного бабника из Венеции Казанову, имя которого стало нарицательным для обозначения ловеласа. Или Калиостро. Ой, нет, Калиостро, из другой оперы — он был мошенник-многостаночник. Занимался не женским соблазнением, а обманом с финансовой выгодой: подделывал деньги и документы, чревовещал загробным голосом, продавал легковерным простакам планы с указанием мест закопанных кладов. Не чурался и по картам с три короба наврать.

Тогда другой, подходящий по теме, итальянец — Роберт де Ниро. Тоже прославился амурными похождениями. Неудивительно. Он в молодости жутко привлекательный был. Особенно родинка под правым глазом. Жаннет находила ее одновременно трогательной и мужественной, делавшей де Ниро сногсшибательно неотразимым.

Дон Жуан тоже… Или нет. Дон Жуан – из другой национальности, южно-севильской. Все! Жаннет прервала себя на полумысли. Хватит задумываться об особенностях итальянского мужского характера, прежде о собственной судьбе поразмышлять.

Итак, что мы имеем в позитиве? Очень немного, особенно, если учесть бесцеремонно нависшую, небритую физиономию, не проявляющую желания сотрудничать. Ни один, волнующий Жаннет, вопрос физиономией не отвечен. Непорядок. Неудобство. Потому что к неотвеченным добавились в очередь другие – пока незаданные. Слишком много вопросов в голове рождает чувство хаотизма и разброса. Неприбранности в голове.

Жаннет без того непросто: вырвана из ежедневной рутины, которой занималась, живя в Париже, учась в университете. Перенесена в чрезвычайные обстоятельства — без разрешения и неизвестно, на какой срок. Жива ли она еще? В каком отрезке истории находится? В какой день года? Долго ли она тут пробудет?

Уравнение с четырьмя неизвестными. Кажется, а математике они неразрешимы. За пределами математики – тоже, судя по всему. Жаннет совершенно потеряла ориентацию во времени, пространстве и собственном состоянии. В том числе — в ожиданиях на будущее и воспоминаниях о вчера. Она уже стала частью здешнего нездешнего мира?

А который сейчас час?

Последний вопрос не должен оказаться слишком сложным мошеннику-лакею для ответа. Рискнуть спросить? Так, на всякий случай.

— Сколько времени?

— Скоро полночь.

— У вас всегда ночь, когда просыпаетесь?

— Конечно! Мы же не переносим дневного света.

Опять прямого ответа не получила. Не желающий или не умеющий доходчиво объяснять Франческо ей надоел. Откровенно. До такой степени, что захотелось наорать за его глупость. Чего делать, конечно, не стоит: все-таки, она не дома, а в гостях, хотя и странных.

Тогда Жаннет сделает по-другому. Она ему по-своему покажет, что недовольна – без грубости, но недвусмысленно. Пусть только попробует не понять.

Потом пожалеет — когда Жаннет станет в Тиффоже полновластной хозяйкой.

Жаннет отвернулась от Прелати, всем телом — повернулась на левый бок. Легла под одеялом в позу «зародыша»: подтянула колени к животу, отодвинула зад в сторону противника. Красноречиво. Доступно для тех, кто понимает язык тела – невербальная коммуникация по-научному. Можно было еще показать ему средний палец – для закрепления обижающего эффекта. Да взяло сомнение: находился ли в обороте этот нецензурный жест в средние века?

Вряд ли. Это ловкое изобретение сделано лет десять назад шутниками-автолюбителями, которые на дороге перебрасываются молчаливыми ругательствами из окна машины, когда подрезают попутчиков, или по-другому действуют им на нервы. Значит, оскорбительного значения жеста старорежимный колдун не поймет. В его исторический период скоростных автомобилей не существовало. Лишь неторопливые кареты, которые не нарушали правила движения, не дразнили соседей по дорожному полотну.

Собственный безмолвный демарш Жаннет понравился. Доходчиво и изящно, чисто по-французски, показала: не желает больше с Прелати общаться. Смотреть каждое утро на его непричесанные бакенбарды. Задавать вопросы, на которые не получает ответы по существу. Пусть этот страховидный алхимик от нее отстанет — удалится на недосягаемое расстояние, исчезнет с глаз на все время пребывания ее в замке!

И вообще. Почему она должна видеть его первым, когда просыпается? Зрелище из препротивных, от которого, если завтра опять явится, ее точно стошнит. Когда придет Жиль, она обязательно пожалуется на его поведение. Еще на недостаток персонала. Разве у них нет дамы для ее обслуживания?

Та же бабка Мартинэ. Хоть страшная, да душой подобрее. Если можно так сказать про неодушевленных… Ах нет, с бабкой не получится — куда-то срочно улетела. Наверное, в отпуск на средиземноморское побережье прогреть радикулит, который заработала в подвальной обстановке -холодной из-за неработающих батарей и ледяных глаз Прелати.

Отомстив, Жаннет успокоилась. Даже начала про дерзкого лакея забывать, по принципу: кого не видно, того не существует. Она подложила ладошку под щеку и прикрыла веки. Вспомнила прошедшую ночь. Вернее, это было днем, судя по здешнему расписанию порядка. Улыбнулась потихоньку. С этим противным колдуном чуть не забыла главное.

Она же хотела чувствовать себя счастливой! Вышла замуж, провела первую брачную ночь с мужчиной своей мечты — Жюльеном де Лавалем. Да, Жаннет не сомневалась. Ее любимый оказался не кем иным, как потомком древнейшего рода Франции. В хорошем смысле легендарной личностью, а не утрированным персонажем сказки для взрослых — пожирателем детей, мучителем жен, сексуальным монстром.

Нет, его сексуальность вполне устраивала Жаннет. Несмотря на страхи, лишение ее девственности прошло успешно. Настолько, что расскажи она подружкам – обзавидуются. Мечта каждой студентки — элегантный мужчина, красавец на лицо, герой по характеру, богач и интеллектуал. Вдобавок — внимательный партнер в постели. К тому же влюблен в Жаннет до невозможности.

Щедрый – что немаловажно. Она высвободила из-под щеки руку, отвела подальше от глаз, полюбовалась на перстень с золотой королевской лилией на голубом фоне.

С мужем ей по-настоящему повезло. Барон оказался честным человеком — сказал «хочу жениться!» и женился. Не водил за нос обещаниями типа отговорок «сначала у мамы разрешения спрошу». Поступил по-рыцарски решительно, серьезные намерения осуществил без задержки. Овладел ею тоже без задержки, даже не спросив…

Но Жаннет не обижалась. Они женаты, имеет право. Честно сказать – ей понравилось. Хотелось бы продолжить начатое. Эх, лучше бы на месте Прелати оказался сейчас Жиль… Интересно, она его сегодня увидит? Где? Когда? Хорошо бы пришел сию минуту! Тело сохранило память о его прикосновениях, от которых дрожь пробегает мурашками. А от его вхождений в нее до сих пор нега в животе…

Надо же, Жаннет и предположить не могла, что физическая любовь может оказаться столь сладостной. Почему она раньше не выходила замуж? Ах, да. Никто не предлагал.

Жиль, приходи, я готова, жду тебя, мой супруг! – воззвала она мысленно.

Сейчас у Жаннет подходящее настроение. Также момент и обстановка. Романтическая, немного мистическая: загадочный, полуночный полумрак, горящий, трещащий камин, подсвечник на ночном столике – все необходимые атрибуты для занятий любовью. Жаннет вообразила: они снова голые под одеялом. Будут щекотаться, смеяться, целоваться до упаду, потом перейдут к основному…

Стыдно и захватывающе одновременно!

Кровь бросилась в голову, сердце заволновалось. Она даже ощутимо покраснела. Ничего, привыкнет, в первый, но не в последний раз занималась любовью. Стесняться нечего, все взрослые делают это. Очень охотно. Секс — самое распространенное человеческое хобби, судя по постоянно растущему народонаселению. Вот один вопрос нарисовался: Жаннет понравилось, а Жилю? Она неумелая, к тому же стеснялась наготы, зажималась с непривычки…

Ну, ничего. Не комплексуй, дорогая, со временем научишься постельным премудростям, подбодрила себя Жаннет. Как там в книжках про секс пишут: главное – не лежать бревном. В любовном деле мастерство достигается тренировкой. Начать бы прямо сейчас совершенствоваться… Итак, задача номер один: отбросить стыд, учиться услаждать мужа, чтобы не вздумал смотреть по сторонам.

Они, французы, известные казановы. Это их международно-признанная национальная черта, пошедшая от любвеобильных Людовиков. Дурной пример монархов оказался заразителен для последующих руководителей страны. После свержения династии королей, их сластолюбивые привычки перенял само-назначенный император Наполеон. За ним – демократично избранные президенты. Не стеснялись ни жен, ни общественного мнения. Жены в конце концов смирились. Общественное мнение тоже: в вопросе супружеской неверности оно признало себя побежденным и больше против не поднималось.

Что поделать? Вредная привычка заводить любовницу укоренилась во французском характере, как раковая опухоль в легком курильщика табака. Сейчас каждый гражданин мужского пола считает необходимым иметь статус ловеласа как подтверждение состоятельности. Потому что тех, кто не гуляет, подозревают в импотенции сразу трех функций: финансовой, половой и патриотической.

Ну, не хочется о печальном…

Сейчас самое время помечтать о радостном. Которое в будущем. Перед Жаннет открываются блестящие перспективы. Сегодня вечером, после официального представления в новом качестве, гости будут называть ее с приставкой «баронесса» и всячески ублажать. Потом она родит Жилю наследника. По его просьбе назовет Жеромом. Да.

А если родится девочка?

— Не родится, — раздался сзади простуженно-хрипучий голос.

И все испортил. Ее прошлое, настоящее и будущее. Ее воспоминания, настроение, мечты.

Ну, идиот, он за это поплатится!

Жаннет резко повернулась и вскинула руку, чтобы дать тупому Франческо в лоб — наказать за грубое вторжение в ее личное пространство в голове. Она размахнулась и… не сделала, что собиралась. Пришедший в боевую готовность кулак застыл в воздухе, остановившись буквально в сантиметре от цели. Мошенник не повел глазом, не сдвинулся с места. Даже гулко не сглотнул. Девушка подергала рукой туда-сюда, движение не произвелось. Догадалась — чьи были козни.

Терпение Жаннет приказало долго жить и лопнуло от злости. Сделав страшную гримасу, она крикнула:

— Убирайся вон!

Крикнула удачно – рука отмерла и зашевелилась.

— Не уберусь, — спокойно ответил Прелати, ничуть не испугавшись — ни гримасы, ни угрозы. – Время вставать, мадам. А кто будет вас одевать-причесывать?

— Что – кто? – позволила себе возмутиться Жаннет. Она уже начинала входить в роль хозяйки замка. Роль понравилась. – Кто здесь главный лакей? Почему не организовали обслугу для господ? Что вы на меня свои обязанности перекладываете?

— На кого же еще перекладывать? – нагло ухмыльнулся Франческо. – Так что вы хотели сказать-то?

Жаннет уставилась на него с вопросом: на самом деле непонятливый или только изображает недалекого осла?

— Мне по статусу положены помощницы, — начала она разъяснять нарочито деловым тоном, стараясь собрать по кусочкам взорвавшееся терпенье. – В соответствии с протоколом: придворные дамы, фрейлины, камергерши.

— Вынужден вас огорчить, мадам, протокол нарушен. По независящим обстоятельствам. Придворные дамы разбежались. Фрейлины эмигрировали за границу. Камергерши поумирали. Причем не своей смертью. Их на гильотине казнили как злостных пособниц монархического режима. Еще кто?

Жаннет не поверила ни единому слову. Лакей – неисправимый лгун и насмешник. Вдобавок подлец, манипулятор и экстрасенс. Разве такое взрывоопасное сочетание в одном человеке способно внушить авторитет? Однако, для возражений не имела достаточно фактов, чтобы припереть Прелати к стенке за попытку введения в заблуждение.

— Где тут у вас дежурная горничная? Или экономка, на худой конец?

— Видите ли, мадам… — начал колдун. Слово «мадам» он произнес с насмешкой — так делают, когда хотят поиздеваться над человеком, которого считают ниже себя по уровню интеллекта.

Что до крайности возмутило Жаннет. Потрясающая наглость. Да как он смеет насмешливо-снисходительно разговаривать с ней, лучшей студенткой факультета экономики! Ее рефераты о причинах фининсовых кризисов из-за недобросовестности банков два раза признавались лучшими за семестр. Ей прочат блестящее будущее в правительственной департаменте, строящем долгосрочные прогнозы. А этот кто такой? Самозванец и проходимец. Колдун и пердун. Необразованная мумия, ходячая фантасмагория. Короче – отсталый прообраз человека.

Франческо сделал вид, что не проник в ее мысли. Или не разобрался в эпитетах. Невозмутимо продолжил:

– Позвольте объясниться. У нас недавно произошло крупное сокращение обслуживающего персонала про причине недобора налогов в крепостную казну. Потому все обязанности по ведению хозяйства возложили на одного человека — меня. А зарплату, заметьте, не прибавили! Ну, не издевательство…

— Ближе к делу, лакей, — прервала его болтовню Жаннет, начавшая закипать. Нельзя отдавать ему инициативу в разговоре или позволять отвлекать себя бессмыссленными причитаниями. Заодно следует проучить проходимца, поставить на место ответным унижением. – Вот называешь себя алхимиком, а хоть знаешь, из скольких атомов состоит молекула воды?

— Конечно, знаю! – ответил тот без запинки. С уверенным видом непотопляемой серости отрапортовал: – Из стольких, сколько нужно.

Ну, естественно. Выкрутился. В характерной для себя манере. Что с него возьмешь, примитивный, но хитрый ум, обладающий ловкостью выворачиваться из неудобных ситуаций. Как бы еще его прищучить, чтобы впредь не выставлялся?

Надо задать заковыристый вопрос или хотя бы обозвать похлеще.

Сказать на него «дурак» — толку мало: слово избито, затерто, потому не действует. По-настоящему крепкое оскорбление, способное чувствительно укусить, незлобивой по характеру Жаннет навскидку не вспомнилось.

Не беда. Сдаваться, не использовав трех попыток, глупо: первая про молекулу не удалась, две в запасе. Вдобавок важен воспитательный момент — нельзя с самого начала дать слугам сесть себе на голову.

Так-так-так. Если не находится ругательство изощренное, придумать что-нибудь банальное, по-уличному грубое вроде «чурка нефранцузская» или «жертва неудачного аборта»…

Нет, слабо, неэффективно.

А, догадалась. Это же элементарно: надо ударить в слабое место — по его хриплому, совершенно немузыкальному голосу. Попросить спеть что-нибудь. Пусть он прилюдно опозорится, перестанет строить из себя задаваку.

Хотя в истории шоу-бизнеса имеются примеры, когда безголосые певцы достигали сумасшедшего успеха. Но у них имелось нечто более важное, чем серебряное горло: они пели душой. Этот же хрипатый Прелати, заплесневевший продукт косного средневековья, ни голоса, ни души не имеет.

— Вот подделываешься под интеллигента, а песню спеть наверняка не сможешь, даже простенькую, ту же «Марсельезу», — хитро подначила Жаннет, заранее предвкушая победу.

Не спешила бы. Плута вокруг пальца просто так не обведешь, ловкача легко не обдуришь.

— Э-э… что это за песня такая? Про что там слова? – спросил он неуверенно. Не дождавшись подсказки, стал тянуть время, размышляя вслух. – «Марсельеза» – песня жителей Марселя, прибрежного города на юге Франции… Начинается: «Ветер с моря дул», что ли?

— Нет. Это песня-однодневка. У нас про вечное. «Вставайте, отчизны сыны». Гимн. Про французский патриотизм забыл?

— Да я и не француз вовсе.

— Отказываешься?

— Нет! – истерично выкрикнул Франческо и, чтобы не упасть в грязь лицом, затянул, не взяв ни единой правильной ноты:

— Вста-вай-те, от-чиз-ны сыны-и-и-и…

К концу фразы его слабый голос нервно завибрировал и на последнем слоге дал высокого петуха. Прелати смутился, прикрыл рот рукой, будто испугался – как бы оттуда еще кудахтанье не вылетело. Потупил взор.

Ура, победа! Самомнение лакея повержено, Жаннет на коне.

— В следующий раз не будешь возноситься, — сказала она с чувством глубокого удовлетворения. И добила:

— Павлин безголосый!

Попала в десятку. Франческо отпрянул и заморгал глазами, будто собрался заплакать.

— Чего вы обзываетесь? – протянул он с интонацией обиженного ребенка.

Высокомерие слетело с плюгавой морды, которую Прелати имел вместо лица. Впервые за разговор он не нашелся с ловкаческим ответом.

Жаннет торжествовала. Возгоравшееся раздражение против лакея было загашено. Успех следовало закрепить. Показать, кто в доме хозяин. Вернее – старший по званию.

— Встать с кровати, отвечать по существу! – отдала команду. Грубо, громко – как положено по военному уставу.

Колдун шустро вскочил и встал по стойке «смирно». Выпятив грудь, левую руку поднес к виску, отрапортовал, четко чеканя слова:

— Простите, мадам. Отвечаю. Старых работников уволили, новых не набрали. Женского пола для обслуживания дам не имеем. Прелати в ответе за всех. – Он замолк, отдернул руку, грудь вернул в положение «вольно». Заискивающе взглянул на Жаннет, спросил нормальным голосом: – Так хорошо ответил?

— Нехорошо! — заявила из упрямства — лишь бы не идти у него на поводу.

«Надо укрепить главенствующее положение», — подумала Жаннет. Чтобы не смотреть на лакея снизу вверх, приподнялась, подтянулась к изголовью кровати, села, подсунув подушку под спину. Грудь прикрыла одеялом до горла. Окинула колдуна уничижительным взглядом с головы до ног.

Кажется, он признал ее верховно-руководящую роль: стоял, не шевелясь, не делая попыток к самоуправству.

— Какие будут приказания, Ваше сиятельство? – снова в армейском стиле спросил колдун и глухо стукнул пятками. Видно, понравилось играть роль подчиненного сержанта. Временами бывает удобно: когда неохота принимать решение и можно переложить ответственность на начальство.

Начальство в лице жены хозяина, будущей баронессы, задумалось. В крепости со служанками дефицит. Но не позволять же этому антикварного возраста охальнику снова на себя глазеть, тем более одевать! Противно представить, как его скрюченные ревматизмом пальцы дотронутся до ее нежного, ухоженного тела…

— Пусть придет кто-нибудь из женщин-гостей, — догадалась предложить Жаннет.

«Кто-нибудь» — это она обтекаемо сказала. На самом деле выбор невелик, вернее вообще никакого. Помимо Жаннет в замке всего две дамы, одна из которых отпадает сразу по причине неутолимого каннибалистического аппетита — Батори.

Которая без зазренья совести пыталась ее убить. Только меч верного де Лаваля спас от перехода из живой жизни в загробную. Жаннет сейчас не настолько в безвыходном положении, чтобы предоставить клыкастой Эржбете вторую возможность себя прикончить.

Остается девушка в кокошнике.

– Та русская дворянка… э-э… Дарья Николаевна. – Кандидатура небезупречная, но условно подходящая. Барышня выглядела более-менее безобидно на фоне других чемпионов-душегубов и живодеров-рекордоносителей.

— Дарья Николаевна сейчас почивают. Еще не проснулись, видите ли.

— Тогда…

Остался последний шанс.

— Тогда свяжись с Перриной из «Сердец Жаков». Она наверняка уже восстановила трактир и поселилась на старом месте. Ей зимой делать нечего, пусть придет мне послужит.

— Связаться с Перриной не могу. У нее нет мобильного. И вообще никакого.

— Почему такая отсталость? В наше время без сотовой трубки. Куда смотрит телефонный провайдер?

— Провайдер отказался ее обслуживать. Перрина поселилась слишком отдаленно, уединенно. К ней спутниковый сигнал не доходит.

— А по кабелю?

— Его мыши перегрызли.

Алхимик отвечал без запинки, что не сбило с толку, не заставило Жаннет поверить. Предоставлять лживую информацию — закоренелая мошенническая привычка Прелати, которая, как известно, со временем становится второй натурой.

Варианты у Жаннет закончились. Ничего не осталось, как поменяться ролями и переложить бремя принятия решения на лакейские плечи.

— Что же ты предлагаешь? — спросила она с иронией в тональности, давая понять: пусть придумает что-нибудь правдоподобное, на хитрованскую уловку она не клюнет.

— Предлагаю прекратить прения и начать одеваться.

— Не собираюсь тебя слушать!

— Очень зря! – Франческо тоже повысил голос. – Не советую портить со мной отношения. Вам еще понадобятся мои услуги.

Вот наглец! Все, она разозлилась. Разоралась.

— Не собираюсь внимать твоим советам! Кого здесь предлагается слушать? Необразованного, замученного загробным существованием колдуна без певческого голоса и постоянного места жительства! Ты… ты… безмозглый, тупоголовый попугай с распущенными бакенбардами! – выплеснула Жаннет и получила облегчение.

— Да что вы привязались к моим бакенбардам? Целое утро только про них и думали. Причеши да подстриги… Не хочу я. Они – мой имидж. Как у короля. Знаете порядок для монарших особ? Один раз сделал прическу, не имеешь право менять всю жизнь.

— Почему это?

— Потому что она на монетах напечатана! Изменишь прическу – монеты станут недействительны.

— Дурак!

— Недооцениваете. Вы пожалеете! – спокойно пригрозил Прелати. – И прекратите обзываться. Я — особо приближенный к барону.

— А я его жена!

— Я вам отомщу.

— А я отомщу первая! — смело пообещала девушка. – Сейчас иди вон. Закрой дверь с той стороны и не подглядывай. Сама оденусь.

— Хорошо. Буду ждать вас в коридоре.

Прелати развернулся и полетел к выходу, не касаясь пола. Открыл-закрыл дверь и тут же наклонился к замочной скважине. Шпионить и подглядывать была его прямая обязанность, иногда очень приятная, вот как сейчас.

Кровать Жаннет стояла как раз напротив двери, о чем Франческо позаботился заранее. Наблюдая за девушкой, он шумно облизывался и потирал промежность. Несмотря на послепенсионный возраст, половым бессилием не страдал — без виагры и прочих медикаментозных штучек. Правда, натуральным образом удовлетворять похоть получалось нечасто: больше занимался самообслуживанием.

Хотелось верить, что сегодня повезет. Точно не знал, лишь лелеял надежду. Всякая загвоздка может произойти: он здесь не один отпетый мошенник, другие обитатели – тоже злодеи «палец-в-рот-не-клади». Так и ждут, когда ошибешься или зазеваешься, чтобы горло перегрызть. Или девушку отбить, самим попользоваться.

С молодой, неопытной в кознях баронессой он справится легко, если не вмешаются другие. Все вместе. Поодиночке он их раскидает. Потому что превосходит мощью. Сила темной души – в черноте. А по собственному убеждению Франческо, более черной сущности, чем его, в пределах подземелья было не сыскать.

Жаннет встала. Специально повернулась спиной к замочной скважине — поиздеваться над колдуном, если он за ней наблюдает. Нежалко подставить задницу под его похотливые глазки, пусть онанирует на здоровье. Вроде, она даже услышала из-за двери его сексуально-возбужденный хрюк. Значит, не ошиблась.

Усмехнулась. Ощущала себя победительницей. Пусть не в масштабном сражении, но в локальном бою. Все-таки, удалось унизить колдуна, поставить на место. Не страшна ей его обещанная месть. Лакей пригрозил отыграться, только чем – интересно? Безобидными, школьными, первоапрельскими выходками: кнопку на стул подложит, спину мелом измажет, пожеванным бумажным шариком пульнет? Детские забавы.

Ощутимого ущерба – искалечить, искусать или вообще убить – он хозяйке нанести не решится. Изнасиловать? Не смешите. От столетнего возраста он уже забыл, как это делается. Не сможет удовлетворить девушку даже в добровольном порядке, не то что справиться с молодой, полной энергии Жаннет. Рассыплется от одной мысли снасильничать…

Оделась по-вчерашнему, волосы расчесывать не стала, чтобы не повредить цветок-куриную слепоту. Вышла из спальни.

Франческо стоял на дистанции в один метр и выглядел неспокойно. Его обычно желтое лицо побледнело сильнее и покрылось трещинками, в которых блестела влага. Язык нервно облизывался. Глазки намаслились и шныряли из угла в угол, избегая открыто смотреть на Жаннет.

Лакей стоял в позе «телохранителя»: ноги — на ширине плеч, руки в замке впереди прикрывают самое интересное место. Кого он собрался охранять — Жаннет или своего игривого «дружка» — осталось покрытым тайной неизвестности.

— Веди меня в залу, — величественно произнесла Жаннет приказным тоном. Решила без промедления привыкать к новому положению супруги барона, хозяйки крепости.

Прелати покорно кивнул и, не промолвив далее ни слова, первым тронулся в путь. Предстояло пройти чередой извилистых коридоров, спуститься по закругляющимся винтом лестницам, сделать положенное число поворотов направо-налево. Точного маршрута Жаннет не знала, положилась на провожатого.

Не опрометчиво ли? Вроде, нет. Он сейчас в другом амплуа: не слуги, распустившегося без присмотра вышестоящего руководства, а при исполнении ответственнейших обязанностей. Телохранитель – это звучит гордо. И весомо. Это накладывает обязательства. И требует в ответ самоотдачи. Франческо не посмеет обидеть хозяйку в тот момент, когда призван защищать. Так было бы логично и справедливо.

Впридачу к тому у Жаннет есть козырь в рукаве. Ее защитник и покровитель – барон де Рэ, влиятельнейшая фигура в замке, гроза предателей-бургундцев, футболистов-мафиози и венгерских графинь-маньячек. Жиль – ее муж, не даст жену в обиду какому-то заезжему алхимику-колдуну, тем более иностранцу-итальянцу, пристроившемуся на теплое местечко. Не посмотрит на его прошлые заслуги — они померкли за сроком давности. Обезглавит без промедления.

«Ну, это мы еще посмотрим, — ответил ей мысленно Прелати. — Кого-кого, а хозяина мне бояться нечего. Он далеко — в секретных покоях, куда ведет потайная дверца позади картин. Очень занят — очень приятным делом. Только тебе о том знать неположено… До поры, до времени».

Не до хозяина сейчас, у Франческо другое на уме. Он ощущал сильнейшее сексуальное возбуждение, по-английски коротко «муст». Термин из биологии, относится к самцам слонов и означает состояние позыва к спариванию — в мозгах гиганта с хоботом вместо носа.

Раз в год у слона-производителя наступают критические дни, знаменующие конец длительного полового воздержания и наступление сексуальной активности. В голове происходит сдвиг, приводящий к повышению уровня тестостерона в крови – вещества, отвечающего за инстинкт размножения и его личное либидо.

Повышается настолько, что сводит слона с ума, заставляет забыть обо всех остальных, жизненно важных, функциях, как голод, сон и чувство юмора. Сбиваясь с ног и валя деревья, неосторожно вставшие на пути, самец в «мусте» носится по степям и саваннам Африки. Даже в Азию забегает. С единственной целью: найти подходящую кандидатуру стать его временной женой. Для привлечения которой демонстрирует всем подряд впечатляющий пенис размером метр восемьдесят – настоящая порнография.

У Прелати размеры были поскромнее слоновьих, а «муст» не менее силен. Ради справедливости следует сказать: возбудился он страшно, но не до полнейшего сумасшествия. Вначале он пометался между долгом телохранителя и похотью мужчины. Посомневался, услышав мысленные рассуждения Жаннет, в которых имелась доля правды.

Да, все ее доводы насчет профессиональной ответственности справедливы, но… зов родной плоти сильнее. Сомнения Франческо длились от силы тридцать секунд. Цель показалась легкодостижимой, на счетчике возможностей к сопротивлению жертвы стоял ноль. Тут не до соблюдения моральных норм. Мысли сосредоточились на сугубо эротическом.

Представилось: его преследует цунами — десятиметровая волна мощнейшего желания. Если не принять срочных мер, волна накроет с головой, утопит. Выход один – открыть шлюзы, спустить напряжение, то есть уступить мусту.

На одной из узких лестничных площадок, буквально – метр на метр, Прелати встал, как вкопанный, и повернулся. Не успевшая затормозить Жаннет сунулась лбом в его грудь. Колдун тут же сграбастал ее в охапку, прислонил к стене. Одной рукой обхватил за спину, другой – за ягодицы, прижался всем телом, не позволяя пошевелиться.

Наклонил к ней лицо, жадно оглядел. Жаннет испугалась, показалось – сейчас начнет ее есть, выбирает кусочек полакомей. Хотела отшатнуться, но в его железобетонных объятиях получилось только неловко дернуться. «Остается одно — испеплить ненавистью», — подумала и уставилась в его налитые порочной страстью глаза, влажные от прилившего возбуждения.

Кусать ее Прелати не собирался — не для кулинарных целей схватил. Повел носом возле ее шеи, шумно вдохнул. Задержал воздух, закатил глаза, будто наслаждался нежнейшим ароматом. Выдохнул так же шумно. Сильнее приткнул Жаннет к каменной кладке.

Холод от нее просочился через платье и кожу, начал растекаться по внутренностям, на что девушка не обратила внимания. Другое ощущение отвлекло: с его стороны ей в лобок что-то уперлось – твердостью похожее на металл.

Насчет происхождения твердого предмета в районе промежности Жаннет догадалась незамедлительно. Она была малоопытна в сексе и совсем неопытна в изнасилованиях, но инстинктивно поняла: одно из двух сейчас с ней точно произойдет. Скорее – второе, потому что добровольно отдаться воспылавшему непристойным желанием старику она не планировала.

Значит, будет отчаянно сопротивляться и бороться до последней капли крови. Ой, как-то двусмысленно выразилась… Неважно. Осуществить задуманное Жаннет не удалось. Подергавшись пару раз, с бессилием осознала – сопротивление бесполезно. Франческо оказался двуликим, под стать сородичу-итальянцу Сталлоне в роли Рэмбо: на лицо – невинный агнец, по ловкости – смертельный боец. По агрессивно-решительному настрою – мужчина в мусте. С первого взгляда на хилого алхимика не догадаешься о его слоновьей потенции.

Силы его утраивало дополнительное обстоятельство: колдун был полон желания отомстить Жаннет, как недавно обещал. Отомстит немедленно и жестоко. Разом за все. Удобный момент — другого может еще долго не представиться.

Прелати сжал ее шею. Крепко, будто петлей от лассо, которым чукчи из тундры ловят оленей. Чтобы зарезать на мясо для обеда. И на шкуры, чтобы накрыть юрты. И на рога с копытами, чтобы отдать собакам поиграть. Иначе застынут от неподвижного сидения на морозе — всемирное потепление климата, о котором так долго говорили синоптики, их заполярных широт еще не достигло.

Лассо из костлявых пальцев сжималось, не позволяя ни шевелиться, ни разговаривать, ни нормально дышать. В голове жертвы смешались мысли на тему собственной участи. Будущее не внушало оптимизма. Что намеревался с ней сделать лакей, забывший субординацию: изнасиловать или убить? Или сначала одно, потом другое? Или наоборот? Ужас. Мало того, что проходимец, он еще и некрофил…

Ничего невероятного, Прелати сам – ходячая мертвечина, мумия, воспылавшая половой страстью. Для них, загробных, любовь с усопшими покойниками – обычное дело. Тогда при чем здесь молодая, пышущая здоровьем Жаннет? Шел бы на кладбище искать свежепреставившегося мертвяка, что он к живым девушкам пристает?

Ну, точно – ненормальный извращенец из патологического отделения, где кукушки под потолком гнезда вьют.

Стать жертвой сексуально одержимого некрофила-плотолюба жутко не хотелось.

— Не смейте… ко мне… прикасаться, — сиплым шепотом выдавила из придушенного горла Жаннет. Чисто интуитивно стала называть лакея на «вы», не желая ссориться с захватчиком. Хорошо бы ему пригрозить чем-нибудь, да в ее подчиненном положении это будет выглядеть несерьезно. Даже комично: угрожать, когда не в состоянии пошевелить пальцем. Птичка, чирикающая что-то нечленораздельное в лапах коршуна.

Ничего, сейчас не время падать духом. Пусть превосходящие силы противника парализовали жаннетину двигательную способность. Умственная же, воспользовавшись независимостью от наглого колдуна, в ускоренном темпе заработала на спасение. Сказала хозяйке: вспоминай триллеры с элементами психологической драмы. Как действовали попавшие в плен герои за минуту до смерти?

Долго думать не пришлось, киношные шаблоны сами приходят на память, когда надо. Итак совет от Голливуда: в последний момент, когда палец злодея встал на курок или руки приготовились свернуть шею, жертве следует сохранять спокойствие. Не теряться. Не впадать в панику. Постараться заговорить душегуба, отвлечь от убийственного намерения, заставить забыть первоначальный план и – хэппи энд не за горами.

Трюк не безупречный, чисто киношный, действует ли он в жизни? Не узнаешь, пока не попробуешь – говорят любители ядовитой японской рыбы фугу. Жаннет не была поклонницей ядовитых рыб, но совету решила последовать. Все равно ничего другого не придумалось. Кроме того, начать переговоры подстегивала совесть: молча принимать участие в собственном изнасиловании недостойно героини-воительницы Жанны.

Собралась с силами, прошипела:

— Что вы собираетесь со мной сделать?

Придвинув рот к ее уху, бывший лакей и несостоявшийся охранник ответил – тоже шепотом:

— Отомщу тебе за моего хозяина.

Интересный поворот.

— За что? – вопросила изумленная Жаннет.

Вроде уловка удалась. Франческо имеет желание поговорить перед тем, как приступить к преступлению. Робко затеплилось: изнасилование откладыватся? Посмотрим…

— За то, что ты колдунья, Жанна. Навела порчу на барона: обворожила, затмила разум, подчинила волю, заставила делать глупости, — проговорил колдун тоном инквизитора, зачитывающего список претензий к подсудимой ведьме. Кто бы говорил! Сам – шарлатан, а других обвиняет. Причем голословно. Вот высшая степень гипокретинизма… нет – гиперкритицизма… нет опять… короче — гипокрит он.

Слегка ослабив пальцы, Прелати дал ей возможность свободнее дышать и говорить. Отодвинулся, чтобы со значением заглянуть девушке в глаза. Его собственные метали на нее негодующие искры.

– Из-за тебя он пропал! Как посмела ты, грязная крестьянка, влюбить в себя высокородного господина…

— Король даровал мне дворянский титул, — успела вставить Жаннет в его гневную тираду.

— Да, но дарованный – совсем не то, что унаследованный. Разница такая же, как между выдержанным кальвадосом и прокисшим яблочным соком.

— Я никогда не пила кальвадоса. И вообще алкоголя.

— Правильно. Потому никогда не поймешь, что я имею ввиду. Ты навечно останешься необразованной плебейкой, дочкой свинопаса. Даже с титулом. Не пойму, чем ты хозяину приглянулась? При его влиянии и богатстве мог бы найти девушку для постели самого лучшего дворянского происхождения, а он на тебя польстился.

— Это все домыслы наших с бароном врагов! Мы грехом не занимались. Жиль любил меня возвышенно, платонически. К тому же, мы с ним убежденные католики. Ни за какие сокровища в мире не стали бы прелюбодействовать, ведь в то время барон был женат.

— Да какая разница – женат, неженат. Дорогая, ты забываешь, что родилась в стране с самыми распущенными обывательскими нравами, — назидательным тоном произнес Франческо и криво улыбнулся.

— Жена для француза – только обуза, — продолжил он высказывать прописные истины. — Состояние в браке лишь усиливает тягу к внебрачным приключениям. Делает их пикантным приложением к ежедневной супружеской рутине. Кодекс чести предписывает здесь каждому мужчине иметь как минимум одну любовницу. Знаешь народную французскую пословицу: измена – только способ побаловать себя?

— Никогда не слышала, — ответила Жаннет и соврала.

— Не слышала — еще не значит, что пословица в твоем случае не действует. Барон совершил ошибку…

«И этот про ошибку? Кажется, здесь каждая собака имеет свое мнение про его ошибки. Лучше бы на себя посмотрели, судьи предвзятые. У самих свиное рыло в пушку, а туда же…», — с возмущением подумала девушка и тут же прикусила язык. То есть прервала мысль. Вспомнила: у граждан крепостного тиффожского сообщества имеется одна маленькая особенность — здесь думать и говорить означает одно и то же.

— Да, имею мнение, которое хочу обнародовать, — получила немедленное подтверждение от колдуна. – Здесь в округе каждый житель имеет умозаключение на эту тему. Высказывается не запретишь – свобода слова. Люди вообще склонны обсуждать вещи, которые их занимают. И считают именно свою точку зрения самой правильной. Особенно по трем важнейшим проблемам современности: как играть в футбол, лечить насморк и воспитывать детей соседа.

С высказыванием Прелати можно было поспорить, но Жаннет благоразумно решила промолчать. В мыслях тоже. Она не желает дискуссировать с человеком, который собрался ее изнасиловать в качестве наказания за преступление, которого не совершала.

Как он смеет?! Хозяина не боится?

Вдруг кольнула догадка: ее бывший телохранитель, а теперь его антипод собрался совершить подлог. Франческин план ясен: овладеет ею сексуально, соврет хозяину, что Жаннет добровольно отдалась, представит фиктивные доказательства. С его опытом в жульнических сделках не составит труда. Аферист и архиплут. Ловко придумал, не зря обманом доверия и введением в заблуждение прославился. Жиль поверит, разгневается, откажется от нее. В лучшем случае. В худшем…

Даже не хочется предполагать. Знаем мы примеры разрешения семейных конфликтов во времена, когда Америка не была открыта. Самый наглядный — из трагедии Шекспира про психически неуравновешенного мавра. Прежде чем удушать безгрешную жену, сходил бы к доктору полечиться от мании беспочвенной ревности.

Жаннет представила сцену с собой в главной роли. В окрестностях Тиффожа ночь, она в образе прекрасной Дездемоны — белокурая и голубоглазая — стоит у камина… нет, лучше у окна с декоративной решеткой, так романтичнее. Задумалась, глядя на созвездие Большой Медведицы в форме ковша.

Сзади подкрадывается барон де Рэ в образе Отелло: в белой ночной рубашке до шиколоток, загоревший на полях сражений до коричневого цвета, с кудрявыми по-африкански волосами и с дикими по-хищнически глазами.

— Молилась ли ты, Жанна, перед тем, как приступила к вечерней трапезе? – грозным голосом вопрошает барон-мавр.

И не дожидаясь ответа – вжик мечом! – прекрасная жаннетина головка покатилась под стол. А там уже сидит, ждет ухмыляющийся в усы Холмс, который Генри Говард…

Терять голову в расцвете сил и красоты Жаннет отчаянно не хотелось. Мысли заметались в панике, замечтали о помощи хоть откуда-нибудь.

Фантастические идеи пришли. Пожелалось: пусть случится с ней счастливый случай или фактор удачи удачно произойдет. Понадеялось: пусть колдун сам себя заговорит и забудет, зачем схватил ее за горло. Или последний шанс: пусть кто-нибудь мимо пролетит, поможет освободиться.

Ау! Где вы… люди?… черти?… покойники?… лешие?…

Нет, не то. Жаннет перевела дух и продолжила мысленно взывать: лиходеи?… живодеры?… изуверы?… садисты?… нацисты? Господи, да как они тут называются-то? Прелати что-то про обывателей говорил… или оборотней… Ну, хоть кто-нибудь…

И чудо случилось! Не зря говорится: позови на помощь, и откликнутся.

Нет, это Жаннет только что сама придумала. Неважно. Будто отвечая на ее мысленный зов, послышался шелест сбоку. Жаннет скосила глаза, увидела пролетающего Капоне. Тот тоже покосился, увидел двоих у стены, подумал – обжимаются. Усмехнулся.

— Приятель, помощь не нужна? – крикнул на ходу.

— Сам справлюсь, — рыкнул Франческо и сильнее придушил девушку, чтобы не вздумала возражать.

— По-мо-ги-те… – выдавила Жаннет еле внятно.

— Простите, мадам, групповухой не занимаюсь, — весело ответил Капоне. – Мой вам совет: расслабтесь и получайте удовольствие от процесса. Ха-ха! – скабрезно хохотнул он и, похихикивая, удалился.

Прелати продолжил:

— Ну что, вернемся к нашим собакам?

— Отпустите… Я пожалуюсь Жилю…

— Ответ неправильный. Ты вообще наделала слишком много глупостей в своей короткой жизни, Жанна. Не следовало тебе выбирать барона в личные телохранители, не стоило давать надежду на нечто большее.

— Не давала я…

— Неважно. Хозяин совершил ошибку. Задумал покорить не простую дворянскую девушку – это была бы слишком легкая победа, а саму Жанну Д’Арк. Орлеанскую Деву, народную героиню и так далее. Его трудно судить. Де Рэ поступил, как всегда, по собственному разумению. Так воспитал его дед, старый барон Крайон.

Помню, он говорил внуку: не забывай нашего высокого происхождения, не подчиняйся никому. В том числе королю. Присягни ему на верность, но не следуй слепо приказаниям. Помни: мы – старейший род Франции, сами устанавливаем законы. Смело удовлетворяй желания, даже самые сумасшедние, делай только то, что хочется самому.

Он и делал. Сначала украл будущую жену. Не потому, что любил, а по сугубо практической причине. Катрин принесла приданое, которое сделало юного де Рэ самым богатым сеньором страны и укрепило во вседозволенности.

— Ошибка…

— Помолчи, — сказал Франческо и в противовес собственным словам ослабил пальцы на шее девушки.

Дышать стало легче, цель колдуна понятнее: он хочет не монолога, а дискуссии. Как известно, именно в них рождается истина, или новые версии старых событий. Также воруются чужие идеи. Вот Жаннет сейчас выскажет оригинальное мнение, Прелати украдет и опубликует под своим именем. Он получит все: гонорары, известность и участие в ток-шоу, она – ничего.

Ладно, пусть ворует, в конце концов жизнь дороже. Лишь бы отказался от намерения ее сначала изнасиловать, потом дискредитировать…

Колдун ее мыслей не слушал, увлекся чем-то посторонним. Отвел глаза от Жаннет, уставил в стену позади. В памяти всплыли сцены прошлого, пробудили лирическое, ностальгическое настроение.

— Знаешь, почему я восхищался хозяином? Потому что он ни в чем себе не отказывал. Вот как должен поступать мужчина. Захотел украсть жену – украл. Захотел испытать себя на войне – отправился воевать. Когда не было внешнего врага, устраивал разборки с соседями. Обладал безмерной гордыней, всюду показывал свое превосходство. Даже над королем, сделав его должником. Ну, не наглость! – восхищенно сказал Прелати.

Посмотрел на пленницу – проверить, разделяет ли она его восхищение. Жаннет отвела взгляд. Значит — не разделяла.

Неважно. Женщина. Ее мнение значения не играет.

— Поначалу барон нащупывал границы дозволенного, экспериментировал, проверял – как далеко может зайти, — продолжил Франческо в стиле воспоминаний-мемуаров. – Большому кораблю – большое плавание. Нам, грешным, не понять. Круг его интересов был неограничен, средства для их удовлетворения неисчерпаемы. Захотел понять, как работает алхимия — пригласил ученых-самозванцев. Захотел проникнуть в тайны загробного мира — пригласил колдунов-вероотступников. Захотел совершить сделку с сатаной — пригласил меня, самого известного в Европе профессора-чернокнижника.

Между делом барон на практике познавал человеческие отношения, ощущения в интимной сфере. С партнерами разного пола, возраста, происхождения и веры. Разве корректно осуждать человека за любопытство? Вот ты назвала меня извращенцем…

— Только в мыслях… – попробовала оправдаться девушка.

Прелати не дослушал.

— …а по сексуальной неграмотности не знаешь, что извращения и изощрения – в принципе, одно и то же. Зависит, с какой стороны посмотреть. Эту проблему де Рэ тоже исследовал, вопреки церковным запретам, которые только раззадоривали его. Противоречивость характера – вот что потрясает. Хозяин был чрезвычайно любознателен и до крайности набожен. Прямо в крепости построил себе часовню, чтобы в случае осады продолжать совершать ежедневные службы и ритуалы. Не побоюсь сказать – святой был человек, несмотря на недостатки.

Хоть и шла речь о любимом муже, с последним утверждением Жаннет не согласилась. Существуют слова, которыми не бросаются. «Святой» одно из них. Только произнесено – и все сказано. Человек неоспоримого поведения и чистоты души, к порывам которой невозможно придраться. Если же у кого-то присутствуют… как бы помягче… некоторые отклонения, за которые привлекли к суду и исторически заклеймили, то… извините… Это по-другому называется.

Возражать не стала, чтоб не злить насильника. Пусть он побольше разговаривает. А то надоест словоизливаться, перейдет к делу, тогда Жаннет несдобровать. Давай, продолжай сотрясать воздух проповедник в прошлом, богохульник в настоящем, согласна слушать твою ахине… ой, простите, речь.

Прелати продолжил:

— Я многих господ повидал на своем веку, а такого, как мой хозяин, не встречал. Он оригинальный во всем. Нестандартный по складу характера. Великий экспериментатор. Ставил перед собой высокие цели. Однажды попытался совершить невоможное — приручить тебя…

— Вы умеете сопоставлять и обосновывать, не пробовали заниматься психологией? – рискнула подать голос Жаннет.

— Я всю жизнь ею занимался. Психология для нас, мошенников, самая важная наука, не знаешь разве? Так вот, пойдем дальше. Во время войны де Рэ и Жанна были соратниками и только. Когда война на время утихла, задумал хозяин познакомиться с девушкой поближе. Но тогда не получилось.

— Почему не получилось?

— Потому что опоздал! – грубо отрезал Франческо, намекая, чтоб больше не перебивала. – Сгорела ты… Когда понял, что не увидит тебя во веки веков, с ума спятил. С чертом связался, в чем я ему, кстати, со всей радостью помог. Душу продал, в грехах увяз. Под суд попал, и нас, слуг его верных, за собой на расправу потащил.

Я в тот раз удачно избежал смертного приговора. Правда, ненадолго. Через пару лет, все-таки, попался. Собрались мы теперь здесь – неотпетые, грешные души. Мучаемся от неприкаянности в подземельной жизни. Существуем понарошку, привидениями в узком кругу друзей по несчастью. За то отомщу тебе тоже. По-настоящему. Сейчас почувствуешь силу моего реванша, – угрожающим тоном пообещал колдун.

Слова подтвердил действием. Одной рукой он держал девушку за шею, другой подбирал ее юбку вверх по ноге. Получалось очень шустро для подзабывшего интимные занятия пенсионера. Вскоре подол поднялся до пояса, оголив жаннетино молодое, крепкое бедро.

— Не бойся, я хорошо делаю, — шепотом приговаривал он. – Не хуже хозяина справлюсь. Увидишь, тебе понравится. Еще добавки запросишь.

— Ты что, подглядывал за нами?

— Конечно. Это моя работа.

— Подлец и потаскун!

— Точно! – радостно согласился колдун и продолжил свое грязное посягательство на тело Жаннет.

Вот его жадная ладонь легла на ее голую ногу и поползла назад, к попке, которая, не защищенная бельем, приготовилась сдаться на милость врага.

Сжав свежую, ягодичную плоть, насильник застонал от наплывшего наслаждения. Глаза его закатились, голова откинулась назад…

И тут же вернулась в исходное положение. Руки замерли, ослабили хватку на шее и ягодицах жертвы. Глаза выпучились удивленно и направились вниз, на собственное тело, пытаясь что-то там разглядеть. Жаннет проследила за взглядом.

И ужаснулась. Из ямки в основании шеи, ровно между ключицами, вылезла стрела и, разрывая острым концом старческую франческину кожу, поехала на Жаннет. Девушка зажмурилась, вжалась как можно дальше в стену, ожидая — одной стрелой окажутся проткнуты оба. Когда через пару мгновений не ощутила чужеродного проникновения, приоткрыла глаза.

Обильно смоченный в крови наконечник остановился буквально в сантиметре от жаннетиного носа. Она скосила на него глаза, оценить опасность.

Опасность не представляла угрозы — для Жаннет. В отличие от Прелати, который был скорее мертв, чем жив, но не до конца покойник.

Ух, пронесло!

Мысленно Жаннет смахнула пальцем капельку пота с виска и облегченно выдохнула. Пошевелиться по-настоящему пока не решалась – чтобы не будить мертвяка, дать ему как следует скончаться.

Любопытно, кто пришел ей на помощь?

Барон, кто же еще, других друзей у нее не имеется. Ну, слава Всевышнему! Или Всепадшему — кто тут у руля в загробном царстве…

Прошло несколько долгих секунд, а де Лаваль ни словом, ни движением себя не проявил. Кажется, Жаннет ошиблась насчет спасшей ее персоны. Муж давно бы прижал ее к груди, успокоил ласковыми словами. Так делают принцы в сказках. И в голливудских триллерах. Но если не он, то кто же?

Ах, не так важно, главное – спасена, жива-здорова, даже не поцарапалась. Можно помечтать. Жаннет представила себя героиней самого популярного отечественного любовно-приключенческого романа, сочиненного Дюма-отцом. Опять засвербило: кто же тот дерзкий Д’Артяньян, который решился спасти ее – прекрасную Констанцию – от домогательств похотливого, великовозрастного кардинала Ришелье с растрепанными бакенбардами?

Не умершему до конца Прелати стало интересно то же самое. Только в другой формулировке: кто посмел его убить? Вернее – посмел покуситься? К сожалению для Жаннет, одной стреле прикончить колдуна не удалось: он был лишен физической дееспособности лишь навременно, не навсегда. И почему злодеи такие живучие?

Несостоявшийся насильник вздрогнул телом, как бы стряхивая оцепенение. Но только обозначил намерение повернуться, чтобы разобраться — тут же получил новый удар. Поленом по черепу. От чего тот смачно хрустнул и промялся. Глаза Прелати закатились, ноги подкосились, руки опустились, обессиленное тело рухнуло носом в ноги Жаннет.

На мгновение она ощутила себя прекрасной принцессой, которую из-за ее высокой должности и неземной красоты каждый считает за честь вызволить из затруднений. Нет, лучше – Клеопатрой, перед которой подданные падают ниц. Не только отечественные египетские вельможи, даже римские диктаторы по совместительству императоры, в числе которых сам Цезарь. И сам Антоний. Вот кого она покорила!

А кто этот неодушевленный труп? Ничтожный, неученый, непросвещенный, средневековый плут! Над кем задумал надругаться — над самой Жанной. Будто она не целомудренная патриотка и всенародно уважаемая героиня, а нравственно распущенная, пастушка из Версаля, которую пользует король с придворными.

Поделом Франческе. Жаннет злорадно улыбнулась и пнула его поврежденную голову носком туфли — показать пренебрежение, заодно проверить на жизнь.

Пронзенный стрелой и добитый поленом колдун не пошевелился. Упав, он перестал загораживать видимость и открыл, наконец, спасителя. Который оказался персоной неожиданной: глазам девушки Жаннет предстала другая девушка – Дарья Салтыкова. В руках она держала арбалет, объяснявший происхождение стрелы.

— Вы уже проснулись? – спросила Жаннет и сразу поняла — невпопад. Но ей простительно, она в шоке.

— Я сегодня вообще не спала, — ответила Дарья, не заметив, что «в шоке» и «невпопад». — Мы Эржбете зубы конструировали.

— Из чего?

— Из костей, конечно.

Подробностей Жаннет выяснять не стала, без того догадалась, что за «кости» — недавно погребенных мертвецов. В подземелье, это единственный доступный материал.

— Почему арбалет? – спросила на другую тему.

— Почему нет?

— Опасно. А если бы ты промахнулась? — Жаннет перешла на «ты». Смешно «выкать» в их молодежном возрасте. — Попала бы в меня.

— Ну и что? – беззаботно спросила барышня. – Скажи спасибо, что не попала.

— Ой, забыла поблагодарить. Спасибо огромное!

— Да не за что. Мы привычные. Не впервой от Франчески отбиваемся. Он на девушек падкий — престарелый сластолюб. А чем бы ты хотела, чтобы я его прикончила?

— Ну, пулей там, или ядом…

— Не получится: пуля его, мошенника, не берет, а яд еще собрать надо.

— Где?

— У мышей, которых мышьяком отравили. Или в тропические леса Амазонии слетать за кураре. Только там его сейчас нелегко найти. Местные крестьяне леса извели, вместо них разбили кофейные и кокаиновые плантации.

Бросив арбалет, Дарья схватила спасенную за руку и шустро потащила вниз по ступенькам. По пути скороговоркой объясняла:

— Пойдем скорее отсюда, а то он очнется, будет преследовать, чтоб отомстить. Итальяцы – обидчивые. У них кровная месть «вендетта» называется и передается из рода в род. Так что ты с Прелати осторожней…

— Почему его пуля не берет? – полюбопытствовала Жаннет по дороге, чтобы не терять время на молчание.

— Он против пуль непробиваемый жилет носит.

— Железный?

— Кевларовый.

— О, неожиданно, — проговорила Жаннет на бегу. – Современно.

— Да. Прелати вообще неразборчивый. В смысле – его не разберешь. Притворяется бессильным стариком, а насчет изнасиловать девушку –первый. Он к тебе за что полез?

Жаннет точно сама не знала. Психологический семинар, проведенный недавно колдуном про ошибки и наказания не объяснили его собственного поведения с отклонением.

— Из ревности, кажется.

— Ну, точно он психический, — поставила диагноз Дарья с уверенностью профессора из телесериала «Доктор Дом». — К нам с Эржбетой регулярно пристает от сексуальной неудовлетворенности. Представляешь, в его-то возрасте! Оборотень несчастный. Давно бы смирился с неизбежным – возрастной потерей либидо. Благолепную бороду отрастил бы вместо смехотворных бакенбардов. Засел бы за мемуары. Глядишь – отвлекся от любовного наваждения. Уважение бы заслужил.

А так получает одни ругательства да издевательства на свою голову. Мы тут захотели один раз его проучить — за покушение на поругание. Я попросила у Капоне ручную мортиру, из которой он в Чикаго конкурентов расстреливал. Прошила проклятого итальяшку – имею ввиду Франческу – насквозь вдоль и поперек. Еще крест-накрест. Он потом неделю ходил дырками светился. Холмс – шутник первой степени – туда китайский фейерверк незаметно вставлял и поджигал. Колдуна кругами по всему подземелью носило — со свистом, треском, искрами… Ой, смеху было! После того он бронежилет купил.

— Где, в Париже?

— Нет, в Эритрее. На черном рынке. В смысле – рынок не для черных, они там все на одно грязное лицо, а для подпольно-нелегальных сделок. Купил пуленепробиваемый жилет, качественный, хоть и по дешевке. Кажется, происхождением из Китая. Теперь его мортирой не проймешь. Только мы приспособились. Знаешь поговорку: от скуки на все руки. Это про нас. Времени-то имеем – вагон и маленькая тележка, надо чем-то развлекаться, века коротать.

Мы с Эржбетой однажды на досуге арбалет по старым чертежам соорудили. Оказался эффективным. Ты сама видела — стрела пронзила колдуна насквозь. А для верности я его самым безотказным оружием прибила – поленом. Полчасика полежит, потом оклемается. За это время мы на безопасное расстояние убежим.

«Убежим»? Жаннет совсем не думала о побеге, как-то забылось за делами и событиями. Ей уже не хотелось отсюда бежать, вроде привыкла. Неудобств не ощущает, даже замуж вышла за барона. Где бы ей еще так повезло? Нет, насчет побега из Тиффожа она должна хорошенько подумать, не в спешке и не на бегу.

Лучше всего — в комфортабельной обстановке: сесть спокойно на диван, подобрать ноги, взять в руки чашку с ароматным кофе. Еще раз взвесить выгоды и недостатки здешнего пребывания. Конечно, в замке нет горячей воды и солярия, но не зря говорят: с милым рай в шалаше. Особенно, если милого Жиль де Лаваль зовут, и он такой обаятельный…

Кажется, выгоды перевешивают.

— Я не про окончательный побег говорила, — объяснила Дарья. — Ты меня неправильно поняла. Мы здесь, внутри останемся, только следы запутаем. Сначала ко мне в гости забежим.

— А потом?

— А потом… – Она замялась. – Потом посмотрим по обстоятельствам.

Недосказанность настороженности не вызвала: барышня, хоть иностранка, заслуживает доверия. Жаннет прониклась благодарностью, все-таки та ей честь спасла. Собственной жизнью рисковала – он теперь и против нее будет замышлять. Ну, не беда. Жаннет чувствовала себя с каждой минутой увереннее: она не одна. И даже не вдвоем с мужем. Трое – это сила, способная противостоять.

Чем дальше, тем крепче становилась благодарность Жаннет и вскоре превратилась в почти родственное чувство. Действительно. Они с Дарьей связаны одной тайной – про посрамленного колдуна. И одним возрастом. Ну, если не считать прошедших после ее смерти веков. Сколько ей тогда лет было?

— Двадцать шесть, — ответила помещица. И тут же всхлипнула: — Ох, жизнь моя несчастная! Осталась я вдовой в юном возрасте, с двумя детишками на руках… О-хо-хо, судьбинушка моя горькая, одинокая, беспросветная…

Причитая, она завела Жаннет в какой-то неопрятно выглядящий, осклизлый коридор, которым та еще не проходила. На полу – обрывки газет и шелуха от семечек, на стенах – обильные красно-бурые подтеки.

— От чего подтеки? – немедленно спросила Жаннет, у которой встрепенулись смутные подозрения.

— Ни от чего, — невинным голосом ответила молодая вдова. – От ржавчины. Трубы протекают, давно пора менять. У хозяина все руки не доходят. И ноги. Он на наши подвальные этажи никогда не заглядывает, потому не знает, что ремонт насущно необходим.

Ржавчина густо-томатного цвета? У них что – по трубам кетчуп течет? Жаннет наклонилась посмотреть-понюхать. Пахло кисло. В месте подтеков заметила брызги неизвестного вещества телесного цвета пористой структуры. Брызги были скользкие и съезжали.

— Это что?

— Это э-э… остатки тыквы, — нашлась Дарья. – Мы с Эржбетой на Хэллоуин тыквами бросались, разлетелись ошметки в разные стороны.

«Мы в детстве тыквами головы называли — для смеха», — вспомнила Жаннет. Вдруг пришла шальная догадка: на стене – остатки мозгов?

Нет-нет, мотнула она головой, успокаивая собравшееся разбушеваться воображение. Барышня – девушка хрупкая, к тому же вдова. Несчастной не до убийств: детей поднимать надо, за хозяйством смотреть. За что сюда попала? За то же, что и хозяин: ее оклеветали. Завистники богатства. Или неудачники-женихи, которым красавица Дарья в руке и сердце отказала.

— Совершенно верно, оклеветали меня, — поддержала ее размышления русская помещица. — Я так и говорила барону. Просила оградить, обелить. Опровергнуть покушение на поклеп. Только ему самому не легче. Впрочем, не забивай мозги сложностями, мы здесь все ни за что сидим. Ты проходи, проходи, не стесняйся. Вот мои хоромы.

10.

Салтыкова открыла грубо сбитую дверь слева и вошла первой. Гостья – второй.

Очутились в помещении, тоскливее которого Жаннет не встречала. В замкнутом пространстве витает мрачная безысходность. Ощущение – именно так выглядит гроб изнутри. Заболеть клаустрофобией недолго. Стены без окон, обиты гладким материалом наподобие ситца. Рисунок – на сером фоне аляповатые черные разводы, похожие на гигантские папоротники мезозойской эры размером с пальму. Такие Жаннет видела в научном фильме про возникновение растительной жизни на земле.

Показалось, сейчас эти лапы-папоротники оживут и схватят ее за горло. На всякий случай отодвинулась подальше от стены. В сердце проникло предчувствие беды, за ним — беспричинная, безграничная тоска. Захотелось сесть на пол и начать плакать.

На пол, потому что из мебели было скромно. Совсем не по-барски: стол на кривых ножках, над ним картина с неразборчивым сюжетом, комод в трещинах, возрастом производства – до первой французской революции. Вместо батареи – русская печка с лежанкой. Когда-то она была белой, сейчас закопченной.

Одиноко выглядевшая свеча на столешнице комода освещала пространство вокруг себя. Лучше бы она загасла, не давала наблюдать упадок и уныние.

Пахло забвением, заброшенностью и безнадегой.

— Моя опочивальня, — представила комнату Дарья.

— Опочивальня — это что такое? – не поняла оборота из чужого языка Жаннет. Переспросила: — Комната для хобби?

— Для французов – да. По-нашему – спальня.

— Почему так депрессивно? – не удержалась от критики Жаннет.

— У меня аллергия на солнце, — объяснила барышня. — Вообще на яркое освещение. Слепну, теряю ориентацию, впадаю в стресс. Потому на улицу днем не выхожу. Да ты не печалься. Сейчас печку затопим, согреемся. Сразу жизнь повеселеет. Хочешь забраться на завалинку?

— Хочу.

Возле печки предусмотрительно стояла самодельно сбитая табуреточка. Дарья показала пример. Наступив на табуретку как на порог, запрыгнула наверх, где лежало тонкое одеяло, сшитое из лоскутов. Жаннет последовала за хозяйкой. Усевшись на одеяло, расслабилась, приготовилась принимать тепло в тело. Но…

Ощутила задницей только неимоверный холод. Такой колючий, что пришлось подпрыгнуть.

— Где же тепло?

— Дык печку сначала затопить надо, — объяснила Дарья со снисходительной улыбкой, будто разговаривала с глупенькой, которая простых вещей не понимает.

— Почему не затопили?

— Некому. Я третьего дня последнюю горничную поленом прибила, — ответила помещица совершенно обыденным голосом, вроде она не человека, а таракана прибила.

— За что?

— За нерадивость.

Ответ звучал слишком обтекаемо, но вдаваться в подробности Жаннет не видела смысла. Уже разобралась в местных привычках: если кто-то захочет скрыть правду, толкового ответа никакими расспросами не добьешься. К тому же мысли отвлеклись на более насущное. Она слишком замерзла и начала постукивать зубами – последствия нервного шока в прошлом и нетопленной печи в настоящем.

Хозяйка мрачной квартиры заметила, гостеприимно предложила:

— Ты садись ко мне поближе. Накроемся одеялом, вместе согреемся.

Делать нечего, согласилась. Девушки прижались друг к другу, подтянули одеяло к подбородкам. Разговор не начинался, но Жаннет молчание не утомляло — в отличие от Салтыковой, которая немедленно и очень отчетливо всхлипнула. Завела плаксивым голосом:

— Так-то вот. Осталась я в юном возрасте одна на всем белом свете, сиротинская моя долюшка, горюшко неизбывное. Расстройство не давало покоя. Сыновей жалела — безотцовщинами им расти… — продолжила она в старом репертуаре. Не могла, что ли, про другое один раз поговорить? Про что-нибудь позитивное: модную коллекцию купальников на лето, например. Ну, или если не в курсе стильных новинок, то планами на Рождество поделилась бы…

Жаннет жалобы не слушала, было все равно. Настроение переменилось: с безмятежно-счастливого – в связи с избавлением от Прелати, до недоверчиво-настороженного – от безрадостного интерьера в дарьиных апартаментах. От ее холодного гостеприимства. Которое в нормальных условиях начинается с чашки горячего напитка. Традиционного в каждой стране: во Франции – кофе, в Англии – чай, в Монголии — кумыс…

Интересно, что пьют горячим в России? Жаннет напрягла память. Там всегда все оригинальное, не по-европейски. А, вспомнила — квас! Так почему русская дворянка ей горячего квасу не предложила? Сразу в причитания ударилась, забыла о международных законах радушия и хлебосольства.

История овдовевшей барышни – наверняка тоже сплетенная из вранья – начинала Жаннет категорически надоедать. В своих бы неясностях разобраться. Как ей теперь относиться к Прелати, когда воскреснет? Потребовать убрать из спальни? Уволить с должности камергера? Принять кардинальные меры — отрубить голову, чтобы навечно отучить от вредных привычек? Или поступить осторожно: сделать вид, что ничего из ряда вон не произошло, но впредь не оставаться с ним наедине?

И вообще – где ее супруг обретается, когда жене требуется помощь? – возмущенно вопросила она себя и тут же услыхала:

— … супруг мой, Глеб Салтыков, упокой Небо его душу, очень ласковый был, в постельных делах чрезвычайно умелый. Он приучил меня к каждодневному любовному акту, да, к несчастью, слишком рано преставился.

— От чего? – спросила Жаннет из автоматического любопытства.

— Его на Кавказе чечены убили, — с готовностью ответила Салтыкова. — Ну поплакала я, а что делать? Я набожная была, очень мужа любила. Решила верность ему хранить. Занялась пилигримством. Думала – отвлекусь от печальных мыслей, от плотских желаний. Буду себя соблюдать, вести жизнь богоугодную. В Киевскую Лавру съездила, в Оптину пустынь сходила. Жила какое-то время спокойно.

Потом одиночество заело. Такая тоска взяла, что хоть в петлю полезай. Смотрела на крепостных баб, дворовых девок и – не поверишь – завидовала. У каждой, у самой нелепой на лицо, был жених или даже муж. Бабы в деревне постоянно беременные ходили, будто нарочно меня дразнили. Смотри, мол, барыня, какие мы довольные: мужья нас любят, детей имеем, семью – все как положено. Меня завидки берут: только я живу как прокаженная, несчастная, обездоленная, одна-одинешенька кукую, и в будни, и в празники… Стала я их поколачивать.

— До смерти?

— Не-е-т, что ты! Только для острастки. По разным предлогам: что после недавней уборки листок с дерева в окно залетел, на полу оказался, под ногами мешался. Или кровать неаккуратно заправлена, в морщинках. Щи слишком горячие или слишком холодные. Холодец жидковат, грибы крупно порезаны. Да мало ли причин можно найти, когда захочешь придраться!

Поору на них, зло повымещаю, потом к серьезным мерам приступлю. Сначала нерадивую девку поленом по горбу обработаю, щипцами волосы повыдираю, кипятком пообливаю. Потом отдаю для расправы гайдукам на конюшню, — разоткровенничалась Салтыкова. – Не моя же вина, что они ее до смерти кнутами забивали! Их собственное самоуправство. А на меня напраслину возвели, душегубицей обозвали. Я самолично ни одной девки не убила, вот те крест! Не понимаю, за что меня в темницу потом посадили до конца жизни…

— Ты же молодая, красивая. Могла бы еще раз замуж выйти. Что ж ты себе любовника не нашла для отвлечения?

— Нашла я, даже влюбилась. Страстно. Два раза. Да что толку…

Дарья вздохнула. Придвинувшись ближе к гостье, доверительно зашептала в ухо, как делают закадычные подружки, делясь секретами:

— Не верь мужикам, Жанна, они все сво… то есть — обманщики коварные. Тот же помещик-землемер Тютчев. Три года мне голову морочил, а женился на другой. Ну не изверг? Я его в отместку взорвать хотела, да холопы мои предали, предупредили супостата. Еще был у меня один гайдук, конюх по-нашему, Ермолай звали. Фамилии не помню, да не было у нас тогда привычки крепостных по фамилиям звать. Красавец-парень! Косая сажень в плечах…

— Косая сажень – это сколько? – перебила Жаннет. Она не разбиралась в русской метрической системе.

Видимо, Дарья тоже. Недоуменно помолчала, потом сказала:

— Косая сажень – это во! – и широко развела руками. Точно так делают рыбаки, желая по меньшей мере вдвое приврать размер пойманной щуки. — Ну вот. Я его давно приметила. За красоту неописуемую. Таких парней во Франции не встретишь. У Ермолая русые кудри до плеч, бородка, усы – как положено мужику, глаза – озера синие. Я девушка скромная, первой попыток к сближению не предпринимала. Когда однажды его полуголым увидела. Лето жаркое было, он до порток разделся, мускулами заиграл. Тут сердце мое дрогнуло окончательно.

— Призналась?

— Призналась… – горестно проговорила дворянка и смущенно потупила взгляд. – Да лучше бы промолчала. Отказал он мне.

— Почему?

— Ой, не спрашивай. Сама не знаю. Одно расстройство. Сказал – не люблю тебя. И точка. Представь оскорбление: холоп хозяйке отказывает! Где это видано? Я разобиделась, поклялась жестоко отомстить. И сдержала слово. Трех его жен на тот свет отправила. Сперва Гликерию: утюгом голову проломила. Потом Клавдию: руки-ноги поленом переломала. Умирать ее на морозе оставили — другим для науки.

У нее ребенок незадолго до того родился, так его на грудь матери положили, чтобы вместе на тот свет переместились. Нечего сирот плодить. Только не понял глупый холоп намека, в третий раз женился. Его последнюю зазнобу — застенчивую красавицу Устинью самой жалко было до смерти мучить. Да ничего не поделаешь, обещала отомстить, должна слово держать. Ее ножом исколола и спицами вязальными, те как раз под рукой оказались…

Неприятно было Жаннет слушать душегубские откровения, да стала привыкать. С волками жить – по волчьи выть, не к полуночи и полнолунию будь сказано.

Контингент в замке своеобычный подобрался, один другого кровожаднее. По живодерству и кровопийству дамы не уступали кавалерам. Похвалялись изуверскими деяниями, будто не безвинных жертв жизни лишали, а олимпийские рекорды ставили.

Хорошо — неспортивные их подвиги остались в далеком прошлом. Ничего изменить нельзя, возмущайся — не возмущайся. Толку нет к справедливости призывать или пытаться перевоспитывать: эти существа больше никому вреда не причинят. Чем на них энергию тратить, лучше Жаннет о собственной судьбе призадуматься…

В тот момент в комнате раздался раскат грома. Прямо внутри сверкнула молния — как перед дождем. Жаннет вскользь отметила очередную странность. В природе происходит наоборот: сначала молния, потом гром — по законам физики, которых здесь, очевидно, не проходили. Или неверно истолковали, пытаясь подогнать под свой — внеприродный способ существования. По аналогии с фальшивой наукой алхимией изобрели алфизику, законы которой действуют на ограниченной территории – только в крепости Тиффож.

За ее пределами гроза, вообще-то, случается на улице, а не в спальне…

Зациклиться не несоответствиях Жаннет не успела: послышался бой часов. На стене напротив печки высветился циферблат, где стояло время «двенадцать-двенадцать».

— Двойная полночь, — суеверно прошептала Жаннет.

Она откуда-то знала: в этот час начинается чертовщина.

11.

И не ошиблась. За грозой не последовал логичный ливень. Вместо шума шустрого дождя опочивальня наполнилась нечеловеческим воем, от которого мурашки выскочили на коже. По стенам закружили тени людей-уродцев. У кого-то сломана рука, у кого-то промят череп, у кого-то беззубый рот открывается до ушей. Тени людей-инвалидов плыли по кругу, напоминая Жаннет лампу из детства.

Раньше она боялась спать в темноте, и родители купили ночник с круглым абажуром, незакрепленно висевшим вокруг лампы. В абажуре были вырезаны фигурки зверей с характерными очертаниями: льва, слона, жирафа. Когда лампа нагревалась, абажур начинал медленно вращаться. Тени животных кружили по комнате, успокаивая крошку Жаннет своим присутствием. Она знала, что не одна, и засыпала.

Теперь тени не успокаивали, а пугали. Оно понятно: не безобидные зверушки явились составить компанию маленькой девочке. Задача данных уродцев противоположная — навести ужас.

В какой-то момент они сошли со стен и превратились из плоских теней в объемные фигуры с признаками зомби: одеты в лохмотья, на губах – кровавые подтеки, глаза неестественно вытаращены. Фигуры были прозрачны, ступали неслышно, невесомо, будто шагали по воздуху. Зрелище выглядело настолько настоящим, что Жаннет подумала — находится внутри мастерски снятого фильма в формате ТриД.

Причем, смотрит его без спецочков – вот до чего техника дошла. Погодите, какая техника? Это реальность. Телевизора-то невидно. Экрана кинотеатра тоже. Эх, если уж на то пошло — лучше бы ей было очутиться внутри «Парка Юрского периода». Тамошние динозавры, хоть и были гигантских размеров, выглядели безобиднее здешних монстров — убогих-колченогих предметов реквизита из фильма-ужаса…

Недолго осталось ждать, когда зомби-людоеды поднимут костлявые руки и кинутся на жертву, которой, как справедливо рассудила Жаннет, должна стать именно она.

Мысль ужаснула. Не отрывая взгляда от толпы теней, девушка инстинктивно придвинулась ближе к Дарье — в поисках защиты и чтобы та поделилась опытом. Она-то здешние порядки лучше знает, выжила среди потусторонних, должна Жаннет еще раз помочь…

Как вдруг услыхала возбужденное, храпяще-сипящее дыхание прямо над ухом.

Пронзившей догадке не желалось верить. А не верить – себе дороже. Жаннет медленно повернула голову.

И уперлась взглядом в пасть с нечеловеческими клыками, которые на глазах отросли до размера волчьих. С кончиков их закапала нетерпеливая слюна. Челюсти распахнулись для укуса. Нет, страшнее — для взятия на пробу сладкой жаннетиной плоти.

Глаза русской дворянки старанно изменились. Приняли круглую форму, желтый цвет и вертикально вытянутый зрачок, как у кошачьих. Или собачьих… А, не до классификации! Сомнений в намерениях недавней подружки и спасительницы у Жаннет не возникли.

Она отпрянула назад. Волчица в человечьем обличье или девушка в облике волчицы — тут Жаннет не разобралась хорошенько, времени не хватило… и опыта… короче, бывшая Дарья, а теперь женщина-оборотень, схватила ее за руку выше локтя когтистой лапой.

К счастью, Жаннет не растерялась, не стала дожидаться, когда ею закусят. С силой дернула руку. На плече остались четыре кровоточащие царапины, но вырваться удалось. В отместку за нанесенные раны Жаннет двинула кулаком по волчьей салтычихиной морде и спрыгнула с печи.

Попала в самую гущу зомби, которые бродили по комнатке – устало, бессознательно, безразлично, как очумевшие от пятичасового шопинга покупатели по торговому центру.

Они шарахнулись в стороны, потом встали кружком и уставились на чужачку незрячими глазницами.

— Хватайте ее! – крикнула Дарья.

От команды уставшие недочеловеки очнулись и с загробным ревом двинулись к жертве.

Вот-вот дотянутся, разорвут на части. Что делать? – крикнула себе молча Жаннет, стараясь не поддаваться панической лихорадке. Если сейчас же не придумает выход, закончит жизнь, наполнив собой ненасытные зомбиевские желудки. Требовалась мгновенная идея, эффективная как программа Майкрософт. На придумывание три секунды. Время пошло: раз… два…

У нас же времени побольше, потому позволим себе отвлечься. В стрессовой ситуации люди подразделяются на два типа поведения. Пассивный: испугаться, спрятаться, ждать помощи извне – шанс на спасение минимальный, но есть. Активный: принять решение, привести в исполнение – шансы пятьдесят на пятьдесят.

В прежнем, цивилизованном и безопасном, существовании Жаннет скорее относилась к первому типу. В замке Тиффож, перед лицом постоянно подстерегающей опасности, ее ментальность перестроилась. В целях сохранения жизни хозяйки.

Попав в окружение теней, Жаннет быстренько сделала пару выводов. Бороться против здешней нечисти бесполезно – она в меньшинстве и без оружия. Значит – не тушеваться, напугать их до крайности в ответ. Кого они боятся здесь сильнее смерти? Исклчительно одного — хозяина замка. Самого барона рядом нет, но, может, что-то связанное с ним?

Точно! Родовое кольцо семейства де Лаваль. Молодец, Жиль, вовремя подарил подарок, как знал, что пригодится. Он – первая и последняя надежда Жаннет.

Она направила руку с перстнем в толпу надвигающихся мертвецов. От перстня пролег световой луч, который имел поражающую силу лазера: попадая на тело тени, превращал ее в струйку дыма, которая с шипением загашенной сигареты растворялась в воздухе.

Сделав полукруг пальцем с кольцом, Жаннет подрезала близстоявших, наиболее кровожадно клацавших зубами врагов. Толпа их дружно шарахнулась назад и застыла в нерешительности. Жаннет крутанулась на каблуках, держа перстень перед собой, и оказалась в пустом круге радиусом в метр. Отлично. Теперь – бежать!

Но только хотела рвануться к двери, как кто-то прыгнул на спину. Дарья! Обхватив мохнатыми лапами и дико зарычав, она собралась впиться клыками в сочную сонную артерию на шее гостьи. Та, не оглядываясь, наотмашь двинула обидчицу рукой с перстнем. Волчица взвыла, разжала лапы и звучно шлепнулась на пол.

Жаннет быстро развернулась, чтобы не оставлять врага за спиной и оценить результат от удара. Результат удовлетворил: на лбу дворянки-превращенки, точно по центру отчетливо отпечаталась лилия с монограммой — символ рода де Лавалей. Прямо-таки свежепоставленное, дымящееся коровье клеймо. У техасских ковбоев не вышло бы лучше.

— Надолго запомнишь Жанну, — позлорадствовала Жаннет.

Волчица злобно рыкнула, махая руками на обожженное место:

— Ты мне по гроб жизни внешность испортила!

— Врешь ты. Нет у тебя ни гроба, ни жизни. Не тревожься понапрасну, — жестко ответила девушка.

— Хватайте ее! – крикнула оборотень Дарья подчиненным мертвецам.

Зомби не двинулись с места – пример поверженной и заклейменной хозяйки сработал как сдерживающий фактор.

Торопиться не имело смысла. Живая-невредимая Жаннет бросила последний уничижительный взгляд в толпу зомби и с королевским достоинством прошествовала к выходу.

12.

Прописная истина: ничто так не поднимает боевой дух, как победа. Неважно над кем, главное – не сдаваться. Даже можно иногда проиграть, но остаться в живых и продолжить верить в будущий триумф. Он обязательно наступит!

Вот как сейчас. Жаннет расправила плечи, гордо вскинула голову. Виктория опьянила. Теперь ей любое море по колено и мелкий тиффожский черт не брат — отличное состояние, придающее бесшабашной самоуверенности, которую уважают враги и обожают друзья. Ощущала себя настоящей Жанной Д’Арк — победоносной грозой вампиров, теней и русских дворянок.

Дверь из опочивальни Салтыковой открывалась наружу. Желая показать, кто в крепости хозяин, вернее – хозяйка, Жаннет пнула ее пинком.

В коридоре послышалось приглушенное «ох!». Женским голосом. Не составило труда догадаться – чьим. Кроме Жаннет и Салтычихи только одна дама проживала в крепости.

И точно. Захлопнув дверь, Жаннет увидела растерянную графиню Батори, потиравшую лоб. По местной привычке, которой заразилась от лакея с полномочиями шпиона, она подглядывала в замочную скважину и не успела вовремя отскочить. Получив доской в лоб, сочла это заслуженным наказанием и жаловаться не стала.

Поостереглась. Эржбета прекрасно видела происходившее в комнате Дарьи — как зомби в страхе расступились, не желая попадать под перстень, испепелявший их лазерным лучом. И как Жаннет влепила помещице оплеуху, от чего на лбу ее разместилось тавро для крупного рогатого скота. Правда, чуть более почетное – с королевской лилией и баронскими инициалами.

Над левым глазом у венгерской дамы отчетливо обозначился бугор. Жаннет спросила с издевкой:

— Я вас не зашибла случайно?

— Нет-нет, что вы, баронесса! – ответила заискивающе Эржбета. Высокомерие ее дало трещину. – Я сама виновата. Гуляла темными закоулками, где факелы не горели, за кирпичный выступ зацепилась. Упала, потеряла сознание. Очнулась – шишка.

«Врет, ну черт с ней», — подумала Жаннет и собралась отправиться своей дорогой. Только куда? Не имела ни капли понятия. Направо-налево? Вверх-вниз? Полнейшая неясность и другие синонимы с той же приставкой: неизученность, неразведенность, непроясненность.

Жаль, заранее не попросила у супруга плана крепости — в карманном варианте для туристов. Или хотя бы клубок ниток. С помощью которого древнегреческая Ариадна помогла Тесею выйти из Лабиринта, где бесчинствовал Минотавр. Как и там — здесь новичку без вспомогательных инструментов не обойтись: коридоры тиффожского замка не уступают запутанностью мифическим.

А также опасностью для жизни и чести. Потому что тоже имеется свой злодей-недочеловек в образе похотливого Прелати. Жаннет не обманывалась на его счет. Тот наверняка очнулся после стрелы и полена, которыми обработала его Дарья, снова приступил к активной загробной жизни и деятельности. Колдуна следовало всячески избегать.

Незаметно ее эйфория сошла на нет. Дороги домой не знает, спросить не у кого. Кругом враги, только успевай отбиваться. Был бы муж рядом… да его какие-то дела отвлекли.

Тронулась – куда глаза глядят и ноги ведут. Не в пустыне находится и не в джунглях: если не начнет ходить кругами, когда-нибудь куда-нибудь придет. Или Жиль, наконец, спохватится супруги, разыщет ее в подвальных закоулках. Или случится чудо, и Жаннет счастливым образом окажется на воле. Там, откуда началось ее мистическое путешествие на чьих-то крыльях в легендарный замок…

— Не желаете ли посетить мою скромную обитель, баронесса? – опять заискивающе-подобострастно вопросила Эржбета, которая, как оказалось, по пятам следовала за Жаннет.

Подобострастием графиня хотела усыпить настороженность жены хозяина. Для чего? Ах, все для того же, уже надоело объяснять. Ну, в последний раз – чтобы заманить в ловушку.

Ее метода была шита белыми нитками и понятна даже идиоту. Жаннет видела графиню насквозь. Буквально. Отлично разглядела подвох, который гнездился затемненным пятном в правом боку чуть ниже печени.

Или то была злокачественная опухоль – следствие злокозненного характера? В принципе, неважно: Батори однажды оказала злодейскую сущность, второй раз Жаннет ей шанса не даст.

Упрямая графиня не отставала, точно зудящая, зубастая муха-цеце, почуявшая сладкокровную добычу, облизывающаяся от предвкушения укушения.

– Приглашаю от всей души, — зудела она сзади над ухом. — У меня тепло, комфортабельно, сытно, не то, что у этой скряги Салтыковой. Она печь три столетия не топила. Потому что нечем — все поленья о дворовых девок попортила. У меня – наоборот. Печи натоплены, хлеб испечен, свежие котлеты наделаны…

— Из человечинки, конечно, — сказала Жаннет насмешливо. От ходьбы она успокоилась и немножко повеселела. Появилось желание поиздеваться.

— Из свежатинки, — не призналась венгерка. – Вкусные! Пальчики облизать…

— И заодно сжевать, — продолжила подкалывать девушка.

Ничто не вечно под луной, покой Жаннет длился недолго. Только вступила в следующий коридор — замерла столбом. Эржбета не ожидала, ткнулась ей носом в затылок. Испугалась, отпрянула. Посмотрела вперед на причину остановки.

В конце коридора возвышалась мужская фигура — расставив ноги, поставив руки в бока, давая понять: мимо даже муха-цеце не проскочит. Комар в том числе. Не говоря про более крупных кровосодержащих и млекопитающих. А теплокровное человекообразное подавно.

Из-за недостатка работающих факелов, лицо фигуры рассмотреть не удалось. Да не требовалось. Без того ясно, кто преградил путь. Франческо Прелати собственной персоной – мошенник-насильник, самовольник-лакей. Вдобавок итальянский нелегал без права на трудовую деятельность. Давно пора у него вид на жительство отнять и выдворить на родину.

Ну, этим Жаннет займется потом, а сейчас что делать?

Принять единственно правильное решение.

Приняла.

— Эй, графиня, вы говорили живете поблизости? – спросила Жаннет через плечо, не выпуская главного противника из поля зрения. Одновременно начала пятиться.

— Да-да, — обрадованно подтвердила Эржбета. Она пятилась вместе с Жаннет, нога в ногу. – По соседству с Салтычихой. Через стенку, собственно. Милости прошу в гости, дорогая баронесса.

Прикинув расстояние, которое только что прошла, Жаннет решила: стоит рискнуть, пуститься бегом. При медленном отступлении в выигрыше Прелати: он приближался быстрее, чем она отступала. К тому же существовала вероятность предательства Батори, ее сейчас не следовало иметь в тылу.

Жаннет резко развернулась и бросилась бежать со скоростью, которую дозволяла расклешенная юбка.

13.

Мимо дарьинового жилища проскочила без оглядки. Толкнула следующую дверь, которая очень подходяще открывалась внутрь. Влетев в эржбетины покои, захлопнула дверь, задвинула широченный, деревянный засов — грубо отесанный, надежный на вид. Такие раньше использовали в крестьянских домах и на крепостных воротах.

Все, закрылась крепко-накрепко, может считать себя в безопасности. А как же хозяйка квартиры? «Пусть заботится о себе сама», — эгоистично подумала Жаннет и не испытала угрызений.

Прижалась спиной к двери — отдышаться. И оглядеться. Куда на сей раз занесла ее судьба?

Точно не в роскошный графский будуар.

Первое, что бросилось в глаза – слишком заставлено. И завалено. На шкафах, тумбочках, этажерках, столах, стульях стояла и лежала всякая всячина: мешки разной наполненности, тарелки, горшки, стеклянные банки с провизией и заготовками на зиму. Судя по густой, голубовато-зеленоватой, мохнатой плесени, разросшейся внутри банок, срок годности их давно прошел. Но, может, именно такие продукты здесь считались деликатесом?

На одном столе в форме бюро, с полочками и ящичками, посуды не стояло. Только чернильница в виде черепа с откидывающейся верхушкой и письменные принадлежности вразброс: листки бумаги – чистые и скомканные, гусиные перья – незаточенные и использованные, конверты, ленточки, засохшие цветы. Пятна чернил – везде: на сукне, на дверцах, на полу.

Кстати, про пол. А также про стены и потолок. Сработаны топорно: неровные, неоштукатуренные, бугристые. Углы сглажены – так получается, когда лепят из пластилина.

Глина, догадалась Жаннет. Она недавно фильм смотрела про трансильванских крестьян, которые до сих пор в мазанках живут и верят в вампиров… Ой, не к добру вспомнилось.

Пространство под низким потолком прорезали веревки — засаленные, истончившиеся, разлохматившиеся, на которых висели пучки сухих растений. Между ними Жаннет заметила лапку с когтями и шкуркой. Кому она принадлежала: рыжему петуху? Земляной лягушке? Серому волку?

В стене напротив входа – крохотное оконце, задрапированное ржавой решеткой и пыльным стеклом, за которым – черно. Естественно, ведь время – заполночь. Хотя у Жаннет давно зародилось подозрение, что за окнами замка — постоянная темень, в какое время суток туда ни посмотри.

Захламленная комнатка служила… трудно с первого взгляда сказать – чем. Никогда не приводящейся в порядок кухней? Складом для ведьмаческих припасов? Лабораторией гомеопатического колдуна?

Нет, лучше не углубляться. Взглянуть позитивно. Мебель возраста рухляди, зато оригинальная — в самодельно-доморощенном стиле «а-ля село». Сколочена мастерски, из натурального дерева, не обработанного лаками, красками и другими химикалиями. Такую производили в те незапамятные времен, когда в Европе лесов было больше, чем городов.

Помещение только на вид крошечного размера. Прибраться да проветрить, вполне можно устроиться если не по-королевски, то по-среднестатистически – восемнадцать квадратных метров на человека.

Да, проветрить не мешало — было удушливо-тепло, как в пропревшем стоге сена. И так же пахло: влажным, несвежим, прогорклым, прокисшим, проплесневевшим и так далее.

В связи с явной антисанитарией, Жаннет приказала себе к предметам животного и растительного происхождения не прикасаться. Во избежание подхватить эпидемию типа оспы, чумы или полиомелита. От которых не была привита, потому что в ее время наука избавила человечество от массово распространяющихся зараз. Во времена графини они выкашивали по полнаселения.

Чтобы не позволить нечисти незаметно себя окружить или исподтишка подкараулить, Жаннет приняла превентивные меры: бесцеремонно проверила все шкафы и тумбочки, открыв-закрыв скрипучие дверцы. Дабы не выскочил оттуда какой-нибудь оголодавший зомби, внезапно – как черт из табакерки.

Ничего подозрительного не обнаружила: ни потайного хода, ни режущих-колющих предметов, ни существ, способных неожиданно атаковать. Только склады провизии или того, что когда-то ею называлось.

Последним проверила высокий, вместительный, платяной гардероб, который почему-то оказался пустым. Захлопнув дверцы, Жаннет оперлась на них спиной, сложила руки на груди. И вздрогнула: в центре комнаты стояла графиня. Наклонив голову и понимающе улыбаясь, та наблюдала за действиями гостьи.

Утомлять себя вопросами, типа «каким это образом Эржбете удалось проникнуть в дом через дверь, запертую изнутри на засов?» Жаннет категорически отказалась. Уставила взгляд в потолок, поджала губы, всем видом показывая: она здесь ненадолго. Не собирается развлекаться с хозяйкой болтовней, кофепитием или настольными играми — в пьяницу или бильярд. Пусть даже не предлагает.

Эржбета постояла-помолчала и завела:

— Очень рада вашему посещению, баронесса. Чувствуйте себя как дома. У меня, конечно, не хоромы, как у вас с супругом. Живем скромно, потому пространство используем многофункционально. Вот в этой комнате одновременно кухня, столовая и гостиная располагаются.

Еще салон, будуар и спальня. Еще летняя веранда, зимний сад и хобби-рум. Еще склад, сарай и амбар. Еще… ну, не буду вас утомлять перечислениями. Тесновато, да мы не обижаемся, привыкли к малогабаритному жилью. С пониманием относимся к временным трудностям. Раньше, когда жили во дворцах, каждая служанка имела отдельную комнату и ночной горшок. Сейчас другие времена. У барона ле Лаваля с квартирным вопросом напряженка…

Жаннет не ответила. У нее своя напряженка: нервически постукивая пальцами по плечу и вытянув шею, она вслушивалась в звуки в коридоре – на вражеской итальянской территории.

Здешняя – венгерская тоже не располагала к расслаблению и дружеской беседе под рюмку вина. Но сюда Жаннет зашла от нужды, следуя поговорке: из двух зол выбирают меньшее. Строго говоря, из двух зол лучше вообще ничего не выбирать, но эта альтернатива в сегодняшнем расписании у Жаннет не стояла.

Бездеятельное же молчание не стояло в расписании Батори. Плавно подплыв к гостье, она спросила:

— Не желаете ли выпить или покушать…

— Не желаю! — рявкнула Жаннет, чтобы та раз и навсегда отстала.

Она не желает иметь с ней ничего общего, тем более питаться ее протухшей стряпней. Ни разговаривать про погоду, ни выслушивать жалобы по поводу давно ушедшей молодости. Ни сочувствовать ее причитаниям «о старых, добрых временах», ни вести светскую беседу о последних новшествах в пыточной технике. Пусть прибережет тему для Салтычихи.

Не стоит Батори тешить себя иллюзиями, что Жаннет простила попытку нападения. Она не простила, не забыла и при возможности отомстит. Она не даст с собой обращаться как с дворовой девкой, которую можно безнаказанно лупить поленом или колоть ножом. Жаннет до последней капли будет защищать ту драгоценную, живительную, задорную влагу, которая струится в ее молодых, эластичных жилах.

Стало мучительно жалко потерять хотя бы миллиграмм своей родной, алой кровушки в пользу этой усохшей от возраста и зависти старухи.

Захотелось дать понять этой, я-ко-бы, графине — именно так Жаннет произнесла про себя «якобы» — с расстановкой, уничижительной интонацией и ироничным качанием головы, что власть ее осталась в прошлом. Жаннет не постесняется дать в лоб, чтоб поставить на место…

14.

— А вы знаете, что мы с Владом Дракулой родственники? – вторглась в ее возмущенные мысли Эржбета мягким голосом.

Ответа дожидаться не стала. Он мог прозвучать грубо, вроде «не знаю и знать не хочу!» — в соответствии с нервным настроением гостьи. Это не устраивало. Даже помешало бы. Эржбетина промежуточная цель: изо всех сил избегать конфронтации. Негативное настроение Жаннет следовало переломить. Воспользоваться приемом, известным с древности: сначала расположить человека к себе, потом начать им манипулировать.

Хозяйка многофункциональной комнатки поступила в полном соответствии с правилами психологии. Интересно, у кого научилась – у лженаучного колдуна?

Эржбета взяла с этажерки два портрета в изящных, узорчатых рамках из белого металла. Рамки – овальной формы, размером с гусиное яйцо, сбоку соединялись петлей и имели ножки сзади, чтобы стоять. Портреты, выполненные в стиле миниатюр, изображали молодых мужчину и женщину: он – справа, она — слева.

— Это я и Влад, — сказала графиня, подавая портреты Жаннет.

Та сначала косо, недовольно и недоверчиво взглянула на портреты. Потом заинтересовалась, приняла, стала рассматривать.

Если Эржбета сейчас не врет, она была в молодости исключительной красавицей. Но на утверждение «не врет» имелось мало указаний – то есть, конечно врет. Ну и черт с ней, Жаннет вступать в разоблачительство не захотелось. Обременительно. Придется напрягаться, придумывать аргументы, доказывать правоту, для чего потребуется сравнивать антропометрические данные: длину носов, расстояние между глаз… Не до того ей. Только что от летучего итальянца едва спаслась. Сделает вид, что верит.

Дама на портрете изображена не в профиль и не анфас, а между ними – в размере три четверти, до бюста включительно, рук-ног не видно. Черты лица тонкие, благородные, цвет кожи – известково-белый, по тогдашней моде. На синем фоне картинки он особенно выгодно выделялся аристократичностью.

Дракула тоже красив — по-мужски, не по-мужицки. Крупные черты лица – гармоничные, приятные глазу. Изображен в шапке, украшенной драгоценными камнями и меховой оторочкой, в кафтане с воротником-стойкой. В глазах – доброта, на губах – улыбка.

Браво закрученные кончики усов наверняка свели с ума немало дам, хотя на вкус Жаннет были длинноваты — почти до ушей. Он также сидел в полуоборот и смотрел на… жаннетину левую грудь… нет, показалось… Она приподняла картинки. Теперь мужчина смотрел куда-то мимо.

Облик обычного трансильванского дворянина. Не скажешь, что патологического. Не похож он на самого известного в мире вампира. Даже представить трудно этого цветущего, добродушного месье глодающим мертвецкие кости или копающимся в кишках свежевспоротого трупа — с выпученными глазами, звериными клыками и чумазым от крови мурлом. Его тоже оговорили недоброжелатели?

— Точно, — смиренно подтвердила хозяйка и посмотрела на гостью с трагедией в глазах.

На сей раз Жаннет поверила безоговорочно, потому что с ее любимым бароном де Рэ произошла похожая несправедливость.

Рассмотрим вопрос возникновения кровавой репутации подробнее, чтобы окончательно и бесповоротно расставить точки над «и». В качестве примера разберем случай Влада Дракулы, для чего совершим вместе с Жаннет экскурс в историю трансильванских событий.

Пятнадцатый век. Границы государств не устоялись и не закрепились в официальном порядке на картах. Шел передел территорий, Европу сотрясали войны. На войне не место состраданию, крайняя жестокость была в порядке вещей.

Обычная практика — победители отрезали головы побежденным и демонстрировали направо-налево, проезжая по улицам городов и сел. На видных местах устанавливали колы, на которые заживо насаживали несчастных. Вдоль дорог стояли виселицы со свежеповешенными, пики с отрубленными головами – вот так оформляли обочины в средние века.

Вывод: чтобы на фоне подобных членовредительских страшилок прослыть вампиром-кровопийцей, надо было ухитриться. Особо изощриться. Показать дикую сущность. Совершить хотя бы раз такую неслыханную жестокость, чтобы ужаснуть современников и войти в анналы истории главным вампиром всех веков и поколений. Под именем Дракула, которое потом станет нарицательным для обозначения любого монстра.

Тут Жаннет себя мысленно осадила. Стало немного жаль Влада. Судя по портрету, он ничего особо кровожадного не имел ввиду. Припомнился фильм, где его молодым, бесстрашным воином изобразили: с сурово сдвинутыми бровями и целеустремленным взглядом. Влюбиться можно было запросто. Зачем на хорошего человека собак навешали, ведь он только родину хотел защитить?

Порассуждаем логично. Если до возраста на портрете Влад не проявлял признаков вампиризма, то приобрел их потом. После какого-то события, потрясшего его сознание до глубины души и превратившего в другого человека — с клыками.

Кажется, начинает проясняться… У него в личной жизни тоже произошла трагедия — по аналогии с ее собственным супругом.

Да, Жаннет теперь знает — даже самые суровые на вид мужчины бывают глубоко чувствительными.

Значит ли это, что…

15.

— У Дракулы была несчастная любовь? – осторожно предположила Жаннет.

— Совершенно верно! – обрадованно подтвердила графиня.

И облегченно вздохнула: гостья клюнула. Осталось наврать чего-нибудь пожалостливей, выжать слезу, усыпить бдительность – ну, в этом она мастерица.

— Вы ужасно остроумны и проницательны, мадам, просто удивительная интеллектуальность в вашем юном возрасте, — затараторила Батори, опутывая Жаннет сетями лести и подхалимства. — Совершенно точно угадали. Неслыханное несчастье постигло молодого графа Влада. Кстати, прозвище «Дракула» означает не что иное как «дьявол» по-румынски. В хорошем, восхищенном смысле — по-дьявольски беспощадный к врагам. Вы же знаете, в пятнадцатом веке трудно было быть высокородным господином. Тем более иметь обширную собственность: земли, замки, города. Все свободное время приходилось тратить на защиту их от посягательств захватчиков: ближних соседей и дальних оккупантов.

— Да, во Франции тоже было неспокойно, — согласилась Жаннет. — Похожая картина. Богатые сеньоры больше времени проводили верхом на коне с оружием в руках, чем дома с женой и детишками. А иначе не отобьешся от конкурентов и самозванцев, не докажешь права владеть землями и управлять вассалами. Оттого продолжительность жизни их трагически укорачивалась: большинство рыцерей умирали в молодом возрасте – от участия в вооруженных конфликтах.

— То же самое на родине Влада, — шустро подхватила Эржбета. – В те времена Румыния процветала. Была удобно расположена — в центре торговых путей из Европы на Восток во всех направлениях: в Китай, Турцию, Египет. Имелось слишком много завистников, желавших захватить власть над доходным районом.

Чтобы защищать родовые владения от посягателей, внутренних и внешних, приходилось местным правителям с малых лет обучаться воинскому мастерству. Воспитывать характер, укреплять тело. Слабаку лучше не высовываться, не провозглашать себя царем — в момент скинут и семью вырежут, чтобы в будущем не претендовали на престол.

— Особенно досаждали нам турки — проклятые иноверцы, — продолжила Эржбета напевным тоном повествовательницы легенд. — Обложили страну оброком на сотни лет, от чего обнищали крестьяне и горожане. Из-за них и господа. Восстать против супостатов никто не решался. До тех пор, когда Влад вошел в воинскую силу и государственный ум. Лет пятнадцати от роду вступил он на трон Валахии и отбился от турецкой дани.

Для особой убедительности рассказа и чтобы незаметно войти в доверие, Батори придвинулась поближе, взяла гостью осторожно за локоток. Та резко отдернула — не любила панибратства.

Эржбета не обиделась, не отодвинулась, но руки убрала. Временно, конечно, до часа икс. Который, она знала, не замедлит наступить. Очень скоро…

— Так вот. Влад обладал дерзостью и был в отличной физической форме — результат тренировок с детства. Когда сделался королем, отказался выплачивать оброк туркам. Тем не понравилось, решили наказать восставшего вассала. Сам Мехмет-паша явился с неисчислимым войском.

Только не получилось у них. Турецкое иго давно трансильванцам надоело. Стар и млад, бедняк и дворянин поддержали Влада, встали под его знамена, пошли сражаться. А против целого народа воевать, как вы знаете, невозможно. Паша был разбит и позорно бежал обратно. Зализывать раны в своих караван-сараях да гаремах.

Жаннет слушала, не перебивая. Значит — увлеклась. Батори внутренне улыбнулась и довольно потерла руки.

— Теперь о возникновении легенды про вампира. Начну издалека — в географическом смысле. Вы знаете, где находятся Карпаты?

— Смутно, — призадумалась девушка. — Где-то в Скандинавии?

— Почти. На востоке Европы.

— Слишком расплывчатое понятие. Вы мне точнее укажите: эта территория расположена «до» бывшего железного занавеса или «за» ним?

Графиня сделала удивленные глаза.

— Это где? – спросила. У нее очень явно отсутствовало представление о дислокации стран с противоборствующей идеологией в период холодной войны.

Жаннет в свою очередь удивленно посмотрела на нее — почти как на идиотку.

Выяснение грозило затянуться, вылиться в бесконечное задавание вопросов с обеих сторон – затягивание, которое не входило в намерения Эржбеты. Уточнила:

— Карпаты – это горная гряда.

— Никогда не слышала. Вы их не путаете с Альпами?

— Нет, дорогая. Альпы по красоте c нашими горами рядом не стояли, — сказала уверенно Эржбета и продолжила – опять напевным тоном сказительницы: — Карпатские горы такие старые, что стерлись от возраста, как жевательные зубы у слона. Снег на невысоких вершинах давно растаял. Пологие склоны покрылись угрюмыми, труднопроходимыми лесами, в которых без бензопилы или бульдозера далеко не заберешься.

С доисторических времен жили там люди, очень обособленно, маленькими поселениями и хуторами, редко общавшимися друг с другом. Почему? Из соображений безопасности. Чтобы не нашли их в горном захолустье ни враг, ни друг, ни нечистая сила.

В те лихие времена каждый должен был сам о безопасности заботиться, не дать семью в обиду злонамеренным супостатам — в облике пришельцев. Неважно, какого происхождения: демонического или человеческого, существовавшие по-настоящему или только в воображении, запуганном таинственными природными явлениями и случаями. Тогда ведь еще не придумали централизованные силы для защиты населения вроде полиции с брандспойтами, чтобы разгонять толпы наступающих…

Эржбета хотела сказать «наступающих зомби», но подумала, что в свете последних событий с Жанной, лучше применить нейтральное слово.

Слово быстро не нашлось.

— … толпы наступающих… несогласных… по-другому думающих… и поступающих… Тьфу, запуталась. В общем, современному человеку даже трудно представить.

Жизнь в карпатских лесах и долинах была маловеселой — что для простых, что для богатых. Это отражалось в настроении людей и в архитектуре построек. Местная знать возводила на холмах такие же угрожающе-мрачные, молчаливые замки, какими казались горы на закате. Наступали сумерки – самое нежелательное время суток. Потому что за ними следовала ночь, когда происходили пугающие, недобрые, необъяснимые вещи.

Люди были невежественные, суеверные, за что их невозможно осуждать. Когда живешь в глуши, в постоянном страхе за себя и близких, поневоле начнешь с недоверием относиться к окружающей среде. Боялись всего, что только можно придумать: болезней от злого наговора, падежа скота от проклятий, пожара от удара молнии. А более всего — нашествия врага. Который только и мечтает, чтобы завоевать, лишить жизни, угнать в неволю или унести в царство дьявола.

Страх поднимал голову в ночной темноте, освещенной только скупыми небесными звездами. Каждый странный звук заставлял насторожиться, прислушаться. Птичьи крики в лесу принимались за лиходейскую перекличку. Шорох шагов вышедших на охоту зверей – за поступь шпионов. Приходившие ниоткуда беды — за происки недобрых сил, наветы колдунов или козни завистников. Засухи и наводнения – за недовольство природы.

Не находя очевидных носителей зла, жители горных сел и хуторов стали их придумывать. Вину за несчастья возлагали на потусторонние существа, которых днем не увидеть — только их вредоносные деяния. Родилась легенда о людях-вампирах, оживших мертвецах. Неуспокоенные души их не были приняты небесами — в наказание за грехи при жизни. Помыкавшись между небом и землей, они возвращались в родные места, чтобы мстить за свои загробные печали.

Народ стал придумывать способы с ними бороться. Трупы подозреваемых в вампиризме старались изувечить, чтобы не дать ожить: грудь прокалывали колом, отрезали голову и клали ее в ноги. Или прикладывали серп острием к шее: если мертвец попробует подняться в гробу — серп отрежет голову, и он останется на месте.

— Но легенды никогда не рождаются на пустом месте или безо всякого основания, — подала голос Жаннет.

— Правильно, сейчас расскажу – с чего началось. Страх перед мертвыми сжимал сердца живых суеверным, холодящим ужасом. Упокоившихся старались поскорее похоронить. Иногда слишком поспешно, когда человек еще не умер, а только впал в кому от болезни. Или заснул летаргическим сном.

Таких хоронили фактически живьем. А человек очнется, увидит себя в гробу — впадет в панику: бьется, кричит, царапает крышку. Потом умирает по-настоящему, но в другой позе, чем в первый раз — скрючившись, раскрыв рот в предсмертной судороге. С гримасой ужаса на лице.

Первыми это заметили грабители могил. Те, которые ищут ценные вещи на покойниках или только поживиться одежкой. С них-то и пошли рассказы об оживших покойниках, пытающихся выбраться из гроба. Если одновременно в деревне происходило несчастье, вроде побитого градом урожая, сваливали на тех, кто уже не мог оправдаться.

Со временем поле деятельности вампиров в фольклоре расширилось. Им приписывали выпивание живой крови, пожирание себе подобных, голые пляски с чертями на горах и тому подобные мерзости. Взрослые и дети замирали от страха при одном упоминании о кровососущих мертвецах.

Совершенно напрасно! Бездоказательно и огульно. Все от чего? Мы… они… бедные вампиры пали жертвами неразвитого простонародного ума – от недостатка образования и склонности к предрассудкам.

Неживые, черно-блестящие глаза графини недобро сверкнули в сторону гостьи. Помня запрет прикасаться руками, она потянулась к девушке ртом с приоткрытыми губами и начинавшими клацать зубами.

16.

— Вы забыли рассказать про любовную линию Дракулы. — Жаннет вернула хозяйку к предмету разговора.

Та вздрогнула, отпрянула. Тряхнула искусственными локонами.

— Ах, да. Ну… турки обиделись, когда их разбили, и задумали отомстить. Через пару лет они вернулись с удвоенным войском наказать строптивого Влада. Подкупили нескольких влиятельных вельмож из его окружения. Что обидно, переманили к себе родного брата Дракулы — Раду Красивого. Которого пообещали посадить на трон, когда тот освободится.

За головой царя Влада явились несметные силы. Враги, предатели и собственный брат осадили его личную крепость Поэнари — неприступный каменный форпост с башней, возвышавшейся над рекой. Пришлось князю Дракуле тайно бежать, чтобы собрать ответное войско. В крепости осталась его любимая жена Юстина… Бедная девушка! – воскликнула Батори. С иронией – послышалось Жаннет. Взглянула на хозяйку, та отвела глаза.

— Юстина юная была, восемнадцать недавно отметила. Первая красавица в Трансильвании. И умница. Сразу сообразила: не стоит ей живой в лапы туркам попадать. Добра ждать от них не приходилось. Влад с войском задерживался. Когда слуги сообщили, что враг вступил в пределы крепости, взбежала девушка на башню. И — сбросилась в реку, которую потом в ее честь переименовали. «Река принцессы» стали называть. По-румынски Арджеш.

Влад, когда узнал, три дня плакал. Прямо-таки убивался от горя. Руки на себя наложить хотел, преданные друзья его день и ночь охраняли. Никто не знает — ведь Юстина беременна была его первенцем. Двойная потеря смертельной болью в сердце Дракулы отозвалась. Которая так и не зажила до собственной его кончины.

Погоревал он, да делать нечего, надо было идти родину освобождать.

Когда освободил, снова на царство сел и начал жестокостями заниматься. Которые даже для тех времен, немилостивых и кровопролитных, многим показались неоправданно злодейскими. Только не виноват Влад: душевная боль не унималась. Приходилось ее другой болью утишать — чужой.

Полюбил он людей пытать. Врагов, точнее. Самолично колол, резал, части тела отрубал. Наверное, пытки были для него своего рода лекарством: вместе с чужой кровью утекала его собственная печаль. Только ненадолго хватало успокоения. Как известно — к любому лечащему средству происходит привыкание. Вот и у него. «Лекарство» подчинило, потребовало ежедневного применения.

Любимым занятием Дракулы было сажание на кол. Особые умельцы для того имелись. Профессия палача не так проста, как нам, непосвященным, кажется. Вроде невелика наука – топором по шее рубануть или человека на дыбе растянуть. Ан нет. Здесь так же, как в любом другом ремесле, мастерство требуется.

Я самолично наблюдала и восхищалась. Чтобы человек подольше на колу мучался, его следовало проткнуть особым образом — через анус и дальше, не задевая внутренних органов, вывести конец через лопатку. Созерцать это — величайшее наслаждение… – Эржбета забылась. Закатила глаза, сладострастно облизнулась.

— Совершенное варварство! – вернула ее в реальность Жаннет. Не в настоящую реальность – живую, двадцать первый век, а в ту, в которой они находились. — Средневековая извращенность – подвергать сородича пыткам. Нецивилизованное человеконенавистничество. Грех!

— Простите, мадам, здесь вы не правы. Грехов Дракула не совершал, потому что поступал во имя высокой цели защиты родины. Патриотизм допускает всяческие действия, в том числе негуманные. Влад руки-ноги отрубал в устрашение захватчикам. Пытки применял, чтоб в следующий раз не вздумали предать. Кто посмеет осудить за насаждение справедливости?

Князь Влад был верным сыном отчизны. Больше всего на свете любил родную Трансильванию, за нее сражался, за нее мучил врагов, за нее погиб. В душе был сугубо верующим человеком, богобоязненным. За время правления одарил монастыри и церкви несметными богатствами. Они молились за его победы.

— Помогло?

— Что?

— Молитвы.

— И да и нет. Родину очистил от неверных, а сам не уберегся.

— Как он погиб?

— Очень глупо. Опять же от предательства. Ближайшие соратники Влада совершили измену во время очередной освободительной кампании. Он попал к туркам в плен. Те припомнили массовые сажания на кол, прибивание тюрбанов гвоздями к голове и прочие «шалости». Отрубили голову нашему князю и в медовом соусе, чтобы не испортилась, отвезли паше — представить на всеобщее обозрение и поругание.

Останки отдали родственникам. Те захоронили Влада возле его любимого замка Поэнари. Только когда турок окончательно прогнали и вскрыли могилу, тела там не оказалось. С тех пор пошли слухи. Впрочем, неподтвержденные. Рожденные только темнотой сознания и предрассудочным страхом.

— А ваша родственная связь в чем заключалась? – Жаннет вспомнила первоначальное утверждение графини, собственно, пробудившее ее любопытство. – Вы не могли встречаться друг с другом — по временам жизни не совпадаете.

— Да, между нами более ста лет разницы. Я потомок его жены Юстины, — объяснила Эржбета и беззастенчиво солгала. Ей не привыкать, вранье — нормальная манера общения в здешнем подземелье. – Современники в один голос твердили о нашем с ней сходстве. Вот посмотрите на линию носа. Горбинка на переносице — в точности как у меня.

Она ткнула пальцем в миниатюру и вытянула собственный нос ближе к Жаннет, чтобы та удостоверилась. Горбинки та не увидела. Зато заметила другое, для себя более важное: на пальце Батори вырос коготь. Точно такой, какие были у ее тени вчера в гостиной.

Мозг немедля подал сигнал – насторожись! И приготовься! Жаннет напряглась, но не подала виду. С притворным вниманием уставилась портреты.

Вдруг изображение Дракулы ожило, повернулось в «фас» и, глядя прямо в глаза Жаннет оскалило окровавленные зубы. Свекольного цвета капля соскочила с клыка и плюхнулась на палец девушки. По-настоящему.

Дама на портрете рядом тоже не задержалась с шевелением: разинула типично волчью, острозубую пасть… Впрочем, зачем постоянно обижать волков, они же не виноваты, что хищники. Вот обезьяны-бабуины тоже имеют впечатляще-пугающие зубки. А также представители других семейств пока еще не вымершего животного мира: кошкообразных, крокодилообразных, бегемотообразных. Припишем сюда еще зверушек, которых следует опасаться безоружному туристу: грызунов с паразитами, буйволов с копытами и слонов с бивнями.

17.

Ну, не будем отвлекаться, а то пропустим самое интересное. К хищному оскалу дамы добавилась костлявая рука, которую она выпростала из-под портрета и направила в сторону Жаннет. Оказалось – не носом, а именно рукой с когтями изображение и Эржбета были похожи.

Сзади Жаннет что-то несмазанно скрипнуло. В тишине глинобитной мазанки звук взвизгнул будто испорченный микрофон, резанул по нервам. Он шел из утробы шкафа, к которому Жаннет доверчиво стояла спиной. Она отшатнулась, обернулась. Застыла, не веря глазам. Дверцы шкафа скрипуче отворились вглубь, оказывая черную бездонность.

Оттуда выползали три молодые зомби в костюмах дворовых девушек из румынской… или венгерской… в-общем – карпатской деревни периода возникновения вампирских слухов. Двух мнений быть не могло: это пособницы кровавой графини.

В каждой руке они держали что-то опасное, колюще-режущее: остро наточенную бритву, сверкавший лезвием топорик, двухзубчатую вилку для поддевания мяса, миниатюрную пилу-ножовку, обоюдо-острый кинжал, сапожное шило.

С шипением, слюноотделением, угрожающе полусогнувшись, девки медленно двинулись на жертву, создавая ловушку по классической схеме хищников: окружить, напасть, перегрызть горло. Жаннет была в курсе звериной охотничьей тактики – пригодилось увлечение документалистикой про живую природу. В том же неторопливом темпе она стала отступать. Одновременно – искать в голове выход.

В очередной раз потребовалось моментально принять решение – единственно правильное. Значит, опять – лихорадочное шевеление мозгами. Припоминай скорее, Жаннет, чего боятся вампиры больше всего? Из книг и фильмов впомнилось основное: солнечный свет, серебряный крест, освященные пули, зеркала, в которых не отражаются их окровавленные морды.

К несчастью, ничего из упомянутого под рукой нет. Так что же, помирать в расцвете лет и по-глупому, негероически, ни за что? Ни за родину, ни спасая утопленника, ни доставая собачку из огня? Мелковато как-то. Местечково. Недостойно ее – воительницы-легенды, героини-амазонки, победительницы отборных вражеских полков.

При воспоминании о былых победах самосознание Жаннет встрепенулось. Враки! Орлеанскую Деву вилками не напугать! Она никогда не отступала без боя. Сегодня – в первый раз… Но по уважительной причине: как-то неудобно с невооруженными руками против ножей и топоров. Не беда. Главное – настроиться на победу! Зажечь огонь ненависти в глазах, нервно сжать кулаки. Показать, что готов умереть прежде, чем убежать. Тогда враги увидят дерзость, испугаются и сами собой разбредутся по домам. Или в данном случае по шкафам…

Ха! – нервно хохотнула Жаннет про себя, подбадривась. Кого тут пугаться? Неужели не справится с престарелой, давно умершей бабкой, которой не терпится испить ее девической крови? Или ее анемичными подручными девицами, из которых выпущены жизненные соки? Нет, она должна что-то придумать. Немедленно.

Эврика! Надо испытать старое средство на новых врагах. Подняла руку с перстнем, чтобы испепелить их в струйку дыма, но… устрашающего эффекта не произошло: смертоносный луч не вырвался, девки-вампирши не испугались. Неудачка… Так. Что будем делать?

Бежать! К выходу.

Жаннет согнула руки в локтях, голову устремила вперед, приготовившись дать знатного стрекача. Но только собралась оттолкнуться ногой, чтоб сразу с места в карьер… как снова пришлось замереть.

Путь преградила Батори с руками, поставленными в верхнюю – атакующую – позицию. Ну, прям паук-черная-вдова после неудачного спаривания. Еще миг — и вопьются ядовитые жала в нежную плоть Жаннет…

Мысль о побеге отпала сама собой. Следовало работать не ногами, а головой.

Стресс обострил сообразительность, Жаннет вспомнила еще одно действенное средство против вампиров.

Прежде, чем сама толком сообразила, из горла вырвалось:

— А у вас есть чеснок?

И угадала!

В комнате воцарилась мертвая сцена. Девки застыли на месте кто как был – в неловких позах. Нога поднялась сделать шаг и зависла. Глаз моргнул и не открылся. Слюна упала с языка и застыла в воздухе.

Графиня обмякла. Руки сами собой опустились, когти на пальцах убрались. На морде ее возникло друг за другом несколько выражений: осознание вопроса — неверие собственным ушам — недоумение — наконец, испуг. Батори покрутила руки перед носом, будто проверяя – почему отказал инструмент?

Пока враги находились в ступоре, Жаннет времени не теряла. Размахнувшись, бросила рамку с портретами в Эржбету с рассчетом добавить растерянности. Снаряд попал в цель — по обнаженным, недавно обновленным зубам. Хозяйка их вскрикнула, прижала ладони ко рту и согнулась, образовав телом прямой угол.

Рассчет удался.

Путь открыт. Почти. Впереди только согбенная неприятельша, не представлявшая угрозы. Чтобы освободить дорогу, Жаннет сложила руки в замок и мощно треснула обидчицу сверху по затылку. Запрещенный в боксе прием, но в битве за выживание правила не действуют. Вернее, действует только одно – все приемы хороши, выбирай на вкус и спасайся как можешь.

Треснула Жаннет от души – чтобы отбить охоту преследовать. Эржбета хрюкнула и рухнула носом в пол. Наступив на нее каблуком, Жаннет прижала побольнее, оттолкнулась и помчалась к выходу. Открыла дверь, выскочила, захлопнула.

Остановилась передохнуть.

18.

Передохнуть не получилось.

В коридоре она немедля попала в объятия — крепкие, мужские. В темноте не разглядела чьи, понадеялась – супружеские. Наконец-то! Прильнула к любимому Жилю, вдохнула запах его одежды и… отшатнулась.

Мужчина пах по-чужому. Не слишком привлекательно: густым, тяжелым, терпким ароматом, напоминавшим восточный. Нет, скорее северо-африканский. Точно! Похожие запахи она ощущала, когда ходила на алжирский рынок в Париже.

Или «базар» по-ихнему, по-арабски. Это в столице самое популярное место – после Лувра. Здесь всегда толпится народ, привлеченный дешевизной продуктов, которые в два раза доступнее, чем в супермаркетах. Единственный «недостаток» — отсутствие красивой упаковки. Ну, пусть за нее богачи переплачивают, а нам и так сойдет. Вещи тоже продаются по доступной цене. Соответствующего качества, естественно. Но какой дурак предъявляет высокие требования к дешевому товару?

Базар дешевый, но далекий. Посещала его Жаннет нечасто, только когда возникала необходимость обновить духи. Они продавались отдельно от съедобного ассортимента — в парфюмерных отделах слева от ворот. «Отделы» — сильно сказано. Секции или лавки, которые разделяются тонкими стенками или одними занавесками. Мимо них Жаннет могла ходить часами, не уставая и не тратя ни цента.

Нравилась демократичность обращения с клиентом самодеятельных арабских продавцов в отличие от вышколенных столичных. В городских магазинах парфюмерные пузырьки стоят за стеклом с замком. Чтобы понюхать, приходится каждый раз продавщицу звать. Она стоит над душой и смотрит злыми глазами, от чего уже не хочется ни нюхать, ни покупать, лишь побыстрее удалиться.

На базаре – отсутствие витрин и полнейшее доверие: полки в виде лестниц, весь товар на виду, каждый флакон доступен. Принцип простой: подходи, нюхай, покупай. Лучший товар здесь. Дальше не ходи, все равно дешевле не найдешь, только время потеряешь. Приглянувшимся девушкам парни-продавцы еще скидку сделают.

И ведь правы, братья-мусульмане, не обучавшиеся в университетах на специалистов-менеджеров. Следуя принципу: доверие – двигатель торговли, они вели успешные дела, вудя по довольным, улыбчивым лицам.

Постепенно Жаннет стала постоянным клиентом в «ароматных» лавках. Открыла новый спектр запахов — экзотических для европейцев. Понравилась их своеобразие: густые, как терпкая магнолия, будоражащие, как закулисная жизнь женской половины эмирского дворца.

Привлекла также универсальность использования, что удобно с практической стороны. Жаннет заметила: если побрызгаться одними духами слегка и посильнее, то кажется, что это два разных запаха. Значит, не требуется покупать духи отдельно на каждое время дня, что полагается по высшему парижскому этикету. Можно выбрать один аромат по вкусу. Пользоваться днем — осторожно, вечером – пообильнее.

Результат отличный. И для худощавого жаннетиного кошелька экономия. Когда надоест – просто поменять парфюм. Иначе, если следовать парижским предписаниям — за то же время надоедят два-три, придется менять все. Что накладно для студентки, не имеющей ни в настоящем, ни в ближайшей перспективе постоянного заработка.

Кто-то образно выразился: духи – это ажурный мостик мечты. Действительно, удачно найденный аромат заставляет мечту работать, разыгрывает воображение. Последние полгода Жаннет нравились духи «Дастархан» — типично арабские, тяжеловатые, но не приторные. Насыщенные иносказанием «Тысячи и одной сказки», несущие в себе загадочность душно-жаркой, тропической ночи, они налиты в соответствующий флакон: темно-синий со звездами, в форме восточной башни.

Этот запах действовал на Жаннет волшебным образом. Настраивал романтически. Мечтательным наваждением переносил в далекое прошлое, в другую страну, в другие отношения между мужчиной и женщиной — доэмансипированные. Предлагал погрузиться в волнующие до дрожи тайны гарема, представить себя одной из юных, застенчивых невольниц. Которые, едва прикрывшись прозрачными шарфами, выстроились перед визирем для выбора на ночь.

С ее стройной фигуркой да в сексуальном купальнике Жаннет выглядела бы не хуже других. Если не самой лучшей. Да, надушившись «Дастарханом», она легко покорит сердце султана. Ее будут регулярно — каждую ночь приглашать к нему в постель, а когда не пригласят, все равно не останется без мужского внимания. Душа кокетливо встрепенется, замерев от жгучих глаз молодых, но испорченных евнухов, научившихся альтернативным методам любви…

О нравах на женской половине дворца Жаннет судила по фильмам из старинной жизни. Которые так любит снимать Голливуд — за зрелищность интерьера, богатство одежд и экзотический антураж картинки. Именно в гаремах решались демографические и политические проблемы страны. Бурлила светская жизнь: плелись интриги, создавались коалиции, сочинялись сплетни. Неторопливость и лень – лишь видимость, за ней — кипящие страсти.

Которые будили фантазию на разные темы: о запрещенных желаниях, неисполнимых надеждах, междоусобной зависти и конкурентной борьбе вплоть до летального исхода.

Впрочем, нет, борьба до смерти Жаннет не устривала. Лучше владеть сердцем господина единолично и без вмешательства погрязшего в дрязгах гарема. Тогда она представляла себя молодой наложницей, с волнением ождающей султана, захватившего ее в качестве трофея на полях войны. Она, эротично полуголая, закутанная в разноцветные шелка, возлежит на подушках в его походном шатре, замирая от ощущения неизвестности и отчетливо витающего в воздухе соблазна…

То, что Жаннет ощутила сейчас, ничего общего с соблазном не имело. Поначалу запах от мужчины показался тяжелым, но сносным. После же длительного вдыхания он превратился в приторно-сладко-блевотный дух. Завоняло каким-то незнакомым видом парфюма: когда нечто давно-протухшее заливают чем-то крепко-одеколонным. Жаннет показалось – с индонезийским душком. Почему таким географически ей неблизким — неизвестно, может память предков. Далеких, неизвестных и вообще чужих.

Подняла голову посмотреть — к кому попала в пахучий плен.

Каддафи! В том же наряде, который теперь разглядела в подробностях. С белым верхом и золотой кокардой фуражка, наверняка – генеральская, диктаторы иных не носят. В золотой оправе противосолнечные очки, хотя в замке давно и, кажется – навсегда, наступила полночь. Коричневого цвета тога, перевитая вокруг тела, концом заброшенная за левое плечо — в точности как у статуи римского императора Нерона.

Странный гардероб для наиболее современного — по годам жизни — гостя барона де Лаваля. Хочет показать, что поклонник древнеримских диктаторов? Или это его личная модельная марка «от кутюр а-ля Каддафи»? Оригинальничает гражданин «узурпатор власти в единоличное пользование». Ну, логически имеет право – как начальник государства.

Жаннет хотела оттолкнуться и бежать дальше. Не получилось. Каддафи не зря носил военную фуражку – имел прилагающиеся к ней захватнические замашки: однажды схватив добычу, больше не отпускал. Ни слова не говоря, он крепче прижал ее к груди и шагнул назад — спиной в стену. Вместе с девушкой. Она было забылась, где находится, зажмурилась, ожидая, что треснется лбом о камень.

Повезло – пронесло. Прохождение через стену произошло без повреждений.

19.

— Открывай глазки, приехали, — услышала девушка грубый голос Каддафи и ощутила свободу от объятий.

Открыла глаза, оглянулась. В очередной раз удивилась. Они с Каддафи очутились в походном шатре, именно таком, о котором Жаннет частенько втайне мечтала, вдыхая «Дастархан». Шатер у основания был круглый, просторный, цвета сахарного — с ударением на вторую «а» — песка, то есть из пустыни Сахары. Острая верхушка его уходила далеко ввысь, упираясь в верхние этажи крепости.

Вдохнула Жаннет воздух романтики и… разочаровалась. Пахло не соблазнительными восточными ароматами, а приземленно и неизысканно — верблюдом. Самым настоящим. Давно не принимавшим душ – по причине недостатка воды в пустыне.

Он и присутствовал здесь собственной персоной. Гордо воздев голову, с любопытством поглядел на прибывших из стены. Наверное, даже он, много странностей повидавший на своем верблюжьем веку, не ожидал подобного трюка. Удивления, однако, не выразил, не высказался, вроде: «ого! оригинально вы передвигаетесь, мне бы так» или «привет! как дела? выпить хотите?». Даже не плюнул в их сторону.

Лишь презрительно покосился одним глазом на Жаннет, мол «что делает женщина вне гарема?», и недовольно фыркнул. Потом развернулся на четырех копытах и с достоинством наследника дубайских миллиардов отправился неспешным шагом к водяному корыту. Запастись влагой – на случай предстоящего перехода пустыни.

Потому что никогда не знаешь у этих двуногих, когда им приспичит отправиться в дальний путь. Непредсказуемые, нелогичные они, на всякие чудачества способны. Их внезапное появление в шатре тому доказательство. Имеется подозрение — люди умом небогаты. Подозрение усиливается, когда они пытаются разговаривать с верблюдами.

Нет, чтобы нормально, по-человечески что-нибудь вразумительное сказать, доходчиво мысль оформить. Мол, давай, дорогой, вставай, поедем сейчас Сахару пересекать по периметру. Протри заранее языком глаза, ведь придется ночное небо без телескопа наблюдать, чтобы по звездам дорогу искать. На тебя вся надежда, корабль ты наш в пустыне.

Или: поешь-попей, милейший, перед дорогой, два месяца в пути будем, неизвестно, когда в следующий раз родник найдем или колючку. Запаси горбы жиром, в котором влага надолго сохранится, в дороге пригодится напиться…

А люди — те, которые считают себя специалистами по обращению с верблюдами, коротко – погонщики, одними шипящими начинают выражаться: «ш-ш-ш», «кс-кс-кс». Или вообще неизвестно для чего цокают языком.

Понимай как хочешь. Ну, чисто обезьяны необразованные, макаки толстозадые по-нашему, по-бедуински. Так думал верблюд, демонстративно повернувшись к новоприбывшим мохнатым, хвостатым задом.

— Чем это тут воняет? – не замедлила спросить Жаннет.

— Козлом, — не замедлил ответить хозяин.

Козла в шатре было не видать. Жаннет удивленно посмотрела на Каддафи: он себя, что ли, имеет ввиду? Самокритично, однако.

— Нет, просто шатер из козьей шерсти сделан. Он новый. Вчера закончили ткать, дух еще не выветрился. Разве вам не нравится? Зря. Запах самый экологически чистый, натурально-природный. Вам когда-нибудь бабушка носки из козьей шерсти вязала?

Не вязала! — захотелось раздраженно рявкнуть. Не было у Жаннет ни вяжущей бабушки, ни козьих носков. К сожалению. Или к счастью. Не пришлось ей вонь экологично-козлиную вдыхать, из-за которой сейчас испытала всплеск агрессивности. Ко всем окружающим предметам сразу: воняющим, мозоленогим и однофуражковым.

Да, не пахло романтичностью в шатре, хоть и был он просторен, примерно двадцать четыре квадратных метра. Жаннет точно определила: внутренняя площать шатра соответствовала размеру гостиной в доме ее родителей.

Попеняла на Каддафи про себя: хоть бы розовой водой побрызгал перед тем, как гостей приглашать! Или без приглашения с ними через стенку заявляться. Вон верблюд и тот удивился. Интересно, в этом экологическом шатре жирафы имеются? Надо спросить, пока он другую тему не завел.

— А жирафы…

— Жирафов не держу. А почему вы про них вспомнили?

— Они симпатичнее верблюдов выглядят.

— Зато не так полезны для человека, особенно для бедуина, — парировал ливийский лидер. — Но вы проходите, присаживайтесь. Отдохните с дороги, устали, небось.

Радушным, широким жестом Каддафи показал гостье на парчовые, переливающиеся подушки разных размеров и стилей: квадратные, продолговатые, круглыми валиками, плоскими блинами, с бахромой, кружевами, расшитые стеклышками, бисером, рисунками горных ландшафтов и тд. Они были продуманно-хаотично разложены на полу в стороне, противоположной питьевому корыту.

Хоть устала до смерти убегать от смерти, Жаннет не спешила принимать предложение. Сначала — поближе познакомиться с Каддафи, получше узнать как человека. Чисто для себя. Чтобы догадаться, чего ожидать: добра или его противоположности.

Сейчас он выглядел мирно, по-домашнему. Совсем не по-диктаторски. Попробовать заручиться его дружбой? Кто знает, с какими врагами Жаннет еще предстоит повстречаться.

— Почему вы в шатре живете? В отличие от остальных из компании гостей…

— В отличие от остальных я происхожу из другой части света, — перебил Каддафи. — Также из другой национальности, другой веры, другой манеры одеваться. Никому не доверяю, кроме близкой родни, включая верблюда. Я никогда не ночую в незнакомых местах, беру шатер с собой, когда хожу в гости, как сейчас, или с государственными визитами в разные страны езжу.

— И верблюда берете?

— И верблюда. И его жену. Она дает молоко в дороге, которое я пью свежим. Я всегда путешествую двумя самолетами, знаете ли. Один занимаю сам. Там оборудовано несколько важных помещений: мини-минарет с муэдзином, который призывает меня шесть раз в день сходить в мечеть, комната для омывания ног перед молитвой, персональный кабинет для общения с Всевышним, где имеется указатель на Восток и коврик под коленки, туалет, построенный по высоким технологиям, позволяющим не применять руки, походный шатер-спальня, ну и тому подобное.

Другой самолет нагружаю вещами, которыми привык пользоваться в обиходе. Беру с собой большой шатер для приема гостей, подушки, одеяла, ковры, перины, посуду, провизию на месяц вперед, а также поваров, докторов, массажеров, отряд телохранителей-девственниц и так далее. Двадцать тонн багажа. Он следует за моим личным авиалайнером.

— Для чего все это скоморошество?

— Скомо… что?

— Ну, балаган? – Жаннет обвела рукой пространство.

— Ошибаетесь, это не балаган, а шатер типа шапито, чтобы вам было понятно. Не путать с монгольским вигвамом и индейской юртой. – Каддафи посмотрел на гостью с подозрением: что-то кроется за ее любопытством и упрямством? — Еще раз предлагаю расположиться поудобнее.

И снова приглашающий на подушки жест.

20.

Приглашение присесть или прилечь выглядело заманчиво. Тем более, что возле подушек лежали подносы с едой и питьем. В украшенных синим орнаментом пиалах лежали изысканные фрукты: округлые, зеленые, похожие на фейхоа или папайя – в их классификации Жаннет была несильна. Более привычно ее европейскому глазу выглядели пластмассовые двухлитровые бутылки с колой чернильно-отталкивающего цвета.

Аппетитные слюнки вызывали знаменитые восточные сладости: белый рахат-лукум с зелеными фисташковыми орехами в теле, серая, рассыпчатая, маслянистая халва, светло-коричневый шербет со сливочно-помадным вкусом двух соротов – с орехами и без орехов, слоенно-воздушные корзиночки пахлавы, белая нуга с жареным миндалем внутри…

От одного взгляда у Жаннет засосало в желудке. Но – собрала волю в кулак. Набрасываться на деликатесы не стала. В ненадежном месте находится. Хоть стоит шатер обособленно, как государство в государстве, а все ж — внутри крепости Тиффож. Нельзя распускать слюни и забывать о бдительности.

Наученная недавним опытом с другими обитателями – русской помещицей и венгерской графиней — Жаннет не верила в бескорыстное гостеприимство восточного правителя.

С какой стати Каддафи будет принимать ее по-королевски, угощать по-всячески? Зачем он ее вообще сюда через стену протащил? Практически насильно, не спросив, не объяснив. Правда, справедливости ради стоит признать: его появление было очень кстати. Неизвестно, кто ожидал Жаннет дальше по коридору. Вернее, очень даже известно.

Все равно — не расслабляться. С этим гостем в роли хозяина нельзя панибратствовать. Он же мужчина. Вдруг захочет взять пример с Прелати?

От одного предположения Жаннет чуть холодный пот не прошиб. Поежилась. Нет, ненадежно на подушках располагаться. В положении «полусидя-полулежа» женщина расслабленна и беззащитна, над ней легко снасильничать.

Не доверяет она ему. Причина? Просто, без причины. Хоть не пытался Каддафи ее зубами укусить, когтями поцарапать или ножом порезать, но доверия не вызывает. Во-первых, потому что иностранец. Внешность у него подозрительная, не-европейская. Одет слишком странно, не по-парижски. Голос какой-то неэстетичный, гавкающий.

А главное — смотрит слишком требовательно, ну вылитый контролер в трамвае. Вроде она ему деньги за проезд через стену должна. Сумма незначительная, но он предполагает, что Жаннет не отдаст. Предполагает обоснованно — если честно.

Что-то подозрительное за всем этим кроется…

— Ничего не кроется, — обидчиво проговорил Каддафи. – Я без задней мысли. Только в гости пригласил. А вы уже целое обвинительное заключение про меня составили.

Правда, что это она на него взъелась? Пока не за что. Жаннет ощутила неловкость, будто ее уличили в чем-то неприличном: покраске губ в обществе или покупке презервативов в аптеке.

— Кстати, как вас зовут? – спросила, чтобы загладить вину.

После нелестных мыслей захотелось сказать Каддафи пару приятных слов. Изящно, по-французски. Вроде: ах, забудьте то, что я о вас подумала, давайте лучше сходим капучино попьем в ближайшей кафешке. Или: да я совсем не то имела ввиду, что вы подумали, лучше подарите мне цветы, и расстанемся друзьями…

Только затруднение возникло: совершенно не представляла, как к нему обращаться. «Ваше Величество» звучит неуместно: диктатор – явный антимонархист, сокращенно — анархист. «Ваше Превосходительство» – не подходит. «Сиятельство» – слишком старомодно. «Высочество» – не существует в мусульманском мире. «Товарищ» – слишком по-панибратски. «Сэр» – сухо. «Месье» – не поймет.

— Почему же не пойму? – опять обиделся Каддафи. – Вы прямо думаете, мы дикари в Северной Африке, только вчера с банановой пальмы слезли. Я, между прочим, в Оксфорде обучался.

— Интересно чему? Астрономии?

Вопрос может показаться нелогичным, но если проследить цепочку мыслей, то все встанет на места. Оксфорд у Жаннет ассоциировался с Ньютоном. Ньютон с яблоком. Яблоко – с силой притяжения. Сила притяжения — с физикой. Физика – с астрономией.

Все! Фу, ну и логика у Жаннет…

— Зачем – астрономии? Воинским искусствам. Звание получил.

— Генерала?

— Генерала получил потом. Вернее – сам себе присвоил. В Оксфорде получил лейтенанта, как и все выпускники военного факультета. Гражданское имя у меня Муаммар. Армейское звание – полковник в чине генерала. Но ты называй меня по-простому – полковник. Я человек скромный.

Каддафи как-то незаметно перешел на «ты». Подумал: раз спрашивает про имя, хочет поближе познакомиться, значит – без церемоний. Вторая причина: было противно обращаться к женщине на «вы». Дискриминация прекрасного пола? Да. Он и не скрывал.

Привыкшая к равноправию, Жаннет отреагировала немедленно:

— Пожалуйста, если нетрудно, называйте меня на «вы». Мне так удобнее.

И требовательно посмотрела на хозяина шатра. Он хоть диктатор, пусть привыкает подчиняться. Жаннет скоро станет здесь полновластной хозяйкой, в том числе над ним и верблюдом. Никому не позволит проявлять неуважения к себе.

Каддафи неохотно кивнул.

Конфликт улажен, можно продолжать разговор. Жаннет спросила:

— Полковника тоже сами себе присвоили?

— Нет, это звание по-честному получил. По решеню Военного Совета, который сам случайно возглавляю. Так что не волнуйтесь, мадам, полковник я настоящий.

Каддафи попробовал взять девушку под локоток, но она его отдернула. Тем же жестом, что недавно у графини. Насторожилась. Нахмурилась. Недоверчиво оглянулась вокруг. В поисках дворовых девок с вилками или других пособников с орудиями для кровопускания.

Ложная тревога! Кроме продолжавшего звучно хлебать воду верблюда, других подозрительных лиц, горбов и задниц Жаннет в шатре не обнаружила.

— Вы здесь один живете? – проговорила она тоном следователя, заранее сомневающегося в ответах предполагаемого преступника.

— Один, а с кем же?

— Жена где?

— У нее отдельный шатер. Так удобнее для обоих. Каждый занимается своими делами: я государственными, она домашними. Ну, это личная жизнь, о которой я предпочитаю не распространяться. Вы не заскучали, дитя мое?

— Н-нет… – неуверенно протянула Жаннет. И откровенно соврала. С полковником было неинтересно, ее заклонило в сон.

Неизвестно, заметил Каддафи ее состояние или нет, но очень кстати предложил:

— Давайте проведу вас гидом по моим владениям.

— Давайте.

21.

Пройтись было неплохо: и сон пропадет, и для здоровья полезно. Жаннет подавила зевок и отправилась следом за Каддафи вдоль круглой стенки шатра.

По дороге размышляла про себя, как ей полковника воспринимать: по-вражески или нейтрально? Вариант «по-дружески» не рассматривался ввиду неактуальности. Из-за патологической лживости местного контингента и такой же патологической недоверчивости к ним со стороны Жаннет. Лживых людей она опасалась на интуитивном уровне и никогда бы в друзья не записала.

Итак, подведем предварительный итог: узнать о полковнике удалось немного. Жаль, что он не берет пример со звезд шоу-бизнеса, не откровенничает о частной жизни, например — о количестве произошедших у жены абортов и выкидышей. Тогда полюбопытствовать про другое – про садистские эскапады, за которые он оказался в числе здешних неупокойников.

Вообще-то нет. По большому счету, его профессиональная деятельность на посту диктатора — вопрос второстепенный. Для раскрытия тонкостей характера требуется информация о глубоко личном — клубничка, как выражаются популярные, уличные и желтые газеты. Как бы поделикатнее вывести его на откровения о собственной персоне? Лестью заняться? Нет, не пристало ей по высокопоставленному положению. Жаннет – жена хозяина, второе лицо в замке, должна соответствовать, держаться высокомерно.

Ну ладно, пока ничего другого не придумалось, займется физиогномикой. Попробует по его физиономии догадаться о страстях и поведенческих мотивах, скрытых от шпионов и журналистов. Украдкой, цепко взглянула на мужчину. С намерением хорошенько рассмотреть, соединить причинно-следственные звенья, сделать далеко идущие выводы.

Итак, начнем играть в киношного психиатра или книжного детектива, работающего по методу дедукции. Профиль Каддафи был тяжелым по всему контуру от линии волос до второго подбородка – говорит о не-аристократичном происхождении. Фуражка набок свидетельствует о двух вещах: любит командовать и не любит обнаруживать мысли. Морщинистый лоб сообщает о привычке сначала подумать, потом сказать. Затемненные очки – об аллергии на свет, даже ночью.

Далее вниз. Мясистый нос выдает тайное пристрастие к спиртным напиткам. Почему тайное? Мусульманам запрещено употреблять алкоголь, это Жаннет знала точно — из личного опыта.

Когда школа в их деревне перестала соответствовать ее способностям, семья переехала поближе к столице, в городок Клиши-су-Буа. Этот пригород Парижа населяли малообеспеченные из местных и мигранты из Африки. По соседству жил пожилой алжирец по имени Мохаммед, он разрешал называть его коротко — Мо. Пил каждый день, и каждый день объяснял соседям – почему преступает закон Аллаха, будто чистосердечной исповедью желал искупить грех.

Однажды он остановил Жаннет, тогда еще школьницу, чтобы и ее просветить насчет себя.

— Ты знаешь, что мусульманам пить нельзя? – спросил он строго, будто не он, а она нарушила высшие шариатские заповеди. От соседа пахнуло густым винным облаком, от которого девочка отшатнулась. Хотела тут же сбежать, но опытный Мо крепко держал за плечо.

— Не знаю… – неуверенно пролепетала Жаннет.

— Ты знаешь, почему я пью?

— Не знаю…

— Знаешь, что Алжир сотни лет страдал от французской колониальной эксплуатации?

— Не знаю…

— Хорошо. Тогда знай вот что. Я пью из протеста. Запомнила?

— Запомнила. – И убежала. И правда запомнила.

Вернемся к профилю Каддафи. Жаннет продолжила осмотр. Из-под фуражки торчали на вид жесткие волосы, но по волосам характер определять глупо. Опавшие уши сообщают об ослабевшем слухе. Второй подбородок – о привычке к перееданию и непривычке делать упражнения для лица. Глубокие вертикальные морщины на щеках — о возрасте за шестьдесят.

Все.

Так мало? Пришлось разочароваться: цель не достигнута. Физиогномика предоставила недостаточно материала для диссертации о личностных характеристиках объекта осмотра. Или Жаннет неправильно интерпретировала увиденное? Вполне возможно. По уважительной причине — слабого освещения в шатре. А также из-за отсутствия профессионального сертификата, который следовало бы выдавать за регулярный просмотр психологических триллеров.

Так что конкретно он от нее хочет? Как и предыдущие персонажи – молодой кровушки испить? Или пригласил нанести визит вежливости в качестве новоиспеченной супруги барона де Рэ? Тогда почему бы побыстрее не закончить церемонию, чтобы вернуться в общую залу? Там, рядом с любимым, Жаннет ощущала бы себя в безопасности и не ломала голову над сиюминутными проблемами выживания…

— Не волнуйтесь насчет безопасности, со мной вы под надежной защитой, — ответил на ее внутренние сомнения Каддафи в уже ставшей привычной для Жаннет манере чтения мыслей.

Остановился. Засунув руку под тунику, начал копаться в районе низа живота — от чего Жаннет напряглась.

Оказалось – напрасно. Откуда-то изнутри складок Каддафи вытащил короткий, кривой кинжал с лезвием — широким у ручки, круто сужающимся к закругленному концу.

— Это мой друг, самый верный — после верблюда, мой помощник и защитник, — сказал он, любовно оглядывая кинжал. – Джамбия называется. Мне по заказу из дамасской стали сделали. С ручкой из рога египетского носорога. Сейчас она белая, а лет эдак через пятьсот потемнеет, потрется, приобретет совершенно неповторимый цвет: костяной с перламутром. Вот тогда – моя джамбия станет бесценной, — с гордостью сказал полковник и сделал пару замахов и тыков — показать, какими приемами будет расправляться с воображаемым противником.

Надеюсь, через пятьсот лет наши дорожки разойдутся — хотелось возразить Жаннет, но помня о телепатической способности собеседника, замолкла на полумысли. Вслух произнесла:

— Пожалуйста, спрячьте подальше. Игры с холодным оружием до добра не доводят.

Замахи его, хоть выглядели лишь невинными упражнениями в ловкости, ей не понравились. Хозяин понял. Чтобы загладить неловкость и усыпить бдительность, убрал кинжал в то же потайное место под животом и тронулся дальше.

— Здесь мой личный оазис, — сказал Каддафи, показывая на островок бушующей природы в пустыне шатра. — Правда, он немножко усох, но все еще напоминает райские сады Аллаха.

Зеленый оазис, действительно, имел игрушечные размеры. Среди низких, волнистых, песочных дюн расположилось озерцо размером с обычную ванну, вокруг – пара холмиков, на которых росли пальмы, едва доходившие до колена. По берегам — мини-тростник толщиной с ниточку. Птички — с пчелку, миллимитровая трава, в озерце плескаются крошечные живородящие рыбки — гупии. Уменьшенным масштабом картина напоминала своего рода японскую икебану по-пустынному.

— Получился оазис в миниатюре, — с гордостью продолжил рассказ хозяин островка рая. — Иначе он не поместился бы в шатре размером с типовую ливийскую квартиру для двоих родителей и шестерых детей. Я, знаете ли, очень демократичный диктатор. Жилплощадь здесь получил по очереди и по количеству иждивенцев, то есть на одного. Живу скромно, на одну генеральскую зарплату, стараюсь не кичиться роскошью перед своими подданными.

— В отпуск съездить хватает?

— Тут вы наступили на больное место — стертую новым сапогом пятку, — по-восточному витиевато выразился диктатор. — Давно мечтаю в Анталью съездить, отдохнуть от государственных забот. Одна проблема не пускает — моя сексуальная привлекательность. Я, знаете ли, слишком популярный мужчина на пляже. Одинокие дамы прохода не дают, особенно русские и немецкие. Только до плавок разденусь, подбегают за автографом. Потом лапать начинают за интимные места… А я стеснительный от природы, не люблю, когда на мое достоинство посягают. Потому загораю патриотично: дома, в шатре, не отходя от верблюда и его корыта, — последнее предложение он произнес четко, отрывисто, будто отрапортовал перед начальством.

— У вас и тут красиво, не хуже, чем в Турции, — начала Жаннет осуществлять план по вхождению в доверие. – Даже лучше, чем в Египте, не так жарко в высокий сезон.

— Раньше еще приятней было. На берегу шашлык продавали, пиво бочковое, таранку из тунца. По озеру лебеди плавали… Только их недавно сомалийские пираты в плен взяли, — сообщил полковник без намека на улыбку. Жаннет хмыкнула, но потихоньку. – Проклятые вымогатели! За лебедей они выкуп потребовали.

— Много?

— Много. Миллион за штуку. Они же в курсе про мои доходы от нефти – миллиард в неделю. В Форбсе прочитали.

— Вы заплатили?

— Конечно, нет. — На лицо его серым облачком налетела недовольная тень. — Не люблю, когда меня шантажируют. Я сам шантажист первой марки, если надо — террором не побрезгую. К тому же пираты зарвались, слишком задрали цену. Если бы миллион за всех запросили, я бы еще подумал.

— Сколько лебедей было?

— Два.

— Понимаю. – сказала Жаннет притворно-сочувствующим голосом.

Почему любитель животных и нефтяной миллиардер Каддафи не купил другую пару длинношеих граций, она спрашивать не стала. Решила догадаться: наверное, он тоже отличался лебединой верностью.

22.

— Ну, не будем о грустном, — бодро отозвался хозяин. — Давайте я вам сказку про лебедей расскажу. Из народного фольклора.

— Давайте. – Девушка оживилась. Сказки любила слушать с детства — для засыпания. Сейчас сказка потребовалась с обратной целью – для бодрствования, чтобы не туманились мозги от нудных разговоров.

— Присаживайтесь на холмик, устали, небось.

— Нет, спасибо, не устала.

Жаннет устала, но не собиралась терять контроль за обстановкой. Каддафи по-джентльменски — не зря в Оксфорде воспитывался — тоже не стал приседать. Встал в театральную позу: закинул голову, сложил руки параллельно на груди. Коротко подумал и начал рассказ заунывным голосом в манере певучего восточного сказителя-акына — только без лютни:

— Когда-то давным-давно, когда солнце и луна были неразлучны и ходили по небу, взявшись за руки, пришел принц Зигфрид к Лебединому озеру. Было темно и тихо, только звезды шептались на небе, да ветерок шелестел в кустах. Зигфрид прилег под кустиком, поднял глаза к небесам. Стал смотреть на созвездия и туманности, мечтать о девушке, которую когда-нибудь встретит и полюбит. Незаметно задремал…

— Подождите, это в какой стране происходило? – Что-то имя принца показалось девушке смутно знакомым.

— Происходило в несуществующей стране Ост Дойчланд.

Действительно, Жаннет такой страны не знала.

Других вопросов не последовало, Каддафи продолжил:

— Так вот. Когда проснулся, смотрит – на берег озера приземлились два лебедя, черный и белый. Белый – добрый, скромный, милосердный. Черный – злой, завистливый, жестокий. Но жутко красивый. Звали их…

— Одетта и Одиллия?

— Точно! – подтвердил Каддафи и с подозрением взглянул на гостью. Возможно, девушка на самом деле умнее, чем он предполагает.

Предположение взял на заметку.

— Лебеди сбросили перья и пошли купаться голыми. Оказались они прекрасными девушками, из готорых Зигфрид не знал, которую выбрать. Сначала влюбился в белого лебедя…

— Потом в черного. Белый от тоски сошел с ума, а принца до смерти замучила совесть, — быстро закончила длинное повествование Жаннет, опустив увертюры, па-де-де и одажио. – Я знаю эту сказку. Она плохо кончается. Расскажите что-нибудь повеселее.

— О! Как раз знаю одну легенду, которая очень хорошо заканчивается для ее героев. Только она не из арабского фолклора.

— А из какого?

— Корейского.

— Северного или Южного? – попросила уточнить гостья.

— Э-э… – Диктатор слегка замялся. Он не любил отвечать на политически окрашенные вопросы. – Того, который на полуострове, — дипломатично выкрутился он.

— Ну, без разницы, – так же дипломатично согласилась Жаннет. Она была не в курсе тематического направления корейско-полуостровного народного творчества. Понадеялась, что он незатейливо оптимистичный: когда зло побеждает добро без расчленения, кровопролития и сумасшествия героев. — Рассказывайте.

Торжественно, будто в микрофон перед публикой, Каддафи объявил в высокую пустоту шатра:

— Сказка про вампиров!

«Конечно, про кого же еще», — подумала Жаннет, а вслух промолчала.

«Правильно, помолчи лучше, не такая уж ты умная, как вначале показалось, я тебя заговорю, потом свое желание исполню», — подумал полковник в ответ и начал рассказ.

— Давным-давно жили в провинции Сыч Уань муж и жена. Был у них единственный сын Чхон Дон, а они хотели еще девочку. Долго молились, выпрашивая у Будды дочку, ходили в монастыри поклоняться, приносили щедрые дары. Наконец, через двадцать пять лет небеса услышали их просьбы. Однажды на полной луне родилась у жены девочка по имени Синси.

Родители души в ней не чаяли, баловали изо всех сил. Были счастливы и думали, что так будет продолжаться вечно. Только ошиблись. Лет через пятнадцать стали замечать необычные вещи: по ночам из сарая пропадали куры. Приняли меры, наставили собак сторожить. Однако, те не помогли, куры продолжали пропадать. Одни перья на соломе оставались.

Показалось странным. Стали муж и жена посылать в курятник пастухов, следить, кто их кур ворует. Один пастух утром приходит и говорит:

— Хотите – верьте, хотите – нет, приходила ночью ваша дочь в облике лисицы. Поймала курицу и съела живьем, а сначала печенку свежую вытащила, полакомилась.

Пастуху не поверили, велели убить, чтобы поклеп не возводил на любимое дитя. На следующую ночь другого пастуха послали. Наутро он рассказал ту же историю, слово в слово. Его тоже убили. Когда пастухи кончились, никто не соглашался идти по ночам сторожить сарай. Родители послали сына.

Чхон Дон увидел то же самое. В полночь зашла в сарай лиса-оборотень. Превратилась в Синси, съела курицу и обратно в лису превратилась. Убежала в лес. Утром сестра, как ни в чем не бывало, за общим столом завтракала. Чхон Дон долго размышлял, рассказывать ли родителям о ее превращениях, и в конце-концов решился. Родители и ему не поверили. Но убивать не стали – родня все-таки, только прогнали из дома.

Опечалился парень. Родителей жалко. Знал: куры закончатся, Синси убьет и их. Пошел к колдуну за советом. Тот дал три бутылки: белую, красную и синюю. Говорит:

— Если будут тебя преследовать, бросай бутылки назад в том же порядке.

Еще дал парню коня и стальной меч, сказал – пригодится.

Отправился Чхон Дон в родные края. Подъехал к родительскому дому. Вокруг тишина, ни собака не гавкнет, ни поросенок не хрюкнет. Будто вымерло хозяйство: ни людей, ни скотины, ни кур не видно. Вошел в дом. Увидел сестру Синси, которая пожирала внутренности матери. Подняла она голову: рот – в крови, зубы лязгают.

Не испугался Чхон Дон вампира, выхватил меч, хотел ей голову снести. Синси схватила меч зубами и перегрызла. Бросилась на брата, тот – в окно, спасаться. Еле успел вскочить на коня. Пришпорил, погнал прочь изо всех сил. Синси хоть без коня – не отстает. Стала она догонять брата.

Слышит он клацанье голодных зубов за спиной, думает – сейчас догонит сестричка, в качестве закуски употребит. Бросил назад белую бутылку, как говорил колдун. Там оказались гвозди. Синси погрызла их все и — снова в погоню. Бросил брат красную бутылку, там был огонь. Прорвалась Синси сквозь пламя невредимой.

Бросил тогда синюю бутылку, оттуда много воды вытекло, накрыло Синси волной. Она погрузилась на дно и утонула. Так Чхон Дон в живых остался…

23.

— Понравилась сказка? – спросил диктатор.

У Жаннет не имелось мнения на этот счет, сказку прослушала вполуха. Что-то неважно себя чувствовала. В голове – звон, руки неуверенно подрагивают, ноги предательски подгибаются. Сознание какое-то затуманенное временами. То ли устала она, то ли съела чего.

Нет, у Каддафи она ничего подозрительного не ела. Вообще давно не принимала в рот пищу, с прошлого вечера, вернее – с позапрошлого. Еще точнее – со времени посещения трактира «Сердца Жаков». Когда это было?

Может от голода ее мутит?

— Хотите фруктов? Или нашей национальной пшенной каши – «кус-кус»? Или сладчайшего рахат-лукума? Или ароматного рассыпчатого плова с…

— … с человечиной? – У Жаннет еще хватило сил пошутить.

— Обижаете. Нам свинина запрещена. Плов с бараниной. Используем лучшее мясо — ребрышки трехнедельного барашка! Чудо что за вкус, во рту тают. Вы такого плова в своих парижах и лондонах не пробовали.

— Я себя что-то нехорошо чувствую. Не могли бы вы отвести меня к мужу? – осторожно поинтересовалась Жаннет. Вдруг полковник, несмотря на его общепринятую отрицательную политическую репутацию, у себя дома окажется вполне вменяемым, склонным к сочувствию и пониманию — на правах добросердечного хозяина? Вдруг найдет на него приступ милосердия, заставит исполнить ее просьбу.

Не тут-то было.

— Извините, мадам, ваш муж сейчас слишком занят, чтобы отвлекаться, — ответил Каддафи беспрекословным тоном.

— Чем, интересно?

— Деловой встречей. Он просил меня развлечь вас сегодня вечером. Так чем хотите заняться: полежать на подушках, выпить фруктового шербета, позагорать на берегу оазиса или покататься на верблюде? В моем шатре можете выбирать любую форму отдыха.

Ни одна из предложенных форм Жаннет не устроила. Видно, не получится по-быстрому отвязаться от хозяина гостеприимного шатра. Придется молча — без слов и мыслей – внимать его болтовне и ждать подходящего момента, когда кто-нибудь придет на помощь. Или выпадет возможность улизнуть.

Чтобы быть к ней готовой, следует провести разведку дислокации, найти входную дверь. Потому что без поддержки местного обитателя проделать трюк с прохождением через стену в одиночку ей не удастся. Та-а-ак, где у шатров вход располагается — на восток или неважно? Крутанула головой оглядеться.

Получилось неудачно. Вдвойне: дверь не нашла, голова закружилась сильнее.

Жаннет пошатнулась, раскинула руки в стороны, чтобы за что-нибудь ухватиться прежде, чем упасть. Каддафи поймал ее за локоть, удержал в вертикальном положении. По-честному. Не дал девушке завалиться на пол, не воспользовался беспомощностью.

Взглянул с тревогой. Вроде — искренней.

— Вам плохо?

Словами ответить не позволила слабость, выглядеть жалкой не хотелось. Жаннет отрицательно покачала головой, что выглядело неправдоподобно даже для верблюда. Который, оторвавшись от опустевшего корыта, поднял голову выше горба и вопросительно посмотрел на гостью хозяина. Смотрел долго — хотел задать тот же вопрос?

Потом отвернулся. Видно раздумал, справедливо рассудив: что толку спрашивать, если она все равно не поймет. Женщина — не погонщик, заковыристого верблюжьего языка не знает. Лучше пожевать травки, которая от пустынной жары на корню превратилась в сено.

Потерев виски и зажмурившись, Жаннет ощутила неторопливый возврат энергии в мышцы. Кружение мозгов, вроде, прекратилось. Затеплилась иллюзорная надежда: хоть бы хватило сил продержаться до прихода ее воображаемого, страстно ожидаемого освободителя!

А пока ждет, должна заботиться о здоровье, не вертеть резко головой, не делать спонтанных движений. Оставить попытки улизнуть от шатерного диктатора и положиться на Провидение — с большой буквы. Почему с большой? Объясняем: к Провидению надо относиться с уважением, иначе не поможет.

— Вы не беременны? – услышала Жаннет со стороны Каддафи.

Вопрос прозвучал грубым вторжением в интимную сферу Жаннет. Ну что вы хотели от военного… Она еще раз осторожно качнула головой и подумала: от чего ее кружит? Навскидку причин не определила. Занялась обратным анализом – возвратилась назад в памяти, чтобы зафиксировать момент, когда впервые затошнило и повело.

Момент вскоре нашелся. С точностью до эпизода: впервые ей стало плохо после сказки о сестре-вампирше.

Ну все! Надоели фольклорные акыны со своим негативно-заунывным однообразием. Достаточно наслушалась и насмотрелась чертовщины, сидит уже в печенках. Того гляди цирроз разовьется.

И вообще. Пора изменить программу пребывания Жаннет в замке. Заладили все на одну тему: то настоящие маньячки кровь пытаются выпустить, то сказками про оборотней ей мозги заговаривают. Пора этот непродуктивный заколдованный круг разорвать. Добавить позитивности в обстановку.

— Полковник, вы анекдоты знаете?

— Только про военных, — сходу ответил Каддафи и даже не удивился на вопрос. – Они с матом, не для дамских ушей.

— А если подумать?

— Ну-у… – Диктатор сдвинул фуражку на лоб, почесал в затылке, вернул фуражку на место. – Есть парочка приличных.

— Расскажите.

— Приходит молодой человек наниматься в мою личную дивизию. Его спрашивают:

«Почему хочешь здесь служить?»

«Хочу стать Главнокомандующим как Каддафи»

«Ты идиот?»

«А это обязательное условие?»

— Ха-ха-ха! – залился полковник громким, заразительным смехом.

Жаннет вежливо улыбнулась. Отсмеявшись, Каддафи продолжил:

— Вот еще один. Жена с мужем-офицером в постели. У мужа не получается. Жена спрашивает:

«Дорогой, в чем дело?»

«Извини, я не в форме»

«Так надень!»

На сей раз Каддафи не стал преждевременно хохотать, посмотрел на даму оценить впечатление.

24.

Анекдот на даму впечатления не произвел. Каддафи обиделся: а что она ожидала? Интеллектуально-многозначительного английского юмора или фривольно-утонченного французского? Напрасные старания. Анекдоты про военных такие же грубые и неэстетичные, как сами военные. Пусть спасибо скажет, что стишок-ужастик не рассказал:

Маленький мальчик сидел у дороги

Танком ему переехало ноги.

И весь юмор.

Очевидная незаинтересованность Жаннет, привела полковника в легкую растерянность. Обычно он не имел проблем с женщинами. Использовал их по прямому назначению, по-наполеоновски — не выходя из рабочего кабинета, не отвлекаясь от государственных дел. Ему по положению не пристало их развлекать или вообще долго разговаривать.

С данной мадам он без того слишком много времени потерял, лучше бы потратил его на подкуп восточноевропейских военных. У них после развала военного союза полно бесхозной высокотехнологичной техники осталось и другого оружия для массового уничтожения. Они ему секрет атомной бомбы обещали продать вместе с пробным образцом – в чемоданчике.

Когда Каддафи заполучит самое смертоносное мировое оружие, покажет всем, кто в земном доме хозяин! В первую очередь – Америке, этому вселенскому жандарму. Как только их разбомбит, создаст собственные США – Соединенные Штаты Африки. Демократическим путем изберется в их пожизненные президенты. Это его розовая мечта как диктатора.

Сейчас пора заканчивать с этой французской профурсеткой, так называемой воительницей…

Но не успел Каддафи что-то предложить, Жаннет опередила. Пришла ей новая идея протянуть время до того, как Провидение, наконец, догадается на помощь явиться.

— Есть ли у вас в запасе сказки о любви?

— Есть! – ответил полковник четко, как на параде. Даже грудь выгнул и честь по привычке хотел отдать. Но вовремя спохватился – он же выше по званию. – Сказка о сыне египетского царя и дочери сирийского султана. Рамадан и Джамиля. Арабские Ромео и Джульетта, с вашего позволения. Очень трогательная история, женщины всегда над ней плачут.

— Что, опять с трагическим концом? – испугалась Жаннет.

— Представьте себе – нет! Разрешите начать?

— Разрешаю.

Только полковник раскрыл рот, раздался голос из верблюжьего угла. Препротивнейший, что-то среднее между лошадиным ржаньем и ослиным иканьем.

— А, это Абдулла, мой любимый верблюд. Давайте подойдем поближе. Он обожает сказку про Рамадана и Джамилю, тоже хочет послушать. Вы не против?

Жаннет была удивлена, но не была против. Подошли к Абдулле, встали по обеим сторонам от его головы, образовав тесный кружок. Полковник начал с традиционного, витиеватого вступления:

— Давным-давно, когда звезды не имели ни тепла, ни холода и, взявшись за руки, беззаботно кружили по небосводу… – и дальше в том же духе.

Он нарочно говорил заунывным, монотонным голосом, обволакивая Жаннет пусто-незначащими, вычурно-ажурными фразами, будто мягчайшим, теплейшим ангоровым одеялом. Он заворачивал ее с головы до ног в пушистый, герметичный кокон, чтобы в его тепле и комфорте гостья расслабилась, забылась, лишилась способности здраво соображать.

Ослабленная недавним головокружением Жаннет поддалась, начала дремать стоя. Или не дремать, а временами терять сознание? Или не терять, а отвлекаться… забываться… отключаться…

В минуты просветления, где-то глубоко внутри ощущала слабо ворошившуюся тревогу, которая предупреждала: не спать! Опасно для жизни! Тогда Жаннет вздрагивала, начинала учащенно моргать, стараясь сохранить бодрость ума. Удавалось с каждым разом труднее и на более короткий промежуток.

Один раз она очнулась на следующих словах:

— …Рамадан пробрался незаметно в Сад Жемчужины, и когда Джамиля тоже пришла туда полюбоваться на закат, юноша запел сладким голосом.

«Желанию моему сотворена она соразмерная,

По форме красы идеальной не меньше и не длинней.

И кажется, создана она из жемчужины,

И каждый из ее членов равен луне красой».

«Что за чушь!» — сказала себе Жаннет и бросила недоуменный взгляд на полковника. Тот продолжал занудствовать, по-актерски закатывая глаза и размахивая руками. Как ему удается запоминать всякие бессвязные стишки? Ни рифмы, ни ритма, ни смысла… Такие сказки только на ночь заводить, уснешь за десять секунд, лишь бы эту фантасмагорию не слушать.

А верблюд что об этом думает? Неужели ему интересна эта бессодержательная фигня? Жаннет перевела глаза на «корабль пустыни». Тот жевал что-то сочное, чавкающее, энергично двигая челюстями из стороны в сторону. Он с такой любовью смотрел на хозяина, что, показалось, сейчас обхватит того мясистыми губами и поцелует взасос. А когда отпустит, с очков Каддафи потечет густая, пенистая, тянучая слюна, продолговатыми каплями падающая на сандали…

Перед глазами немедленно предстала описанная невкусная картина. «Что за чушь!» — теми же словами, что недавно, подумала Жаннет и тряхнула головой. Она начинала злиться. Надоело тут все: и заунывный полковник, и слюнявый верблюд, и вонючий шатер, и пересохший оазис… Тупые стишки, занудливые сказки, корейские вампиры, арабские ромео и джульетты. Лучше бы она провела время с…

Забытье.

25.

Далее начало происходить странное. Жаннет еще стояла на ногах, но неуверенно: в голове мутило, в ушах звенело, в коленках дрожало. Время от времени она впадала в сонную кому, просыпалась, смотрела перед собой бессмысленными глазами и опять теряла ощущение реальности.

В один из просветов услышала от Каддафи следующее наставление:

— … не должны забывать, когда садитесь на верблюда. Главное его отличие от лошади – седло не имеет стремян. То есть ноги у вас болтаются по бокам свободно. Будет очень удобно, если получится сесть в седле, поджав ноги. Но тут подстерегает опасность. Верблюд идет, размеренно раскачиваясь, что действует усыпляюще на наездника, разморившегося на солнце, уставшего от однообразного пустынного пейзажа.

Недолго свалиться. Потому старайтесь сохранять бодрость, смотрите на хвост впереди идущего верблюда. Представьте что-нибудь смешное, например — как он испражняется прямо на песок. Вы потом подбираете его кизяки, сушите на солнце и топите ими печь. Верблюжий помет ценится в пустыне на вес золота. Чем еще развести костер на стоянке, ведь хвороста среди песков не найти?

Только Жаннет собралась вставить «Интересно, верблюжьи кизяки не воняют, когда горят?», но в который раз потеряла сознательную связь с бытием.

В следующий просвет она увидела вообще невобразимую картину: Каддафи играл на струнном инструменте, похожем на гитару… нет, как его… на балалайку… ой, нет!… виолончель?.. нет-нет… а! — на мандолине в форме лютни. Верблюд пел под нее писклявым баритоном:

— Висячие сады Семирамиды,

Сокровища погибшей Атлантиды

Дарую от души моей Земфире,

Прекраснейшей из жен в подлунном мире!

«Все, пора в санаторий для психических…», — было последнее, что подумала Жаннет. Глаза закатились, она плавно опустилась на пол и, теряя сознание, полетела в черную, бездонную пропасть.

Вслед ей неслись голоса, усиленные эхом, как стереодинамиками:

— Ха-ха-ха! – по-человечески заливисто ржал верблюд, задрав голову и обнажив зубы, пожелтевшие от жевания жесткой соломы.

— Иа-иа-иа! – по-верблюжьи визгливо вторил ему полковник Каддафи.

Часть 5

Ошибка Синей Бороды — часть 4

Рубрики