Случай в Блюменфелде

imagesDNFDNJEX
1.
Матайс Янсен пятый день подряд не получал в кровь алкоголя и от того страшно бесился. Противнее всего, что бешенство приходилось тщательно скрывать. Иначе к нему приняли бы карательные меры – напичкали успокоительными таблетками или уколами, посадили бы в изоляционную комнату. А то и связали бы смирительной рубашкой, если бы начал бушевать, топая ногами, выкрикивая ругательства и пожелания кого-нибудь убить.
Буянить запрещено в клинике для лечения больных с изношенными нервами. Он никогда бы сюда не попал, если бы не дочь — помогла вне очереди определиться. Чтобы подлечился, успокоился. Избавился от терзавших психическую систему стрессов, с которыми бороться домашним средством – алкоголем стало невмоготу.
Клиника называлась очень подходяще «Благодать» и располагалась на окраине тихого поселка Блюменфелд, благополучного в финансовом и криминальном отношении. И в экологическом. Уже на въезде было заметно, с каким подчеркнутым уважением к окружающей природе он возведен.
Первые жители появились здесь более ста лет назад, и с тех пор поселок мало изменился. План прост: в центре дорога, как река, по берегам которой общественные и жилые строения. Дорогу проложили не напролом через лес, безжалостно вырубая-выкорчевывая всё, встречающееся на пути, а с изгибами, обходя старые, кряжистые – наиболее ценные деревья. Среди них преобладали уважаемого возраста дубы — с широченными стволами и размашистыми кронами, за которыми летом не виделось неба.
Дорога, будто тропинка через лес — узкая, скромная, без разметок белой краской, которая резала бы глаз. Здесь ни к чему о правилах напоминать — жители без того уважают друг друга. На неразмеченной дороге свободно разъезжаются их машины: не только элегантные Ауди и Мерседесы, но и бензинопожирающие, полноприводные Рэнджроверы и статус-символы Кадиллаки.
Главенство природы чувствуется во всем. Поселок не перегружен застройками, имеются лишь несколько самых необходимых в потребительском смысле: супермаркет с био-продуктами по двойной цене, спорткомплекс с раздельными бассейнами для детей и взрослых, центр красоты с солярием и пластическим хирургом.
Притиснутые друг к другу владения жителей представляют собой дворянские усадьбы в миниатюре. Двух-, трехэтажные дома в традиционном голландском стиле – из темного камня с белыми рамами окон, накрытые серыми тростниковыми или красными кровельными крышами.
Вокруг каждого дома — декоративный сад. Преобладают вечнозеленые тропические кустарники, терпимо относящиеся к  кратковременным заморозкам и не-ежегодно выпадающему снегу. Кустарники имеют эстетическое предназначение: для пышного цветения летом и оживления пейзажа в другие, бесцветные времена года.
На многих участках стоят высоченные сосны, как бы показывая, что старожилы и хозяева здесь именно они, а дома пришли позже. Деревья приняли их в компанию, потому что построены те с уважением к естественному ландшафту – как бы вдвинуты в него. Из-за чего достиглась редкая в современном мире гармония человека и природы, как доказательство: даже при тесном взаимопроникновении они вполне способны мирно сосуществовать.
Участки домовладельцев огороженны однотипными, низкими, деревянными заборами из некрашенных досок, в два ряда прибитых к столбцам. Эти нехитрой конструкции заборы создавали стильный, приветливый уют старозаветной, зажиточной деревни. Уют настоящий, не показушный, которым очень дорожили обитатели Блюменфелда. Уют, отличавший его от двух других миллионерских городков, претенциозно-аристократичных – Вассенара и Хетхоя. Где дома размерами не меньше княжеской виллы прятались за металлическими оградами трехметрового роста.
Именно те воинственно настроенные ограды со стрелами на концах создают впечатление враждебности к любому человеку, случайно или по необходимости оказавшемуся рядом. Ворота заперты намертво, решетки утыканы камерами наблюдения за поведением потенциальных недоброжелателей. Которыми считаются все без разбора, кому не повезло быть прописанным в городке для небожителей.
Когда-то Матайс имел небольшое дело – фирму по доставке и настройке телевизоров, где одновременно исполнял обязанности хозяина и работника. Считался хорошим, дорогим специалистом, имел клиентуру в богатых домах. По профессиональному делу частенько приезжал к миллионерам, которые были раньше – в гульденах, потом – в евроварианте.
Он их ненавидел. Всех скопом. Чувствовал себя униженным ни за что, дискриминированным  по социальному положению. Если не прямо — высокомерным отношением заказчиков, которые даже стаканчика кофе не предложат, то косвенно – только въезжая в городок и глядя на вооруженные до зубов решетки, демонстрирующие хозяйскую гордыню.
Блюменфелд – прямая противоположность. Здесь проживали люди, равные миллионерам по статусу, но значительно проще по характеру. Интеллигентные, без высокомерных закидонов и амбиций себя превозносить. О чем Матайс с самого начала догадался – по внешнему виду поселка. А когда кое с кем из местных познакомился, убедился окончательно.
Здесь поселилась интеллектуальная элита, которой проявлять спесивое зазнайство ни к чему. Много пенсионеров. Бывшие члены парламента, министры и их помощники. Когда-то известные, потом отошедшие от активной творческий деятельности писатели, журналисты, телеведущие. Актеры и музыканты, которым не требовалось для поддержания имиджа или постоянного напоминания о себе находиться поблизости от светских тусовок. Теле- и кино-продюсеры, трудом и талантом заработавшие на безбедную пенсию, позволившую поселиться в Блюменфелде. Который экологической чистотой и дремотной тишиной в любое время суток напоминал рай на отдельно взятом клочке земли: без школ с громогласными детьми, предприятий с загрязняющими трубами или иностранцев с дырой в кармане, приехавших в Европу попытать счастья.
Местные жители были довольны судьбой, ощущали себя поистине избранниками Небес. Их поселок находился в числе тех немногих мест, которые отличались внешним и внутренним постоянством – качеством, влияющим на счастливое состояние души. Соседи знали друг друга десятилетия и общались чаще, чем с родственниками. Следствием доброжелательных отношений стала негласная договоренность – изо всех сил сохранять внешний вид в нетронутом состоянии. Внутри домов можно вводить любые новшества, снаружи – ни в коем случае не нарушать стандарты, принятые сто лет назад. Новый дом должен возводиться с наименьшим ущербом для окружения и не отличаться архитектурным стилем от уже существующих. Кандидатуры желающих здесь обосноваться сначала одобряет местный Совет.
Потому блюменфелдовцы встретили в штыки планы районного руководства построить поблизости центр психологической поддержки «Благодать». Думали: к чему в нашем райском уголке больница для психов? Чтобы нарушали непрезентабельный видом и поведением наш давно заведенный, привычный уклад? Нет, не надо нам нововведений, не потерпим чужаков на своей благословенной земле!
Но в администрации района не простаки сидят. Без боя от планов не отказываются. Разъяснить позицию властей и успокоить возмущение жителей приезжал самолично бургомистр Дейтман. Он провел доверительную беседу, исчерпывающе ответил на вопросы.  После чего настроение в поселке переменилось. Собственно – благодаря единственному, железному по силе убеждения аргументу. Который звучал: здесь расположится не общедоступная, социально-направленная, тюремного типа психбольница, а платное медицинское учреждение. Для всех. Кто в состоянии оплатить дорогое лечение. Элитное, если короче.
Конечно, прямым текстом Дейтман не сказал – заведение только для богатых. Такое здесь не принято. Пояснил обтекаемо, но доходчиво: «Благодать» — учреждение типа курорта, с ограниченным количеством мест. Для клиентов, которым требуется профессиональная поддержка в лечении маниакальных неврозов — последствий нездорового стресса или вредных привычек. Чтобы они могли на время поменять обстановку, поправить психическое здоровье, любуясь на умиротворяющие красоты блюменфелдовского пейзажа.
Что ж, если так, мы согласны иметь элитную клинику в нашем элитном поселке, сказали жители, подразумевая: если клиника не для нищебродов, мы не против. Даже за. Почему бы не помочь в беде брату по богатству, по той или иной причине попавшему в зависимость от одного или нескольких увлечений сразу: от сигареты, алкоголя, наркотика, секса или фишки казино. Добро пожаловать! Может, и самим когда придется воспользоваться гостеприимством персонала заведения — от стрессов никто не застрахован. К тому же клиника собиралась располагаться не посреди жилого массива, а чуть в стороне — в леске прямо за поворотом с междугородной трассы Утрехт-Хронинген.
Лечебницу построили, не отходя от принятых в поселке канонов — в стиле барской усадьбы девятнадцатого века: с колоннами, портиками, просторными верандами на первом этаже, балконами по периметру на втором. Лестницы, парапеты, ограды соорудили из камня и дерева, не применяя оскорбляющие глаз металлические решетки или высокие заборы. Здание покрасили в позитивные, светлые тона, преимущественно желтый с белыми оторочками – на рамах, дверях и деталях украшений.
На первом этаже, в самом конце правого крыла Матайсу Янсену отвели комнатку со всеми удобствами, кроме плиты и холодильника. Готовить клиентам не позволялось, а положить продукты на хранение можно в столовой. Расположение жилища Матайса устроило: при желании он мог через окно вылезти наружу, если не хотел обращать на себя внимание, выходя через общую дверь. Чем он уже пару раз воспользовался.
Янсен не потянул бы комфорт дорогой «Благодати», если бы не случайная удача: два года назад скончалась мать. Он никогда не был с ней особенно близок, а последние годы вообще не поддерживал отношений. Лишь после смерти шевельнулось к ней теплое слово благодарности. Оказался он единственным наследником приличного состояния, о наличии которого у родительницы не догадывался.
Мать всю жизнь владела пивным баром в Утрехте, а когда ушла на пенсию по возрасту — продала. За сколько? Матайс понятия не имел. И не предполагал совершенно: мать своего состояния никогда не демонстрировала, даже дом не купила, жила в съемной квартире. В дополнение к выручке от продажи бара Матайсу достались деньги со сберегательного счета матери.
Став богатым наследником, он тотчас бросил работу и сделался рентье, живущим на проценты от банковских вкладов.
Эх, привалило бы счастье лет на десять раньше, он бы знал, куда денежки потратить! Теперь ему много не требовалось. Шестьдесят два – возраст клонился к закату, здоровье подорвалось, желания поскромнели. Была бы бутылка водки в день, чтобы забыть прежние невзгоды да утихомирить лихорадку души. Однако, именно этого – безотказно действующего лекарства для потери памяти его в клинике лишили. Заменив другим успокоителем – в таблетках.
Да он не дурак, не даст себя всякой химией травить. Научился обманывать медсестру, разносившую по утрам пилюли и зорко следившую за их проглатыванием. Пациент обязан в ее присутствии не только проглотить таблетки и запить водой, но и продемонстрировать пустой рот, в том числе под языком. Янсену труда не составляло: он честно глотал и запивал. А когда медсестра — толстозадая, коричневолицая, неопределенного возраста суринамка, выходила из комнаты, он просто шел в туалет и, засунув два пальца, вырывал лекарства обратно.
Заканчивался пятый день его пребывания в «Благодати». Начал он курс с энтузиазмом: хоть таблетки выблевывал, другие процедуры выполнял послушно. Ходил на оздоровительный фитнесс, посещал просвещающие лекции, беседовал с доктором об истоках собственных психологических проблем. В качестве основной указал полученную еще в детстве душевную травму, когда над ним насмехались в школе – из-за лопоухих ушей. Только в рассказе было правды наполовину: не над ним насмехались, а он. Ну, дело прошлое.
Сейчас не до того. Матайс сидел в столовой и угрюмо ковырял вилкой в картофельном пюре с бобовыми стручками.  Прилагавшийся к ним шницель он кое-как в горло запихал, считая грехом выбрасывать мясо. А овощи – мусор, дешевка, их не жалко.
Жалко себя. Он чувствовал, что закипал бешенством, которое больше не удавалось держать в узде. Сам с собой он давно не справлялся. Дома лечился по-простонародному — бутылкой. Только это средство двустороннее: душу лечит, тело калечит.
Лег в клинику, думал – отдастся в руки профессионалов, помогут, излечат от всех недугов разом. Вообще-то врачам Матайс не очень доверял, но элитным согласился подчиниться во имя великой цели – вернуть здоровье. Пусть обрабатывают его чем угодно, кроме таблеток. Которые категорически не признавал – никогда ими не увлекался и не собирался начинать. Надеялся на немедикаментозные средства: прогулки на природе, физические упражнения, беседы с психиатром, групповое медитирование на коврике.
Оказалось, все впустую. Видимо, его бешенство приняло запущенную форму, которая щадящим методам лечения не поддавалось. А на привычный, подручный способ в виде алкоголя здесь строгий запрет. За нарушение – вылет из клиники без возврата уплаченных средств.
Напротив за столом сидела розовощекая, беловолосая старушка, с азартом уплетавшая пюре. От взгляда на нее Янсена передернуло. Вот старая карга – ни внешностью, ни поведением не походит на унылый контингент клиники: отсутствием аппетита не мучается, жизненной энергии имеет на троих.
Что она тут делает, интересно? По ее счастливому виду не скажешь, что больна.  Каким таким недомоганием страдает? Зависимостью от вкусной еды или депрессией от недостатка жизнерадостного общества? Влезла бы в его шкуру, посмотрела — как скоро ее аппетит пропал. Не только к пище, к жизни вообще.
Про старушку Матайс знал почти все. Она была общительна до надоедливости, каждому новому клиенту прежде всего рассказывала о себе. С биографической доскональностью. Звали Саския де Вит, семьдесят три года, вдова, пятеро детей разбросаны по свету, про мать вспоминают только к праздникам и дню рождения, присылая открытки.
Она не обижается и не расстраивается. Благоразумно рассуждает: отчуждение — естественный процесс. Когда дети малы и беспомощны, находятся на попечении родителей.  Когда те стареют и становятся беспомощными, поступают на попечение государства. Детям заботиться о них некогда – свои семьи время отнимают.
Несмотря на возраст, Саския кипела энергией, участвовала во всех массовых мероприятиях – не по распоряжению докторов, а по собственному порыву. Вчера выиграв в Бинго банан, она так бурно радовалась, будто выиграла скоростной Опель.
Единственно, чем она не поделилась с обществом при всей своей болтливости — это причиной своего здесь нахождения. Матайс догадывался, что она была сходна с его собственной в смысле хронического алкоголизма, но точно не знал. Саскию он записал в первейшие враги, именно за легкость характера и нежелание выглядеть неудачницей с потупленным взглядом.
За ужином она попыталась пару раз начать разговор с соседями по столу, в том числе с Матайсом. Преувеличенно вежливо, будто находилась на светском приеме, а не в столовой для нервических больных, она спросила на нейтральную тему – про погоду:
— Стоит необычайно теплая для февраля температура, не находите?
Он не находил. Потому что не замечал. Потому что неважно. Не до того ему. Свои проблемы не  дают покоя, а то, что творится за окном, не прислушивается к его пожеланиям, значит — несущественно. Но не ответить на прямо обращенный вопрос было бы слишком невежливо. Он буркнул что-то нечленораздельное, ясно показав – не приставай, я не в настроении про погоду болтать.
В зависимости от уменьшавшейся порции старушки, увеличивалось раздражение Матайса. Эх, дать бы ей сейчас в глаз, чтоб не портила настроение довольным видом! А еще лучше – подойти сзади, накинуть на шею ее собственный с цветастыми разводами шарфик и затянуть потуже…
Или нет. С большим наслаждением Матайс схватил бы бабку подмышки, выволок на середину столовой и кулаком в глаз заставил отлететь к противоположной стене. Чтобы навсегда замолкла и затихла: не хрустела стручками перед носом, не вертела ушастой головой по сторонам, не приставала с тупыми вопросами про всякие глупости…
Картина настолько ясно предстала перед глазами, что руки зачесались осуществить. Матайс повел головой, прогоняя наваждение. Нет, нельзя расслабляться. Не здесь. Не сейчас. Подождать. Совсем немного. Он знает, что делать. Он сделает. Сегодня же. Сию минуту.
С резким скрипом отодвинув стул, он поднялся и торопливо направился к выходу из зала — с мрачным видом, не замечая ни удивленных взглядов временных жильцов клиники, ни озабоченных — персонала. Широко раздвигая ноги, опустив глаза в пол, Матайс стремился поскорее оставить позади позитивно раскрашенные детали интерьера: ярко-желтые перегородки и прилавки для посуды, начищенно блестевшие стойки для подносов. Особенно отвратительно выглядели расставленные по столам, голубыми и розовыми цветками покрывшиеся гиацинты  — не в вазах, а в миниатюрных горшочках.
Эти мещанские цветочки бесили именно тем, что слишком бросались в глаза, явно предназначенные способствовать оптимистическому настрою. С каким удовольствием он смел бы их одним движением локтя – на пол! Как уже сделал однажды, когда не смог справиться с бешенством против жены Эвелин. Кажется, он любил ее, правда давно, тридцать лет назад. Однако, не смог удержаться, чтобы не избить до полусмерти. По одной важной причине – она облила кипящим молоком двухлетнюю дочь. Его дочь…
Тот случай помог Матайсу понять про себя важную вещь: избивая другого человека, он получал удовольствие. Нет, сильнее – наслаждение, сравнимое с сексуальным. Позыв к жестокости он испытывал не постоянно, а временами, внезапными наплывами, совершенно не представляя, каков его первоисток. Передалось по наследству от отца, которого не знал и про которого мать никогда не заикалась? Или зародилось в детстве — против матери, которая приводила любовников в их малогабаритную квартиру и занималась сексом чуть ли не на глазах у сына?
Кстати, именно из-за ее сексуальной распущенности произошел их семейный разлад. Хоть Матайс жил отдельно и считал, что взрослые имеют право делать, что хотят, к его собственной матери то утверждение не относилось. До него доходили постыдные слухи, что она в восемьдесят лет принимала молодых любовников, оплачивая обслуживание. Несколько раз он просил ее прекратить, не выставлять себя на посмешище. Когда она в грубой форме отказалась, он разорвал отношения навсегда.
Его личная семейная жизнь не получилась. Жена Эвелин первый случай рукоприкладства простила, за второй пригрозила разводом, после третьего ушла. Потом он удовлетворял себя в основном со случайными знакомыми или проститутками. Однажды попробовал с приходящей раз в неделю уборщицей.
Ее звали Сайми, приехала на заработки в Европу с Филиппин и выглядела типично по-азиатски: маленькая, лупоглазая, без груди. Остального не заметил. По-нидерландски не разговаривала вообще, по-английски плохо. Да ему без разницы, Матайс с ней не болтать собирался. Секс случился у них, когда Сайми второй раз пришла убираться. После чего она как-то незаметно поселилась у него, взяв на себя домашние обязанности. За квартиру, еду и другие удобства расплачивалась в постели.
В принципе, ее присутствие не обременяло и не доставляло особого удовольствия, Матайс принял как должное. Все бы ничего, да постепенно начал он ее подозревать в корыстных намерениях. Стал чувствовать себя человеком, которого открыто и беззастенчиво используют. С отягчающими обстоятельствами — в его собственном доме.
Вероятно, имелись у нее тайные планы выйти за Матайса, получить гражданство, оттяпать его денежки и бросить. Потом отправиться на поиски очередной жертвы. А его, чтобы не мешал ее великим планам, отравит или другим удобным способом отправит на тот свет. Известный сценарий. Вон сколько подобных случаев по телевизору показывают, спецальный канал создали, чтобы наивных людей  про всякого рода мошенников предупреждать, называется «Криминальное расследование».
Подозрения копились в душе Матайса и однажды вылились в зверский мордобой. Он напился, придрался к мелочи и набросился на сожительницу с кулаками. Очнулся только когда не увидел больше ее лица. Не знал, куда бить – сплошное месиво. Повезло, что была глубокая ночь. Он выволок бессознательное тело на улицу и бросил в кусты. Когда приходили один раз из полиции поспрашивать, сказал – она давно съехала от него по собственному желанию, наверное домай вернулась. Больше он ни Сайми, ни полицейских не видел.
Потом постоянных женщин не заводил, при нужде обращался к старым знакомым. Жизнь двигалась незапоминающимся,  однообразным конвейером: дом-работа-дом. Иногда – пивной бар, потрепаться с приятелями на политические темы. Когда наваливался приступ кого-нибудь прибить, заливал его драконьей дозой водки.
Сейчас залить нечем. Шагая по коридору к своей комнатке, Матайс посмотрел на руки. Кошмар. Дрожат, как с трехдневного перепоя. В голове – шум. Ноги не держат. Надо лечь, отдохнуть. Может, удастся заснуть, забыться. Хотя отлично понимал, что обманывает себя. Не удастся ему забыться…
Вошел в дверь с двумя металлическими единицами на уровне глаз в качестве номера, на ощупь включил торшер. Ложиться в  кровать даже не подумал. Не в том настроении. И состоянии. Принялся кругами ходить по свободному от мебели клочку в центре, нервно сжимая-разжимая кулаки и ругаясь про себя. Остановился. Посмотрел задумчиво в ночное окно.
Семь часов только, а темно как в полночь. Понятно – февраль… Надо что-то делать, иначе сойдет с ума. На месте ему не усидеть. Сходить погулять? Точно. Сходит в поселок. К той пожилой даме, с которой недавно разговорился, проходя мимо ее дома. Попросит помочь. Она показалась ему доброжелательной, не откажет в просьбе. В конце концов, речь идет о его здоровье. А, может, и жизни.
2.
Алберт Флеминг проснулся от далекой сирены амбуланс, глубоко вздохнул и перевернулся на другой бок, удобнее подоткнув под щеку подушку. Полежал минут пять, осознал — сон пропал. И не оказывал желания вернуться. Во всяком случае, сегодняшней ночью.
Верить ему не хотелось, но пришлось. Алберт проворочался еще около получаса, испробовал разные позы для засыпания. Без результата. Поднялся, сходил на кухню, попил воды из крана. Посмотрел на часы. Двадцать минут шестого. Самое неудобное время для бодрствования. Заниматься делами – рано: голова не настроена работать. Принимать успокоительное поздно: проспит на два-три часа дольше положенного, будет чувствовать себя целый день разбитым.
Будильник поставить? Не выход. Будильник без надобности – вторжение в святые привычки, нарушение заведенного распорядка, нежелательная встряска для организма. Алберт не любил его резкого сигнала, грубо вырывающего из сна. Каждый день он самостоятельно просыпался в одно и то же время в семь часов, за редким исключением как сегодня.
Что делать?
Постояв, подумав, он прошлепал босыми ногами по приятно подогретому полу кухни, вернулся в спальню на второй этаж. Лег, прикрылся до пояса, руки – вдоль тела. Слабо понадеялся: вдруг повезет? Заснет опять ровно на полтора часа без вспомогательных средств — сонных капель или нудного подсчета звезд на воображаемом небе. Считать звезды? Старо и неинтересно. Кажется, по последним веяниям психиатрической моды рекомендуется считать загорающих топлесс красивых девушек на пляже… Надо попробовать.
Так. Представляем забитый обнаженными до трусов человеческими телами средиземноморский теплый пляж: нагретый солнцем берег, зеленоватую воду, набегающую на песок волну. Люди лежат… как их лучше расположить – загорающими на спине или на животе? Если на животе, тогда не разглядеть —  где девушки, где мужчины, все одинаково одеты в плавки. Если на спине, то… Ну вот. Сразу эрекция. Теперь точно не заснуть.
Поскорее забыть неудачный эксперимент. Признать горькую правду – сон не придет. Заняться чем-нибудь другим. Алберт взял пульт, лежавший на прикроватном столике, нажал красную кнопку. Включился канал, который вчера он просматривал последним. Это был первый общегосударственный, демонстрировавший по ночам повторения новостей и программ прошедшего дня. Сейчас Алберт попал удачно. Шел повтор вчерашней программы, где он лично принимал участие в качестве гостя.
Программа называлась по фамилии презентатора, коротко – «Пау». Раньше, когда ведущих было двое, их ток-шоу с информационным уклоном имело название «Пау и Виттеман». Шоу было удачным, восемь лет держалось в списке популярных на первом месте. Потом Пол Виттеман отправился в одиночное плавание по волнам телевизионного эфира, Ерун Пау остался в программе один.
Начальство и зрители с волнением замерли, ожидая – как-то он справится. Часто получается так, что в паре люди имеют успех, а по-одиночке ничего из себя не представляют. Здесь произошел тот редкий случай, когда один ведущий оказался не менее успешным, чем они были вдвоем.
Ерун не отправился проторенной дорожкой, которую проложил вместе с Полом. Не стал копировать успешную предшественницу, призывая  поклонников — оставайтесь с нами, ничего не изменилось, только один человек ушел. Это могло привести к полному краху.
Он пошел на определенный риск, подверг программу внешним и содержательным изменениям — блестящий ход, как вскоре оказалось. В старое, привычное время зрителям представили практически новую передачу – приспособленную под требования одного ведущего. Требования, которые теперь не нуждались в согласовании с партнером.
Интуиция и талант вели Еруна. Он полностью изменил концепт. Ранее программа имела статичную форму и банальный антураж: якрий свет заливал студию, ведущие  сидели во главе огромного стола,  расспрашивали каждого гостя. Разговор велся наподобие перекрестного допроса «двое на одного», по заранее написанным подсказкам и не вдаваясь в детали, чтобы успеть добраться до всех приглашенных.
Теперь же, в соответствии со временем суток – час до полночи – в студии царит приглушенный свет, прожекторы направлены на овальный, комнатных размеров стол. За ним – Ерун и только те гости, которые приглашены для тематического, пятнадцатиминутного обсуждения. Гости меняются по ходу программы, оставаясь в первых рядах публики, имея возможность вступать в дискуссию.
У задней стены — бар, откуда официант разносит напитки участникам и зрителям. Причем — по ходу передачи, которая идет в прямом эфире. Перед ведущим неизменно стоит рюмка с красным вином, чего раньше он себе не позволял.
Программа приняла форму неофициальной беседы, антураж приобрел динамичность, картинка постоянно движется, в том числе – Ерун. Он единственный, кто остается на месте, но не походит на говорящего истукана. Он поворачивается то к одному, то к другому гостю, время от времени отпивает вино, меняет позу на стуле, кивает головой, шевелит руками — складывает на груди или на столе. Черты лица его изменяются постоянно, принимая выражение в зависимости от услышанного: от крайне удивленного — с поднятыми бровями до широкой улыбки, которая выглядит искренней. И Еруну, кстати, очень идет.
После некоторого спада, что естественно, программа снова прочно угнездилась во главе рейтинга.
Произошедшие в ней изменения Алберту понравились. Сам он работал по контракту для шестого – коммерческого канала, а в других программах появлялся в качестве эксперта на криминальную тему. Экспертом общепризнанным, несмотря на возраст – всего тридцать три. Но возраст в интеллектуальных играх неважен. Известность Алберту принесло блестящее раскрытие  нескольких преступлений, считавшихся в полиции  «зависшими». Самым громким из них было крайне запутанное дело об исчезновении девочки-тинейджера Натали Хэттуэй  на острове Аруба.
Инцидент два года держал в напряжении две страны: Нидерланды, к которым формально относится остров, и Америку, родину Натали. По итогам расследования Алберт снял документальный фильм, за который даже «Эмми» получил в Штатах. С тех пор его репутация специалиста по трудноразрешимым криминальным случаям укрепилась окончательно и навсегда. Что способствовало популярности  у телезрителей, следовательно — успеху собственных программ. Успеху заслуженному, основанному на качестве представляемого материала, чему Алберт придавал первостепенное значение.
Вчерашний выпуск «Пау» начался по обычаю с политического обсуждения на злобу дня. Лидер христиан-демократической фракции парламента Бурман освещал точку зрения партии на проблему ухода за больными и престарелыми в условиях жесткой экономии госбюджета. Сидя вчера в студии, Алберт прослушал его вполуха – обычная многословная, неконкретная болтовня про очевидные вещи, чтобы понравиться избирателям.
За ним следовала актуальнейшая проблема современности – о пользе и вреде пластических операций, на которые решаются актеры и другие публичные люди. А в последнее время и простые смертные.
Выступление Алберта ведущий оставил в завершение программы – на  пикантный десерт, чтобы разговором на животрепещущую тему завершить выпуск. Тема заставит зрителей задуматься, отложить в памяти, на следующий день обсудить на работе, а вечером снова настроиться на «Пау». Как известно из закрытых исследований по телевизионному маркетингу, именно последний сюжет запоминается лучше всего.
Когда Алберт включил телевизор, разговор о плюсах и минусах пластики находился в начальной стадии. Одна довольно известная журналистка рассказывала о личном, неудачном опыте по перекройке лица, на которую отважилась, когда начался климакс. Заметив внешние и внутренние изменения в организме, она впала в депрессию, что случается часто с симпатичными в молодости дамами. Задумав обмануть природу, решила съездить в Таиланд, сделать круговую подтяжку кожи. В Таиланд — потому что там дешевле на пару  тысяч евро.
Результат оказался по известной поговорке: скупой платит дважды. За последствия некомпетентных манипуляций таиландских хирургов ей пришлось платить нидерландским врачам. Жизнь ей спасли, а внешность нет. Если раньше она выглядела на свой возраст – сорок шесть, то теперь, через два года, выглядит на десять лет старше.
Глядя на ее искореженное лицо – несимметричное, с глубокими морщинами на щеках, обвисшими веками и кривым ртом, Алберт заметил, что утренняя эрекция пропала. Усмехнулся. Прикинул в уме: до его выступления оставалось минут семь. За то время решил подвигаться, чтобы окончательно проснуться, пробежавшись туда-сюда по лестнице: сходить еще раз попить, заодно — в туалет.
Когда возвращался, услышал собственный голос из телевизора:
— … произошло происшествие, которое без преувеличения сказать потрясло страну. В тихом, благополучном поселке при невыясненных обстоятельствах погибает одинокая женщина восьмидесяти одного года. И не просто женщина, а известный политик — на пенсии, бывший министр в кабинете Коха.
— Ты уже побывал на месте? Знаешь какие-либо подробности? – спросил Ерун, неформально на «ты» обращаясь к гостю. Правомочно. Работая в одном формате – авторская программа, хоть и на разных каналах, они с хорошо знали друг друга. Не по-дружески, в творческих профессиях это понятие не существует, но по-приятельски поверхностно «привет – как дела – ну, пока».
— На месте побывал одновременно с полицией, — тщательно подбирая слова, начал Флеминг. В общественно-резонансных делах следует быть осторожным в выражениях, и вдвойне осторожным с тем, что говоришь в прямом эфире. – Каких-то специальных подробностей не имею добавить к тем, что уже сообщены представителем пресс-службы.
— Напомни, пожалуйста, обстоятельства дела. Для тех, кто, возможно, не совсем в курсе, — сказал ведущий и сделал неопределенно-охватывающий жест в сторону зрителей в студии.
— Обстоятельства таковы. Вчера, восьмого февраля, около гаража собственного дома в Блюменфелде найдено безжизненное тело Мирты Стренг. Ее обнаружила соседка, которой позвонила дочь мефрау Стренг, обеспокоенная, что мать с прошлого дня не отвечала на звонки. Следует заметить: Мирта Стренг — известная в Нидерландах персона. В прошлом исполняла обязанности министра Спорта и Народного Здравоохранения от партии «Демократы Семьдесят Семь».
— Кстати, у нас есть фрагмент комментария лидера фракции парламента от «Д77» Валдемара Пехтолда, – тут же встрял ведущий и воззрился на экран впереди себя. Для зрителей, которые дома, странноватая картинка — будто он глядит со своей стороны на верхнюю панель их телевизора.
Когда интервью с политиком закончилось, Ерун продолжил собственное интервью:
— Пехтолд сказал только что: убийство не должно остаться нераскрытым. Откуда у него информация об убийстве? Тебе что-нибудь известно про обстоятельства смерти? Может, причина самая невинная: дама упала неудачно или сердечный приступ?
Вопрос достаточно провокационный. Следствие только началось, версий происшествия официально не выдвигалось. Полиция как всегда осторожничала с выводами, предоставила прессе стандартный набор информации, сухо сообщив – что, где и с кем случилось. Без подробностей и предположений.
Если бы сейчас кто-нибудь из команды, непосредственно причастной к делу, начал вдаваться в детали, его бы быстро приструнило начальство – не торопись, не будоражь общественность, не буди надежд. Дело непростое. Статистика сообщает: важно вычислить преступника в первые сорок восемь часов, иначе в подавляющем большинстве случаев он не будет найден никогда. Если Мирта Стренг убита, то от преступника – ни следов, ни даже зацепок.
Преимущество Алберта состояло в том, что он – свободный репортер, не связанный ответственностью ни перед вышестоящими чинами, ни перед родственниками погибшей. Только перед собственными принципами и этикой журналиста. Выдвинуть свои версии произошедшего с бывшим министром Алберт считал позволительным, естественно – в тех рамках, которые не помешали бы его личному расследованию. То есть без подробного освещения – в каким направлении ведет поиск.
— В полиции поначалу исходили из предположения, что смерть наступила без вмешательства извне.
Сделал паузу. Уточнять высказывание не стал. Иначе придется обнародовать нелицеприятные детали про изуродованный труп, а это не для слабонервного слушателя. Даму нашли лежащей в луже крови лицом вниз на бетонном полу гаража рядом с переносной лестницей в три ступеньки. Закономерно подумать про несчастный случай: поднялась за чем-то на лестницу, потеряла равновесие, упала – в ее возрасте случается. Когда же Мирту перевернули, оказалось – лица-то и нет: нос вдавлен в череп, за растекшимися под кожей синяками и кровоподтеками невозможно разобрать черты. Типичная картина избиения, причем садистского. Неопровержимое свидетельство насильственной смерти.
Флеминг продолжил обтекаемо:
— При тщательном осмотре стало ясно — это убийство. Очень непонятное. Совершенно отсутствует мотив. Как политик мефрау Стренг давно отошла от активной деятельности, в том числе в делах партии. Как человек славилась покладистым, прямо-таки ангельским характером. Встает вопрос:  кому могла помешать дама солидного возраста до такой степени, что ее потребовалось убить?
— У тебя есть версии? – спросил Ерун и, подняв брови, чуть иронично уставился на собеседника. С двойственным намерением: или ввести его в замешательство, что всегда интересно, или получить эксклюзив из первых рук. Чтобы потом использовать при опросе других гостей, близко причастных к делу. Которое, хоть и чудовищно по сути, для журналистов – настоящая находка уровня сенсации: даст пищу для обсасывания на неделю точно.
Доставить удовольствие коллеге, поставить себя в затруднительное положение Алберт не дал. Он не новичок на телевизионной кухне, знал – из каких ингредиентов готовятся блюда-программы. Умел предугадывать кое-какие вещи. Вопрос он ожидал, ответ подготовил заранее, еще когда ехал на передачу.
— Версии есть, — сказал он, едва заметной улыбкой отвечая на взгляд Еруна. — Мои личные – четыре.
— Можешь поделиться?
— Конечно. Первые две – стандартные, которые разбирает полиция в каждом подобном случае. Это: профессиональная деятельность жертвы и отношения в личной сфере. Две другие пришли мне на ум позже, когда осмотрел место происшествия, окружение, в котором проживала мефрау Стренг. На окраине Блюменфелда расположена клиника для реабилитации психических больных. Это дает нам третью версию. Ну и фактор случайности нельзя исключать – непреднамеренное убийство. Например, воры проникли в дом, хозяйка заметила, пригрозила поднять шум. Обычно грабители не убивают, только в исключительных случаях. Возможно, данный – один из них.
— Так. Ясно. Конечно, спрашивать подробнее преждевременно, но к какой версии ты лично склоняешься?
— Честно – пока ни к какой. Слишком мало информации.
Алберт не кривил душой. Ему самому хотелось бы знать больше, чтобы иметь основания ухватиться за верную ниточку, начать разматывать клубок. Нюх ищейки подсказывал: несмотря на «общественную резонансность», дело обещало зависнуть. Надолго. Если не навсегда. Догадки строить не на чем. Пустое место: нет ни последнего человека, кто видел Мирту, ни улик, ни отпечатков. Ни запахов — след собака не взяла.
Происшествие казалось слишком запутанным, чтобы с определенностью сказать: вот в этом направлении стоит двигаться. А делать пустые заявления, лишь бы показать себя всезнайкой, он не любил.
Впрочем, унывать тоже. Чем сложнее загадка, тем увлекательнее искать ответ. Ни в коем случае нельзя принимать за аксиому представление — чем громче убийство, тем легче распутать. Только любителю незамысловатых детективных историй может показаться, что происшествие с известной персоной, даже несмотря на кажущееся отсутствие мотивов, всегда удается  раскрыть. На практике происходит с точностью до наоборот. Хоть и следят за расследованием тысячи глаз, правда редко всплывает на поверхность.
Рассматривая профессионально – случай захватывающий, признал Алберт, отключая кнопкой телевизор. Он давно забыл про сон, начал перебирать в уме детали дела. Самый верный шанс распутать преступление – по горячим следам. Чем больше проходит времени, тем быстрее улетучиваются улики. Значит – не терять ни минуты.
Если ему первому повезет раскопать что-нибудь интересное из жизни Мирты Стренг, получится отличный материал для собственной программы, которая так и называлась «Алберт Флеминг, криминальный репортер». Только стоит поторопиться, а то конкуренты опередят. Отыщут эксклюзив, уведут ценные находки из-под носа. Сенсацию можно представить только один раз, тогда ты герой всеобщего внимания. На второй — плагиатор. Премьерный материал должен принадлежать ему — и заняться этим следует немедля.
«Даже хорошо, что проснулся раньше обычного», – подумал Алберт по привычке в каждой мелкой неприятности находить положительный момент. Бодро вскочив с кровати, поспешил к компьютеру за первичной информацией, которая находится в открытом доступе и обычно не представляет большой ценности. Для не причастного к делу обывателя. А для человека с тренированым вниманием чтение рядовой газетной статьи иногда может натолкнуть на гениальную мысль. Если знать — где и что искать, всегда найдутся зацепки,тем или иным боком связанные с определенной персоной: случайное слово, фотография или название фирмы. Да что угодно.
Следующие пять дней Алберт с усиленным напряжением мозгов занимался сбором фактической информации об убийстве и логической интерпретацией ее в голове.
Первой проработал версию о профессиональной деятельности Мирты Стренг. В двух кабинетах премьер-президента Виллема Коха была министром Здравоохранения и Спорта. Являлась инициатором закона об эвтаназии – в то время прогрессивнейший закон, первый в Европе, если не в мире. Что имелось в прессе на эту тему? Может, упоминался где-то вскользь спятивший от горя человек, супруга которого запросила эвтаназию и скончалась, за что он вознамерился отомстить бывшему министру? Идея самому показалась притянутой за уши, да чего в жизни не бывает! Покопавшись в интернете, Алберт не нашел ни малейшего намека в поддержку.
Еще Стренг занималась разработкой закона, позволяющего использовать стволовые клетки человеческих эмбрионов. Работа не была закончена  по причине не-исследованности побочных действий. Значит, отпадает автоматически.
Выяснить — чем занималась Мирта последнее время, непосредственно перед гибелью? Связавшись с полицейским следователем по телефону, Флеминг узнал. Среди ее деловых бумаг были найдены наброски автобиографии, не представляющие ценности – в смысле намеков на возможные причины убийства. Женщина не чувствовала себя в опасности, не получала письменных или телефонных угроз. Также не собиралась раскрывать чрезвычайных секретов, способных до такой степени навредить кому-то, что ее решились убрать.
В американских детективах этот сюжет заезжен до банальности: занимая высокую должность, человек много знал, но помалкивал. Вышедши на пенсию, заскучал от безделья, почувствовал оторванность, ненужность. Захотелось в гущу событий, чтобы снова ощутить себя значимой фигурой. Задумал написать мемуары. Но только о себе писать – скучно для читателя. Надо его потрясти чем-то грандиозным. Вывесить на всеобщее обозрение грязное белье – разоблачить коррумпированного политического деятеля или крупную фирму, занимавшуюся подкупом. Мемуары еще не вышли из-под пера, а автор уже погиб от руки киллера, который действует профессионально, не оставляя следов, как в случае с мефрау Стренг.
Да… Может, в Америке это обычная практика, только не в благополучных в криминальном отношении Нидерландах. Конечно, мафия существует и здесь, но не до той степени беспощадности.
К нашему делу не подходит. И что такого опасного могла знать престарелая дама, давно отшедшая от политической или какой-либо другой активности? Казалось бы, риторический вопрос, ответ на который разумеется сам собой: компрометирующих фактов знала немного, может быть что-то по мелочи, но скорее всего — ничего.
Но отказываться от версии, не проверив досконально, не в характере Флеминга. Когда разбираешься в мотивах преступлений, иногда самая незначительная деталь имеет может подтолкнуть к правильному выводу.
Для получения более специфической информации Алберт пригласил на ланч своего информатора — человека, вращавшегося в политических кругах. От него узнал кое-что интересное. Оказывается, Стренг в последние годы собирала материалы для книги о своем опыте борьбы с одной химической фабрикой под названием «Герион Гарантер»…
Затеплилась надежда.
Ненадолго. К концу ланча тот же человек развеял ее в прах. Фабрика, действительно, какое-то время занималась не проверенной на законность деятельностью: скупала по дешевке отходы металлопроизводства, перерабатывала в химический раствор для пропитки древесины, затем продавала государству по завышенной цене. Но та афера давно развенчана, фабрика перестала существовать лет семь назад, дело широкой огласки не получило. Значит, и эта ниточка ведет вникуда. Вернее – обрывается на полпути.
Вторая версия – сфера личных отношений. Здесь имелась до стерильности ясная картина. После смерти супруга и замужества дочери Мирта жила одна, в собственном двухэтажном доме с гаражом и приличным садом вокруг. Характеризовалась буквально как «ангел во плоти». В скандалах, конфликтах с соседями или родственниками не участвовала. Наоборот, когда обращались с просьбой, охотно помогала даже малознакомым людям.
Третья версия – женщину убил псих, проживавший в клинике «Благодать». Повод? Без повода. Проходил мимо, убил потом благополучно вернулся в лечебницу. Здесь сложно. Потому что психу побудительные мотивы не нужны. А найти его без посторонней помощи — почти невозможная задача.
Во-первых, внешне он не отличается от нормальных граждан, когда шел -внимание прохожих на себя не обращал, значит его никто не заметил. Во-вторых, персонал клиники связан профессиональной клятвой хранить информацию о пациентах в секрете. Врачебная тайна называется.
С одной стороны – хорошая идея для соблюдения прайвеси. Чтобы недомогания людей, особенно известных, так называемых «медийных» персон, не стали предметом публичного обсуждения. С другой стороны – тайна настолько священна, что ее боятся нарушать даже в интересах следствия. То есть, если медик что-то необычное заметил, не имеет права разглашать. В то же время должны же они понимать ответственность. Сообщили бы анонимно. Но это опять же зависит от доброй воли врачей.
Четвертая версия —  с Миртой расправился человек, пробравшийся в дом с целью грабежа. Именно к ней склонялся Алберт в размышлениях и сопоставлениях. Признаков ограбления внутри не обнаружено, что можно списать на несколько причин. Возьмем две для примера. Убив женщину, преступник разнервничался и, услышав звук проезжавшей поблизости машины, сбежал. Как раз в то время вернулись из ресторана ближайшие соседи мефрау Стренг – супруги Леуварден, отмечавшие сорокалетие совместной жизни. Или другой вариант: убивать хозяйку дома взломщик не собирался, а когда все-таки произошло – испугался, забыл про грабеж, по-быстрому ретировался.
Имелись у Алберта и подозрения насчет национальной принадлежности несостоявшегося вора. Какой-нибудь заблудший румын или болгарин – гражданин нищей, в прошлом социалистической страны, а теперь ставшей полноправным членом Евросоюза. Когда его границы открылись, в благополучные страны хлынул поток любителей поживиться за чужой счет – Флеминг знал из полицейских сводок.
На иностранное происхождение преступника указывала манера поведения. Местные воры обычно на убийство не решаются, даже если пойманы хозяевами с поличным. К тому же в богатые поселки как Блюменфелд они не заглядывают – слишком велик риск. Здесь чужой человек как на ладони, камеры кругом, полиция регулярно патрулирует, соседи друг другу на помощь прибегут при малейшей необходимости. Иностранец местных правил не знает, мог сдуру польститься на легкую добычу. В результате – труп и неоправдавшиеся ожидания обогатиться.
Так кто и за что убил Мирту Стренг?
3.
Кристин Бринкхорст, психолог-интервьюер клиники «Благодать», вошла в комнату отдыха после вечернего обхода.
— Кристин, иди полюбуйся на нашего красавчика, – позвала коллегу Эмма Борст.
В плоском, плазменном телевизоре шла еженедельная  передача «Помогите в розыске», которую показывали по понедельникам в прайм-тайм, сразу после новостей. Передача рассказывала о преступлениях, в раскрытии которых требовалась помощь граждан. Чтобы освежить память возможных свидетелей, полиция демонстрировала видеосъемки с места происшествий, фотороботы предполагаемых преступников, давала их подробное описание.
Тесное взаимодействие телевидения и полиции приносило отличные результаты. Особенно активно зрители помогали установить личности злодеев, совершивших нечто шокирующее, подпадающее под определение «бессмысленная жестокость». Программа пользовалась успехом и входила в первую пятерку по популярности.
Сейчас выступал известный журналист, специалист в криминальной тематике Алберт Флеминг. Он  обычно работал с шестым каналом, лишь в критических случаях — когда полиция без помощи извне не справлялась, появлялся в данной программе. Чтобы собственным авторитетом пробудить энтузиазм, заставить потенциального свидетеля позвонить по телефону. Случается, что один полезный звонок помогает распутать сложнейшее дело. Задача – распознать его в шквале других, малозначимых. В полиции такой звонок «золотым» называют.
На жестких, казенных стульях перед экраном расположились две дамы из персонала: специалист по групповым занятиям медитацией Эмма Борст и ночная сестра Неллеке. Обе с таким усердием уставились на журналиста, будто от их внимания зависел успех его миссии. Рука Неллеке с надкусанным домашним бутербродом, толщиной похожим на двойной гамбургер, застыла на полпути ко рту.
— Красавчик… – проговорила она восторженно. – На артиста похож. Помнишь, Эмма, недавно показывали фильм «Охотники на гангстеров», смотрела?
— Смотрела. Ты кого имеешь ввиду, главного полицейского сержанта? – спросила для уточнения Эмма.
Это была дама за пятьдесят, нездорово худая, морщинистая, с коричневыми пятнами на лице, то ли от веснушек, то ли от возраста. Она давно и удачно состояла в браке, но восхищения молодыми мужчинами не скрывала, что при ее дряблой внешности казалось несуразным. Она слушала Флеминга с вниманием, далеким от равнодушного. Глядя на Эмму, легко было догадаться: ее интерес к сообщаемой журналистом информации напрямую связан с его мужской харизмой.
— Нет, не главного, а его помощника. Того, кто с рыжей девушкой спал, — разъяснила Неллеке. – Артиста, кажется, Райан зовут. По фамилии… э-э-э… А, вспомнила — Гослинг! Наш Алберт его ужасно напоминает. Эх, бывают же мужчины. Не знаешь, он женат? Я бы не отказалась познакомиться…
«Ну, если его тип – щекастые толстушки с пухлыми пальцами, не знавшими маникюра, то у тебя имеется шанс», — заметила про себя Кристин. Налила из домашнего термоса кофе, который душисто защекотал в носу, отпила длинным глотком. Достала бутерброд в форме двух треугольников черного хлеба, между которыми – тонкие шматки сыра и ветчины, откусила, подошла ближе к экрану.
— …помочь в раскрытии убийства, со дня которого прошло восемь месяцев, — говорил с озабоченным лицом Флеминг. – За сообщение, которое приведет к поимке преступника, обещана награда в десять тысяч евро. К сожалению, подвижек в деле до сих пор нет. Убедительная просьба ко всем, кто вечером восьмого февраля сего года проходил мимо дома Мирты Стренг и заметил что-либо необычное, позвонить по указанному внизу телефону. Хочу особо обратиться к персоналу клиники «Благодать». Если у вас есть хоть малейшая информация, предположение или подозрение, пожалуйста, позвоните. Если не желаете нарушать врачебную тайну, обратитесь в полицию анонимно, — сказал журналист и сделал паузу, подчеркивая важность произнесенного.
Кристин перестала жевать.
— Также следователи просят помощи в поисках людей, не проживающих в поселке, но по отдельности замеченных в тот день в окрестностях Блюменфелда, — продолжил репортер. — Их запечатлела камера внешнего наблюдения. Разыскиваются двое. Женщина со смуглым цветом лица, северо-африканского типа, возраст между двадцатью и сорока, с черным платком на голове, полностью скрывавшим волосы. А также мужчина, который был одет в красную куртку с синими вставками по бокам, светлые брюки и клетчатую кепку, надвинутую на глаза. Из-за чего ни возраст, ни черты лица установить не удалось…
«И не удастся», — пронеслось в голове Кристин. Она судорожно проглотила едва прожеванный кусок, положила остаток бутерброда  на стол.
— Эмма, дай сигарету.
— Ты же, вроде, бросать собиралась, — рассеянно проговорила та, не отрываясь от экрана.
— Будь добра, дай сигарету, — повторила Кристин, не вдаваясь в объяснения.
— Возьми в сумке.
Покопавшись в сумке Эммы, Кристин достала красно-белую пачку «ЛМ» с надписью в черной, траурной рамке «Курение смертельно». Выудила сигарету, не забыла захватить дешевую зажигалку из прозрачной пластмассы и торопливо вышла из комнаты. Свернув налево, прошла длинным коридором мимо столовой и процедурных кабинетов, повернула еще раз налево — к служебному входу.
Выйдя на улицу, зашла за угол здания, чтобы не встретить случайно кого-нибудь из коллег. Сунула сигарету в рот, поднесла пламя зажигалки. Походя заметила, что рука дрожала. Да не только рука. Дрожало внутри. Чтобы успокоиться, затянулась поглубже. Выпустила дым крутой струей вверх.
Только сейчас заметила, что стоит будто погруженная во что-то густое, черное, беззвучное.
Стояла тихая сентябрьская ночь. Настолько покойная, что даже мысль о возможности убийства в столь умиротворенной тишине казалась абсурдом. Не вписывается в местные реалиии. Преступление – это крики, возня, кровь. Это нечто грязное, низкое, грубое, что случается где угодно, только не в Блюменфелде – райском, безмятежном уголке.
Осознание, что Кристин сама причастна к нему,  породило короткое помешательство под названием «дежа вю». Происходило ли все на самом деле или ей привиделось?
Вспомнила восьмое февраля — день, который отпечатался в памяти на всю жизнь. Так же как сегодня, она дежурила  в ночь. Во время вечернего обхода заметила отклонение от правил распорядка: в комнате под номером одиннадцать пациент не только не лежал в постели, он не присутствовал вообще. Окно стояло нараспашку, вытягивая тепло радиатора. Студеный воздух проник внутрь, создавая впечатление необжитости. Хоть зима не отличалась суровостью, февраль есть февраль.
Ни закрывать окно, ни сообщать о нарушении правил Кристин не стала.
Вернулась посмотреть через час.
На сей раз порядок был соблюден. Вернее – его видимость. Окно закрыто, воздух нагрет. Обитатель комнаты лежал под одеялом, отвернувшись лицом к стене. В свете торшера со слабой, энергосберегающей лампой Кристин увидела валявшуюся на полу одежду: куртку – красную с синими вставками, бежевые брюки, кепку, кроссовки на липучках. Подошла убрать. Когда взяла в руки, заметила на каждой вещи свежие бурые пятна. Догадалась сразу – от чего.
Заявлять начальству она не собиралась. Сходила в столовую, принесла пластиковый мешок для мусора, сложила окровавленную одежду, завязала концы двойным узлом. Отнесла в хозяйственный отсек, где стояли баки для мешков с мусором. Удачно – завтра приедет машина, заберет мешки, и никто никогда не найдет вещественные доказательства. А нет доказательств – нет виновного. Какое именно преступление совершено, она тогда не знала и не хотела знать.
Она и сейчас точно не знает. Не стоит напрасно беспокоиться. Разоблачение не грозит. Тем более теперь – восемь месяцев спустя.
Кристин докурила сигарету, бросила на землю, тщательно растерла носком ботинка. Нервно усмехнулась про себя: сама специалист по борьбе с зависимостями, а победить собственную не в силах. Ну да ничего. Сегодня она сорвалась по исключительной причине, с завтрашнего дня бросит окончательно…
Проходя мимо комнаты отдыха, она услыхала сообщение из телевизора:
— …поблагодарить зрителей за проявленную активность. Программа оказалась очень полезной. Во время и по окончании ее полиция получила около пятисот телефонных звонков, из которых более ста признаны достойными детального рассмотрения. Следователи уверены: с вашей помощью убийство Мирты Стренг непременно удастся раскрыть.
Кристин улыбнулась уголками губ и, не заглядывая к отдыхающим коллегам, отправилась дальше. Толкнула дверь, последнюю в правом крыле, зашла на цыпочках внутрь. Посмотрела на силуэт под одеялом.
— Спишь? – спросила шепотом.
— Нет, — ответил нервный мужской голос. – Ты обо мне не беспокойся, Кристин. Я в порядке. Иди отдыхай.
— Ну ладно. Спокойной ночи, папа!

Добавить комментарий